Клоуны водного цирка

Седов Константин

— Но это было в Вальшайоне, — княгиня будто не слышала просящих ноток в голосе служанки, — как ты здесь оказалась?

— Баэмунд ведь заселен переселенцами с Севера, — уклончиво ответила Оливия. — Вот и мне он стал домом.

Княгиня вздохнула.

— Ладно, не буду тебя расспрашивать, хотя твоя история меня заинтересовала. У тебя оказывается, муж есть. Или был? Ладно, все. Больше не буду спрашивать. Понимаю. Как я уже сказала, любовь не может быть простой.

— Я не знаю, какой может быть любовь.

— А я вот знаю, — вздохнула Селестина, — точнее

знала. Живу воспоминаниями при живом муже. Он или хамит или внимания не обращает. Князь. Мне просто муж. Или скорее непросто. И опять пьет.

— Арман говорит, что это только со стороны, кажется, что быть правителем легко. Мало кто понимает, что это, прежде всего ответственность. За княжество, за людей. Это трудно. Иногда выпить это нормально.

— Иногда? Иногда может и нормально. А мне вчера пришлось просить Фабриса, чтобы он не упоминал князя в приветственной речи. Чтобы Таранту не пришлось показываться на публике. Стыд-то какой! А еще и эта… — княгиня запнулась, — Валери!

Это слово она выплюнула с ненавистью.

— Ведь все всё знают. А ему и плевать. Ему на все плевать.

Оливия наклонила голову.

— Говорят, что в таких случаях надо делать вид, что ничего не происходит. Подобное неизбежно. Мужчины такими были всегда и всегда будут. Тем более мужчины, у которых власть. Так можно сохранить, если не любовь, то хотя бы семью.

— Что ты знаешь о любви? — раздражено бросила графиня.

— Вы правы ваша Светлость. Ничего.

— Скоро полдень. Надо начинать готовиться. Обед должен быть такой, чтобы гости его запомнили и не думали, что у нас тут провинция.

— Все равно будут думать. И чем больше мы будем стараться, тем больше нас будут считать провинциалами. Чем бы мы их не поразили.

— Читай дальше!

Оливия без эмоций раскрыла книгу и продолжила.

«Антуан поднялся с колен. Казалось, его лицо ничего не выражало. Но это впечатление было обманчивым. В его душе шла жестокая борьба и бушевал огонь. Это яркое пламя отражалась в глазах и заметив этот взгляд Памела вздрогнула. Сильнейшее чувство пронзило ее, и она спешно опустила глаза, чтобы Антуан не заметил этого.

— Я люблю вас, — хрипло произнес он, — и на этом свете нет ничего, что было бы сильнее моей любви. Как и нет ничего, что могло бы мне помешать быть с вами».

Селестина тыкала иглой в гобелен, почти не смотря на него. Жадно слушала, приоткрыв рот.

— И что нам делать?

Вопрос поставил Эрика в тупик.

— В смысле? Кому вам? И почему ты меня спрашиваешь? — Какой въедливый этот Николас. Хотя Эрику он запомнился именно, как «Неправильный». Эрик подавил в себе желание так его и назвать, что было бы неправиль… тьфу ты. Пусть будет Николас.

Несмотря на то, что спал вполглаза, справедливо полагая, что Жак с подручными в любой момент могут попытаться свести счеты, Эрик прекрасно выспался. Спать не тянуло, был бодр. Но чувства удовлетворенности не было. Когда дрался, то думать не надо было. А ночью подумал, взвесил свое положение, расстроился. Посчитал народ на нарах,

прикинул шансы и понял, что они у него дохлые. Не хочется ему в этот цирк играть. Бежать надо. Но как?

— Вы же теперь главный.

Еще лучше. Эрик окинул взглядом камеру. Слабое утреннее солнце бросало бледные решетчатые тени на грязный пол. Его вчера вроде как мели, но грязный не от сора. Въевшиеся бурые пятна не убрать ни метлой, ни чем бы то ни было. Нары не мокрые, но независимо от времени суток, стылые. Не холодно. Сыро. «Артисты» распределились по деревянным клетям. Многие смотрели на него.

— Делай что хочешь. Я вам не бугор.

— Но вы вчера…

— Не понравилось, как со мной разговаривали.

— Тогда почему…

— Отвали, — рявкнул Эрик.

— Но как вас называть?

— Я же сказал Шепелявый, пойдет. Но ты даже не запоминай. Ко мне не надо обращаться. Ни тебе, ни кому-то еще.

Эрик поймал полный ненависти взгляд. Жак и троица его дружков кучковались в углу и зализывали раны. Все живы, у «Бати» и Сютреля опухшие носы смотрят в стороны. Вояки их них в таком виде не очень. Шпринка один ничего не стоит. Мелкий слишком. Наверняка это понимает, да и как его голову сквозь решетку Эрик просунул, должен запомнить. Как вытаскивали тоже. Вытаскивал уборщик, вместе с последним нападавшим, когда тот встал с пола. Шпринка потеряв весь гонор, тонко верещал и просил, чтобы побыстрее и осторожнее. И интересно, четвертый кто такой? Почему сначала в стороне стоял?

В ближайшее время они не проблема, хотя присматривать за ними надо. Но сейчас главное понять, как отсюда выбраться.

Кормили в полдень. И не так как победителей вчера после игры. Эрик недружелюбно посмотрел на бурую жижу в тарелке, и как ему показалось, жижа посмотрела на него в ответ. Хорошо хоть не подмигнула.

Камера стучала ложками. Овсянка пахла рыбой. Было мало, но голодать не придется. Эрик заставил себя съесть тарелку. Силы понадобятся.

— А ну пошел с моего места!

Эрик на вопли в камере не обращал внимания, но сейчас орали под самым ухом, поэтому обернулся. Орал Джус. Один из оставшихся с прошлого сезона. Вопил на мальца с соседних нар, который «выступал» первым.

Малец, однако, испуганным не казался. Нарочито лениво растягивая слова спросил:

— Твое место? А ты кто?

— Я?! — Джус растерялся.

— Ты. Вот кто ты? И почему считаешь это место своим? Я занял его раньше.

— Я здесь с прошлого сезона.

— Прости, не видел. Сейчас все по новой.

— А ну пошел! — Джус замахнулся.

Парнишка не сдвинулся с места.

— А дальше что? — спросил он с интересом смотря на поднятую руку.

Джус растерялся. Затем лицо исказила гримаса и он ударил. Паренек сдвинулся в сторону и Джус врезал перекладине.

— Да твое место, твое. Не заплачь, — паренек отошел к другим нарам.

— Ты понимаешь, с кем разговариваешь щенок?!

— Нет. И мне неинтересно.

— Я победитель прошлого сезона!

— Что-то жидкий ты для победителя. А че опять здесь? Зубастики нравятся?