Клуб, которого не было

Гольденцвайг Григорий

Бедный Сева Гаккель – добрее и внимательнее промо-утера нет: судя по всему, с битловской темой он перестарался.

– И потом, – добавляет Шон, – в Москве был этот замечательный художник, лучше него мою маму никто не рисовал.

Вспоминаю олейниковский шарж на Йоко Оно, срисованный тушью с промо фотографии. Я обязательно ему расскажу.

Мы прыгаем в такси, подъезжаем к замызганной двери в глухой стене – я знаю этот нью-йоркский фокус: за дверью, естественно, образуется гигантский темный лофт, забитый блондинками в черном. Мы с Тонармом сангвинически обнимаемся с редакторессами, стилистами, фотографами – мы сегодня вместе

с Шоном и, по правилам игры, с нами нужно обниматься. Тихо-тихо льется микс Simon and Garfunkel, Mamas and Papas и Нила Янга, Шон заговорщически протягивает косяк, блондинка (не та, что из Алабамы, а та, что из Кентукки, Илья, она тебе больше понравилась) натягивает на открытое платье неуместную черную кофту и совсем по-московски в нее закутывается. Расплываюсь в беззлобной улыбке: в настоящем Нью-Йорке, не провинциальном московском, временно неприступные модели родом из ниоткуда точно так же кутаются в кофту, когда чуть-чуть переберут. Правда, по-шведски девочка из Кентукки (или все-таки та, что из Алабамы?) говорит увереннее новомосквичек – работала в Стокгольме.

С Шоном мы потерялись в толпе. Я оставляю довольного обществом Илью с блондинками и подхожу к туалету. Что они там делают в подсвеченных изнутри кабинках? Очередь. Еле слышно играет «Strawberry Fields». Спина передо мной, в ладно скроенном полосатом пиджаке, оборачивается: Шон.

***

Маша Макарова любит парики. Я поэтому не всегда ее узнаю – да и не нужен я ей, чтобы просто так зайти в клуб.

Маша живет в соседнем с Курским доме – два окна рядом с зеленым граффити выходят на железнодорожные пути.

Когда сто миллионов лет назад она запустила макабри-ческую «Без тебя», мой мир, по закадровому тексту к «Властелину колец», – мир изменился. Когда вышел первый альбом, я заслушал его до дыр. Когда Найк Борзов звонил с репетиции в «Олимпийском» и делился: Машина группа распадается в эти минуты, – мы с коллегами держали пальцы крестом, и держали, очевидно, плохо. Когда Олег Нестеров с грустью рассказывал, как Маша, приглашенная Ниной Хаген выступать перед Ниной Хаген, не пошла в посольство за визой, он добавлял: шел снег. В снег ехать за визой не с руки.

В моем анамнезе ничего не изменилось бы, не возникни в нем, скажем, певицы Земфиры, которая не сказала мне ничего нового за пять помпезных альбомов, – но без этого термоядерного плача Ярославны, на который способна Маша Макарова, я по-другому слышал бы сейчас музыку на русском языке. Я упираюсь каждый раз, когда «Машу и медведей» пытаются вычеркнуть из расписания, я знаю все про сборы и коммерческую прибыль, точнее, ее отсутствие. Знаю, что, когда бог целует в макушку, практической сметки он не дает и банковский счет не пополняет.

Сметка – каждому своя.

Как-то за полночь в «Китайском летчике» мы сидели с Юкими Нагано, вокалисткой Коор и Хосе Гонзалеса. Был сборный концерт, на сцену выпорхнула Пелагея, хихикнула, прощебетала а капелла «Рождественскую», схватила бокал и вернулась за свой столик.

– Oh, my! – только и сказала Юкими. – Почему она не едет в Европу?

Поля подсела к нам, была мила, смеялась на хорошем английском – и тщетно потом я пересылал ей запросы от европейских фестивалей, падавшие с легкой руки друзей Юкими, – Пелагея слушала маму, играла Кремль, юбилей Ельцина, театры и чуть-чуть клуб «Икра»:

ей было не до того.

Юкими переехала к Гонзалесу, играла родной Гетеборг, двоюродные Токио и Нью-Йорк и благотворительные стадионные концерты вместе с Kent и Anastacia. Каждая, полагаю, была счастлива на своем маршруте.

Я надеюсь, что Маше по душе дореволюционный дом на Казакова у железнодорожной стрелки.

Она стоит в растрепанном парике, рядом – гуттаперчевая Гая Арутюнян из «Детей Пикассо» (они записали вместе несколько песен), девушки устремляются на сцену, хватают микрофоны и сметают все на своем пути. Радиостанциям, критикам, блогерам на это сотворчество глубоко наплевать: его надо слышать живьем, для того чтобы слышать живьем, надо оторвать задницу и приехать – но, позвольте, нельзя же приезжать к вам каждый раз, когда сегодня Electric Six, завтра Леннон, ну Макарову-то с Арутюнян мы успеем посмотреть. Городу некогда.

Однажды в модный журнал позвонила Наталья Медведева – попросила написать о своем концерте. Я вежливо отнекивался: по правде сказать, коллега два номера назад о Медведевой писала, нельзя же повторяться из номера в номер, давайте подождем следующего. Через месяц стало известно, что следующего не будет.

Маша и Гая кричат какую-то несуразицу: «Рок победит!» – от них искры летят и мурашки по коже бегут.

Второй менеджер Ира, вечный запасной у харизматич-ной Кати (аккуратный хвостик, бледное лицо, привычный кандидат на вызов скорой), стоит рядом со мной на ВИПе и плачет.

– Ты чего, чудо?

– Не могу уходить.

Менеджер Катя написала заявление по собственному желанию, уходит в новый клуб Магди и Сергеева, пришла сегодня в первый раз не на работу, красивая, счастливая, извозчицкий мат через слово – чисто можно. Тихая Ира написала заявление с подругой за компанию, устала от нашей 24-часовой соковыжималки, пойдет к Наташе в «Думу», там, дай бог, без скорой будет обходиться.

– Плачешь-то чего?

– Не могу я отсюда уходить. – Ира отворачивается, вытирает слезы и молча смотрит на сцену.

Маша зажмуривается до морщинок и с силой бросает микрофон о сцену. Кода.

***

Долго плакать Ире было некогда: первый мускулистый тип в обтягивающей майке появился на пороге задолго до полуночи – не успели Макарова с Арутюнян сойти со сцены.

Наш комбайн сработал безотказно. Концертная публика разбежалась через час после окончания, ночная стала подтягиваться к полуночи, ко времени водораздела между концертом и вечеринкой.

Речь перед охраной я держал минут десять. Не смотреть, не смеяться, всем «здравствуйте, спасибо, приходите еще» – как обычно. Женя Малыш вздохнул и сказал свое

«не подведем». Менеджер Ира взяла на себя барменов, официантов и уборщиц. Феминистка Оля в кассе не повела бровью.

Началось все так. Алексей Вишняков купил меня с потрохами, назначив встречу: просто так, с улицы, приехал, представился и без лишних предисловий сказал:

– Хочу делать у вас гей-вечеринки. День – суббота, на четверги и воскресенья не согласен. Как вы на это смотрите?

Задуматься я не успел, потому что мне позвонил хип-хоп-деятель Эдгар.

– Гриш, такая маза, Хамиль из «Касты» и диджей Хобот готовы играть в апреле. Мне с пацанами надо пошуршать, но срастется, чую. Что у тебя там с днями в апреле?