Клуб, которого не было
Шрифт:
Давайте-ка я буду считать, что Новый год мы пока еще не встретили. Подожду, пока друзья из дома подтянутся. А то ведь как встретишь – так потом целый год жить.
Снега на Новый год нет совсем, в первый раз в Москве. Шпарит низко посаженное солнце, яркий свет пересекает Тверскую с юга на север, жжет доспехи Долгорукого. Брауна с Семеляком я нахожу в жутковатом шалмане на Новом Арбате.
Грегори, – сипит Браун. – Я потерял голос. Мне нужен укол кортизона.
Чудесные новости. Концерт через четыре часа. Пока я соображаю, у кого 1 января можно достать кортизон (на аптеку надежды нет), подруга Семеляка дозванивается певице Butch.
Брауну такой перевод не нравится.
Обитатели моей телефонной книжки не могут помочь или не откликаются – все видят седьмой сон после праздника. Едем за маслом, почему-то в Елисеевский, оказываемся у меня на кухне, где, как водится, ни молока, ни сахара к кофе. Браун получает свою первую дозу масла и мрачно замечает, вертя в руках шприц: «Что-то мне это напоминает». Он сидел на игле в прошлой жизни, до Барселоны, до своей шумной интернациональной семьи, до
того, как Семеляку вздумалось разразиться текстом-мантрой, без коей эти вальяжные элегии никогда не заставили бы москвичей строиться в очередь на группу Brazzaville.
Браун тихонько хрипит и тщетно пытается настроить просмотровик на моем пыльном лэптопе – в Стамбуле на переправе сняли клип любительской камерой, клип получился, только никто из нас не может найти на Мас'е приложение, в котором его можно было бы посмотреть.
Барабанщик Иван героически глотает черный кофе. Менеджер Катя звонит из клуба: сто свечей для сцены купили. Браун будет что новогодняя елка – сегодня играет один, в акустике, окруженный свечами.
– Ты не против, – спрашивает, – я Мишу, вашего тур-менеджера, за бонги посажу?
Миша – расторопный, дружелюбный парень, звезда клуба, после того как умудрился погрузить и отправить по домам вагон нетрезвых финских деятелей искусств. Конечно, я не против.
Иван роется в приложениях компьютера – Мае победно кричит чаячьим криком. Клип и правда простейший: переправа через Босфор и одинокая турецкая красавица на берегу. Босфор для Дэвида Брауна – еще одна, помимо России, стратегическая точка. Как он умеет оказаться в нужное время в нужном месте, почему из вороха русских пластинок, которые увозит домой в Барселону, он выхватывает для кавер-версии беспроигрышную «Звезду по имени Солнце», какая сила заносит его на Арбат к пыльной стене Цоя, почему его ковбойское фото на фоне позабытой стены (девочка мимо шла, он ее и попросил на спуск нажать) разбирают глянцевые журналы – вокруг Брауна одни вопросы. Он невероятный crowdpuller – в этой стране, и только в ней, не считая, конечно, Босфора. Он ничем не лучше и не хуже наших друзей Melomane, которые пили на этой же кухне в прошлом году после роскошного концерта в полупустом зале. Но Браун умеет дружить, умеет искать пользы и быть полезным; и свой первый почтовый ящик на gmail я открыл, получив приглашение именно от него. И, не могу не заметить под влиянием вчерашней вечеринки с учительницами, что лукавая полоска усов придает ему убедительный, кавказский какой-то шарм.
Тур-менеджер Миша, приезжает окрыленный новостями: сыграть с Брауном – это не в гостиницу его отвезти. Грузимся в автобус. Неодолимо разит ароматизированными свечами.
– Это что-то для связок? – смеется Браун. Кухонные посиделки привели его в хорошее расположение духа. Волшебным образом он перестал хрипеть – неужели оливковое масло?
Едем в тишине по пустынной Тверской, чистота и спокойствие – не московские. Миша озабоченно поглаживает футляр с бонгами. Браун вдруг сообщает с заднего сидения:
– У меня концерт в Екатеринбурге через месяц – полетим через Москву. Давай-ка мы у вас еще раз сыграем. Гонорар можем раза в два поменьше сделать. Только, будь друг, цены на билеты опусти – чтобы все, кто хочет, могли
Первый день нового года – вот так бы год и прожить.
Секретари – умницы, давно и качественно держат оборону. Молодые таланты опасны для психики арт-директора. Не соединять никогда, просить демо с обратными координатами, вежливо подсказывать адрес – это только звучит просто. Сколько клоунов, стриптизерш, героев телешоу «Минута славы» прорезались у меня в эфире, пока девочки учились принимать удар, – не сосчитать. Демо я при этом честно слушаю – все, к неудовольствию родственников и гостей. Промогруппам секретари по моей просьбе вежливо отказывают сами. «Промогруппа» – синоним детской подростковой банды, безвинное наивное мошенничество: организуем любую вечеринку, с любыми диджеями, народу приведем – о-го-го. Я не Станиславский, но я не верю – в чем честно и без дипломатии расписываюсь. Хотя если они рвут телефон каждый день, значит, в городе достаточно наивных пустующих площадок.
Первая ласточка в новом году – смогли как-то обмануть секретаря, молодцы:
– Мы промогруппа, хотим у вас организовать серию вечеринок.
– Два вопроса сразу: какая стилистика и расценки на аренду вам известны?
– А только аренда? – вопрос о стилистике отходит на второй план.
– Ну, если у вас достаточно смелый проект, чтобы предлагать себя большому клубу с репутацией, – вам и в коммерческом успехе можно не сомневаться. А это значит – работа на аренде нам с вами больше подойдет. Если, конечно, вы меня убедите, что по стилистике нам ваша история интересна.
Минута-другая – сдуются, и я вернусь к своим сорока семи непрочитанным.
Секретарь стучит в дверь:
– Извини, вторая линия. У тебя друг погиб. Сейчас возьму.
Кто?
Продолжаю бубнить, долго, нудно, автоматически:
– Аренда за полтора месяца. С R'n'B не работаем. Все зависит от списка диджеев. Скидок не будет. Пожалуйста, перезванивайте, когда надумаете.
Кто. Кто. Кто.
– Я сестра Алекса, бесцветным голосом говорит трубка. – Мы к вам в клуб вместе приходили. Помнишь?
Господи, с нашей телефонной обороной – ей пришлось все это повторять секретарю. Кретинские правила.
В клуб приходят старые друзья, давно потерянные одноклассники, двоюродные братья, перед которыми неловко, что молчим годами. Клуб заставляет найтись, всплыть на поверхность, оторвать задницу от качающегося начальственного стула, взять кофе, усесться с ногами на диван у окна и болтать о глупостях, как будто виделись в последний раз вчера, а не семь лет назад. Для этого он, пожалуй, и существует – тебя всегда здесь найдут. И это одомашненное «connecting people» распространяется не только на живых.
Начинаю обзванивать друзей. В этом доме было слишком много радостей, о которых мы узнавали первыми. Первыми и здесь.
Секретарь снова стучит в дверь:
– Ни с кем не соединять?
– Как обычно. По правилам.
Умка позвонила сама, сказала:
– Привет, я Умка. А почему мы у вас до сих пор не играем?
Последний ее концерт я видел лет восемь назад в зале эмгэушного общежития, когда среди модных, отпечатанных на цветном принтере объявлений ДК МГУ «Максим Галкин! "Несчастный случай"! Новогодняя дискотека!» затесался мятый, обведенный фломастером листок: «Умка и броневичок». За концерт хотели какие-то смешные деньги, рублей пятьдесят, в зале-столовой собралось человек двести, по большей части длинноволосых, в клетчатых рубашках и линялых свитерах, как по объявлению «покупаем волосы». Длинноволосая же девица лупила где-то вдалеке по расстроенной гитаре, ритм-секция ухала не в лад, невпопад – заметно, даже несмотря на ужасную акустику цокольного этажа. Я был слишком зелен, чтобы помнить что-либо подобное, – символом рок-н-ролльного олдскула остался для меня клуб «Не бей копытом» в Измайлово – поэтому впечатлился. Новогодняя дискотека и Максим Галкин по приглашениям студсовета девице за пятьдесят рублей явно проигрывали.