Клуб любителей фантастики, 2004

Щербак-Жуков Андрей Викторович

Других-то землян уже не будет. Автомат девитализи-рует всех до единого. Вот будет жатва! До последнего, мельчайшего зернышка!

Не геноцид. Прореживание!

Обстоятельство места действия

22 сентября, Земля, Мухованск

Между тем Земля, как водится, не подозревала о занесенном над нею дамокловом плунжере.

Стояло бабье лето, та светлая грустная пора, что особенно чудна в маленьких сонных городках вроде Мухованска: с неярким уже солнцем в прозрачном

небе, горьким запахом палой листвы, невесомым дрейфом паутинок и багряно-желтыми лесами сразу за окраиной, сбегающими с холмов к приунывшей в ожидании стужи речке.

Была суббота, и кремового цвета двухэтажный особняк за витой чугунной решеткой, где размещалось (в числе прочих полезных для жизни страны органов) районное отделение патентного ведомства, пустовал.

Некогда это был купеческий дом. Лет сто назад в нем устраивало балы мухованское дворянство, и даже останавливался, будучи проездом на восток, Дмитрий Иванович Менделеев. О сем факте с гордостью вещала сияющая латунная табличка над дубовой, в завитушках, дверью.

История таблички была забавная. Вначале надпись на ней сообщала, что «Здесь в 1899 году жил Д. И. Менделеев, великий русский ученый и общественный деятель».

Затем словосочетание «общественный деятель» убрали, поскольку очень уж оно стало ассоциироваться с тем сортом людей, что раз в четыре года публично рвут на себе рубаху, демонстрируя израненное народными бедами сердце, а всё остальное время тихо сосут в своих просторных берлогах мохнатую лапу.

Потом наступила эра терпимости, и слова посыпались с таблички подобно осенним листьям: «великий» — чтобы не обижать карликов, «русский» — чтобы не раздражать латышей, «ученый» — чтобы не злить неучей.

Голая фамилия уже мало кому что говорила, и надпись на латуни вновь изменили: «Здесь в 1899 гаду жил Миндилеев, аткрыватиль правильнай вотки!»

Ныне, в соответствии с новыми правилами орфографии, можно писать так, как слышится. Чтобы не напрягать неграмотных.

Зубы Дракона

23 сентября, орбита Земли,

межзвездный шлюп

Даже в допотопной амуниции одноклеточный автомат впечатлял, а пылающий взор накачанного стероидами супермена добавлял экспрессии.

— Готов?

Ответом было грозное рычание.

— Снижаемся, — сказал нечеловек. — Помни, Вселенная верит в тебя. Плунжер вернешь в целости и сохранности. Господство в воздухе я обеспечу.

Шар Земли на стене провернулся и начал приближаться.

— Мне нужно звучное имя, — неожиданно сказал автомат. — Достойное такой, как я, уникальной личности.

Нечеловек растерялся.

— Как же ты хотел бы себя называть? — пришел ему на помощь Лингом.

Одноклеточный автомат выпятил грудь:

— Зуб Дракона!

— Гениально! —

сказал нечеловек. — Всё?

— Всё.

— Отлично!

Нечеловек протянул щупальце и включил дупликатор.

Щелк! Теперь в рубке стояло два одноклеточных автомата, идентичных до последнего атома. Скоро их будет 2 ²⁸— около двухсот семидесяти миллионов: по одному на каждые две дюжины землян. С бреющего полета нечеловек десантирует их на все континенты, а завтра — послезавтра заберет единственного уцелевшего. В том, что уцелеет лишь один, сомневаться не приходилось: девитализировав обычных людей, одноклеточные примутся друг за друга. Лучшихне может быть много.

Витальный плунжер вернется на место. Остальные — самоликвидируются.

Хроноклазм

24 сентября, Земля, Мухованск

В углу кабинета, подальше от окна, полного серой мглы — столь густой и недвижной, что казалось, будто стёкла снаружи залиты бетоном, — скорчился эксперт. Он был изможден, грязен и испуган, на лысине багровела шишка; узнать в нем недавнего самодовольного субъекта было бы затруднительно. Его трясло, а когда отпускало, то он начинал рыдать, судорожно зажимая рвущиеся из горла всхлипы исцарапанными руками.

Его пропустили, но, возможно, они еще здесь, в здании…

Час назад он стоял у окна, любуясь спешащими по делам барышнями, когда площадь внизу и улицы перед нею наполнились вдруг людьми в одинаковых, необычного покроя комбинезонах. Эксперт решил, что это массовка очередного комедийного боевика, — уж больно странно вели себя новички, направляя на прохожих бутафорские пистолеты. Прохожий, «атакованный» таким образом, тоже вел себя странно: вокруг него появлялся вдруг радужный — точно огромный мыльный пузырь — ореол. Он быстро втягивался широким раструбом «пистолета», а человек замирал, вмиг становясь похожим на тускло и неумело размалеванную скульптуру, которая от малейшего толчка взрывалась тончайшей серой пылью.

«Как «дедушкин табак», — вспомнил эксперт слова изобретателя и усмехнулся. — Только цвет иной… Но каковы спецэффекты!»

Над площадью повисла легкая дымка… сгущалась… внизу смеялись и вскрикивали… а потом началась паника.

Люди кричали и метались, истаивали в клубах пыли, и методичность странных незнакомцев — какая-то машинная, нечеловеческая — стала его пугать, а когда под карнизом вдруг сверкнул и взорвался луч, на миг вернув пыльному воздуху острую грозовую свежесть, — эксперт понял, что это не кино.

Дальнейшее он помнил смутно. Кажется, выбегал в коридор. Кажется, вбежал обратно, когда раздались вопли на лестнице. Кажется, заперся. Кажется, кто-то барабанил в дверь… да-да; потом стук прервался, а сквозь щель под дверью и через замочную скважину потекли струйки жуткой сероватой пыли, заполняя, казалось, кабинет целиком…

Его пропустили.

Эксперта вновь затрясло.

Внезапно в коридоре раздался шорох.

Стук.

Эксперт похолодел.

Замок двери отчетливо щелкнул.