Клуб удивительных промыслов
Шрифт:
"Вот я и присмотрю", - сказал служитель порядка.
"Нет, нет!– заторопился Билл.– Тут нужны друзья. У нас есть для нее особое лекарство".
"Да, - подхватила мисс Маубри, - только оно и поможет. Редкостное средство!"
"А я и так здорова. Кучи-кучи-ку!" - заметил к своему вящему позору викарий Чентси.
"Вот что, сударыни, - сказал констебль, - не нравятся мне такие странности. Поет, понимаете, бодается! Да и вы мне что-то не нравитесь. Видел я таких, приличных. Кто вы, а?"
"У нас нет с собой визитных карточек, -
Справедливость и достоинство этих слов сразили констебля на мгновение, и недруги мои обратили ко мне страшные, адские лица. Когда полицейский повернул к ним фонарик, они обменялись быстрым взглядом, сообщая друг другу, словно телеграфом, что необходимо отступить.
Я же медленно опустился на мостовую, изо всех сил напрягая разум. Пока негодяи здесь, нельзя отходить от взятой роли, ибо констебль, услышав связную речь, предположит, что я пришел в себя, и отдаст меня на попечение приятельниц. Теперь же, в таком виде, я легко проведу его, если захочу.
Но, признаюсь, я не так уж этого хотел. Многое бывает в нашей жизни, и порой, на узком пути долга, священнослужитель англиканской церкви вынужден притвориться подвыпившей леди, но бывает это нечасто, и не всякий в это поверит. А вдруг разнесется слух, что я притворился пьяным? Вдруг кому-нибудь покажется, что я и не притворялся?
Кое-как поднявшись с помощью констебля, я медленно прошел ярдов сто. Констебль явственно думал, что я слишком пьян и слаб, чтобы тихо убежать, и держал меня не очень крепко. Мы миновали один перекресток, другой, третий он буквально волочил мое обмякшее тело, - а на четвертом перекрестке я вырвался и понесся вниз по улице, словно бешеный вепрь. Провожатый не был к тому готов, не был и легок, царила тьма. Я бежал, бежал, бежал и минут через пять понял, что спасся. Через полчаса я был уже в поле, под благословенными звездами. Там я сорвал мерзкую шаль, гнусную шляпку и закопал их в чистой земле.
Завершив повествование, мой почтенный гость откинулся на спинку кресла. И манера его, и сами события все больше обращали меня к нему. Да, он старый, не очень умный, очень нудный человек - но и простая душа, и несомненный джентльмен, проявивший чутье и мужество в час беды. Историю свою он рассказал чересчур дотошно, зато с немалым реализмом.
– А сейчас...– начал я.
– Сейчас, - перебил меня викарий, наклоняясь вперед с какой-то подобострастной прытью, - сейчас надо подумать о бедном мистере Хаукере. Не знаю, что они замышляли и что могут, но опасность несомненно есть. В полицию я не пойду по вполне понятным причинам. Кроме всего прочего, мне не поверят. Что же делать?
Я вынул часы и увидел, что уже половина первого.
– Лучше всего, - сказал я, - пойти к Бэзилу Гранту.
Мы с ним собирались на званый обед. Наверное, он уже дома.
– Нет, нет, пожалуйста, - отвечал он, вежливо выбираясь из кресла и пытаясь сложить свой нелепый плед.
Кеб привез нас в Лэмбет, в тот мрачный улей бедных квартир, где обитал Грант, а крутая деревянная лестница привела нас в его мансарду. Когда я вошел, меня поразил контраст между убогой обстановкой и сверканьем белоснежной манишки, мягкой роскошью меха. Бэзил пил вино. Я был прав, он только что вернулся.
К преподобному Эллису Шортеру он отнесся с той простотой и тем почтением, с какими относился к каждому.
Когда тот закончил краткий вариант своей истории, он сказал:
– Вы знаете капитана Фрэзера?
Несказанно удивившись этому нелепому вопросу, я зорко взглянул на друга, а значит - не глядел на викария, только слышал, что он как-то нервно ответил:
– Нет.
Однако Бэзил нашел что-то забавное и в этом ответе, и во всем поведении престарелого священнослужителя, ибо пристально смотрел на него большими голубыми глазами.
– Вы уверены, мистер Шортер, - не сдался он, - что не знакомы с капитаном?
– Да, - отвечал викарий, и я, к моему удивлению, заметил, что говорил он робко, если не растерянно.
Бэзил вскочил.
– Ну, что же, все ясно!– воскликнул он.– Дорогой мой, вы еще и не начали действовать. Первым надо повидать капитана Фрэзера.
– Когда?– выговорил викарий.
– Сейчас, - ответил Бэзил, вдевая руку в рукав мехового пальто.
Викарий поднялся, трясясь, как желе.
– Нет, право, зачем же?– лепетал он.
Бэзил вынул руку из рукава и снова бросил пальто на ручку кресла.
– Вот как?– выразительно спросил он.– Вы считаете, что это не нужно? Тогда, мой преподобный друг, я бы хотел увидеть вас без этих бакенбард.
Я поднялся, ибо наконец пришла великая беда. Как ни возбуждало, как ни радовало постоянное общение с Бэзилом, я всегда ощущал, что его блистательный разум - на краю и может сорваться. Он видел то, чего не увидишь, охраняя себя от безумия, а я ждал, как ждут смерти друга, когда у того - больное сердце. Это могло случиться где угодно и когда угодно - в поле, где он любуется закатом, в кебе, где он курит сигару. Это случилось теперь. В тот самый миг, когда Бэзил Грант должен был изречь слова, которые спасут человека, он утратил разум.
– Бакенбарды!– вскричал он, сверкнув глазами.– И лысину, пожалуйста.
Викарий, естественно, попятился. Я встал между ними.
– Присядьте, Бэзил!– взмолился я.– Вы немного возбуждены. Допейте вино.
– Бакенбарды, - твердо возразил он.– Дайте их мне.
Он кинулся к викарию, викарий кинулся к двери, но не успел. Тихая комната превратилась не то в пантомиму, не то в пандемониум. Летали кресла, гремели столы, падали ширмы, в осколки разлеталась посуда, а Бэзил Грант гонялся за преподобным Шортером.