Клуб удивительных промыслов
Шрифт:
– Что он такое сделал?– спросил я.
– Точно сказать не могу, - ответил Грант, - но главный его грех в том, что он не считается с людьми. Наверное, и сейчас задумал какую-нибудь пакость.
– Пакость?– переспросил я, - Что ж, если вы так хорошо его знаете, расскажите мне о нем. Кто он?
Бэзил Грант не очень долго глядел на меня.
– Вы не поняли, - сказал он, - имени его я не знаю. Я никогда его не видел.
– Не видели!– вскричал я, все-таки рассердившись.– Что же вы имеете в виду? Чем он хуже всех?
– Я имею в виду то, что сказал, -
– Вы же никогда...– начал я.
– Господи, да поглядите на него!– крикнул Бэзил, пугая вожатого. Посмотрите на его брови. Вот она, адская гордыня, из-за которой один из высших ангелов узнал презрение даже в небесах! Посмотрите на усы, он вырастил их назло. Ради всего святого, посмотрите на волосы! Ради Бога, ради звезд небесных, посмотрите на шляпу!
Я растерянно заерзал на месте.
– Ну, что вы!– сказал я.– Это выдумки, чушь какая-то... Возьмем факты. Вы никогда...
– Факты!– вскричал он в отчаянии.– Неужели вы настолько погрязли в предрассудках, так привержены темной, древней вере, что полагаетесь на факты? Неужели вы не доверяете мгновенному впечатлению?
– Мгновенное впечатление, - сказал я, - все-таки не так надежно.
– Вот это - чушь!– ответил он.– На чем же еще стоит мир? Что приносит пользу? Друг мой, философия мира сего может полагаться на факты, ведь ее прямое дело - отвлеченные умозрения. Но как вы нанимаете клерка? Меряете ему череп? Добываете историю болезни? Изучаете факты? Ну, нет! Вы берете того, кто все спасет, и отвергаете того, кто вас ограбит, повинуясь мгновенному озарению, которому повинуюсь и я, говорю вам, не колеблясь, что этот человек - негодяй.
– Говорите вы вообще хорошо, - не сдался я, - но ведь все это нельзя проверить.
Бэзил вскочил, покачнувшись на нестойком империале.
– Идите за ним!– воскликнул он.– Ставлю пять фунтов, прав я.
Мы прыгнули на мостовую и побежали за незнакомцем.
Человек с серебристыми волосами и золотистым восточным лицом шел впереди, и длинные фалды безукоризненного фрака вздымались за его спиной. Вдруг он свернул с большой, широкой улицы и юркнул в темный проулок.
Мы молча свернули за ним.
– Странно для такого человека...– начал я.
– Для какого?– спросил мой друг.
– С таким лицом, в таких ботинках, - объяснил я.– По правде говоря, странно, что он попал в эту часть света.
– А, да!..– откликнулся Бэзил и больше ничего не сказал.
Мы шли вперед, вглядываясь в полумглу. Незнакомец, словно черный лебедь, появился на фоне фонаря и снова исчез. Фонари стояли редко, туман сгущался по всему Лондону, и мы перебегали от света к свету, пока Бэзил не остановился, словно взнузданный конь. Остановился и я. Мы чуть не налетели на незнакомца. Тьма перед нами, почти вся, была чернотой его фрака.
Сперва я подумал, что он обернется, но, хотя мы
– Возьмите кеб.
А низкий, глубокий голос ответил изнутри:
– Хорошо.
Дверь щелкнула, мы снова оказались в темноте и снова понеслись по лабиринту проулков, полагаясь на фонари.
Едва пробило пять часов, но зима и туман обратили ранний вечер в ночь.
– Странная прогулка для лакированных башмаков, - признал я.
– Не уверен, - смиренно ответил Бэзил Грант.– Мы идем к Бэркли-сквер.
Напрягая взор, я тщился понять, действительно ли это так, минут десять гадал и сомневался, а потом увидел, что друг мой прав. Мы вступали в унылые земли богатого Лондона - более унылые, наверное, чем земля бедняков.
– Поразительно!– сказал Бэзил Грант, когда мы свернули на Бэркли-сквер.
– Что именно?– спросил я.– Кажется, вы говорили, что все это естественно.
– Я не удивляюсь, - ответил Бэзил, - что он прошел через бедные улицы. Я не удивляюсь, что он пришел сюда.
Я удивляюсь тому, что он идет к очень хорошему человеку.
– Какому?– устало спросил я.
– Странно действует время, - сказал он с обычной своей непоследовательностью.– Нельзя сказать, что я забыл те годы, когда был судьей и все меня знали. Я их очень хорошо помню, но так, как помнят книгу. Пятнадцать лет назад я знал это место не хуже лорда Розбери и гораздо лучше мерзавца, который идет сейчас к Бомонту.
– Кто такой Бомонт?– сердито спросил я.
– Очень хороший человек, лорд Бомонт оф Фоксвуд.
Неужели не слышали? Честнейший, благороднейший аристократ, который трудится больше матроса, социалист, анархист, кто он там еще, во всяком случае - философ.
Да, как ни жаль, он немного не в себе. Как ни жаль, он помешался на нынешнем культе новизны и прогресса. Пойдите к нему и скажите, что готовы съесть вашу бабушку, и он согласится, если вы приведете социальные и медицинские доводы - предположим, что это дешевле кремации. Прогрессируйте, двигайтесь вперед, а там не важно, к звездам или к бесам. Естественно, в доме у него кишат литературные и политические моды - те, кто не стрижет волос ради романтики, и те, кто стрижет их очень коротко ради гигиены; те, кто ходит на ногах, чтобы не утомлять руки, и те, кто ходит на руках, чтобы не утомлять ноги. Обитатели его салона глупы, как он, но они, как и он, хорошие люди.
Удивительно, что к нему идет негодяй!
– Друг мой, - твердо сказал я, топнув ногой, - истина проста. Употребляя ваше выражение, вы, как ни жаль, немного не в себе. Вы видите на улице совершенно незнакомого человека и немедленно создаете теорию об его бровях.
Потом вы подозреваете его в преступлении, потому что он идет к честному лорду. Это чушь. Согласитесь со мной, Бэзил, и пойдем домой. Сейчас там пьют чай, но путь далек, мы опоздаем к обеду.
Глаза его сверкнули, как лампы в тумане и мгле.