Клуб удивительных промыслов

Честертон Гилберт Кийт

В конце концов появился молодой человек во фраке, и я увидел при вспышке газа бледное лицо и рыжие усы.

– Мистер Грант, - сказал Джаспер Драммонд, - это невероятно! Вы правы. Герцоги, герцогини, издатели пришли послушать Уимпола, но он весь ужин промолчал. Ни разу не сострил, вообще не произнес ни слова. Что это значит?

Грант показал на почтенного старика.

– Вот что, - ответил он.

Драммонд отскочил от толстого страдальца, как от мыши.

– Что?
– пролепетал он.
– Что такое?..

Бэзил

быстро наклонился и вынул бумажку из кармана сэра Уолтера, хотя тот, до сих пор лежавший тихо, попытался ее удержать.

Джаспер Драммонд взял листок бумаги и с удивлением его прочитал. То был какой-то катехизис, во всяком случае - вопросы и ответы. Бумажка порвалась, пока мы дрались, но все же мы разобрали:

"И. Сохранить терпение.

У. Сдать музей.

И. С кем говорите...

У. Изучаю аудиторию."

– Что это такое?
– воскликнул Драммонд, гневно отшвыривая записку.

– Что это?
– переспросил Грант, и голос его стал напевным.
– Новое ремесло, удивительный промысел, может быть, не совсем нравственный, но великий, как пиратство.

– Ремесло!
– растерянно повторил Драммонд.
– Промысел, вы говорите?

– Да, и новый, - радостно подтвердил Грант.
– Какая жалость, что он безнравственный!

– Да что это, Господи?!
– крикнул секретарь, и оба мы с ним выругались.

– Вам кажется, - спокойно сказал Грант, - что старый толстый джентльмен, лежащий перед нами, богат и глуп.

Это неверно. Как и мы, он беден и умен. К тому же он не толст, и фамилия его - не Чолмли. Он - обманщик, но обманывает он по-новому и очень занимательно. Его нанимают, чтобы он давал повод к остротам. По предварительному плану (который вы видите на бумажке) он говорит глупость, приготовленную для себя, а клиент отвечает остротой, приготовленной для него. Словом, он дает над собой потешаться за определенную плату.

– А этот Уимпол...
– гневно начал Драммонд.

– Этот Уимпол, - улыбнулся Грант, - не будет вам больше соперником. Да, кое-что у него есть - изящество, седина... Но остроумие - здесь, у нашего друга.

– Ему место в тюрьме!
– вскричал Драммонд.

– Ну что вы!
– возразил Бэзил.
– Место ему - в Клубе удивительных промыслов.

СТРАШНЫЙ СМЫСЛ ОДНОГО ВИЗИТА

Мятеж материи против человека (а он, по-моему, существует) стал в наши дни очень странным. С нами сражаются не большие, а маленькие вещи; и, прибавлю к этому, побеждают. Давно истлели кости последнего мамонта, бури не пожирают кораблей, и горы с огненными сердцами не обращают в ад наши города. Но мы втянуты в изнурительную, непрестанную борьбу с микробами и запонками. Вот и я вел отважную и неравную борьбу, пытаясь всунуть запонку в воротничок, когда услышал стук в дверь.

Сперва я подумал, что это Бэзил Грант. Мы собирались в гости (для

чего я и одевался), и он мог зайти за мной, хотя мы об этом не договаривались. Шли мы на небольшой званый обед к очень милой, но своеобразной женщине, с которой Бэзил давно поддерживал дружбу. Она просила нас захватить с собой третьего гостя, капитана Фрэзера, известного путешественника и знатока обезьян породы шимпанзе.

Бэзил знал хозяйку давно, я никогда не видел, и потому он, тонко чувствующий оттенки и правила человеческих отношений, зашел за мной, чтобы мне легче было сломать лед.

Теория эта, как все мои теории, была законченной, но неверной.

На карточке нового гостя стояла надпись: "Преп. Эллис Шортер", а ниже, карандашом, было приписано наспех: "Очень прошу, уделите минуту, дело срочное и важное!"

Запонку я уже одолел, доказав тем самым превосходство образа Божия над слепой материей (истина немаловажная), так что, накинув жилет и фрак, выбежал в гостиную. Гость поднялся, трепыхаясь, словно тюлень, - не подыщу другого сравнения. Трепыхался плед на правой руке; трепыхались жалобные черные перчатки; трепыхалось все, даже веки, когда он вставал. То был безбровый и седовласый священнослужитель, из самых неуклюжих.

– Простите, - сказал он.
– Простите, пожалуйста. Мне так неловко... Я... Я могу оправдаться лишь тем... что дело очень важное. Вы уж меня простите.

Я сказал, что прощаю, и подождал ответа.

– Это все так страшно... такой ужас... раньше я жил очень тихо.

Я места себе не находил, боясь, что опоздаю к обеду. Но в его непритворном отчаянии было что-то трогательное - в конце концов, ему хуже, чем мне. И я мягко сказал:

– Пожалуйста, пожалуйста!

Однако он был поистине вежлив, хоть и стар.

– Простите, - растерянно сказал он, заметив мое беспокойство, нехорошо, что я... мне посоветовал майор Браун...

– Майор Браун!
– воскликнул я; это было любопытно.

– Да, - ответил преподобный Шортер, лихорадочно трепыхаясь, - он сказал, что вы помогли ему в трудном деле, а уж мое - труднее некуда! Ах, Господи, речь идет о жизни и смерти!

Я вскочил, совсем растерянный.

– Это длинный рассказ, мистер Шортер?
– спросил я.
– Понимаете, я спешу на званый обед.

Поднялся и он, трепеща с головы до ног, но, видимо, из последних сил сохраняя достоинство возраста и сана.

– Я не вправе, мистер Суинберн... да, не вправе, - сказал он.
– Если вы спешите на обед, вы, конечно, должны... да, непременно должны. Только, когда вы вернетесь, человек уже умрет.

И он уселся, трясясь, как желе.

Что перед этим какой-то обед? Можно ли, думал я, сидеть с неглупой вдовой и знатоком обезьян? Нет, нельзя.

Надо узнать, что грозит славному лепечущему викарию.