Клубничка на березке: Сексуальная культура в России
Шрифт:
«Все это было абсолютно рутинно… А сексуальная жизнь меня не очень волновала. Это прикладывалось к отношениям, к браку» (женщина 39 лет).
«Поскольку я не любила своего мужа, то мне всегда хотелось, чтобы он побыстрее отвязался» (женщина 40 лет).
«Брак – это непрерывная монотонная функция… и это очень важно, насколько ты можешь терпеть человека… Если ты его видишь почти каждый день, фактически каждый день, тут мало чего остается» (мужчина 35 лет).Романтический сценарий (секс – это любовь) – это рассказ прежде всего о чувствах, эмоциональных отношениях, ревности, любви и страсти. Отношения описываются как устойчивые и стабильные, их распад связан с тяжелыми переживаниями. Сексуальные техники описываются редко и рассматриваются как подчиненные.
«Любовь… она определяет сексуальный успех… Секс – это следствие, инструмент почувствовать любовь… Сексом надо заниматься, когда у тебя есть чувства к этому человеку» (женщина 46 лет).
«Я стремлюсь иметь секс с тем, в кого влюблен» (мужчина 53 лет).
«Жизнь без любви – это прожигание жизни… когда ты кого-то любишь, тебе это стимул для всего» (мужчина 58 лет).Коммуникативно-партнерский сценарий (секс как дружба) придает особую важность взаимопониманию, духовной близости, общности интересов, куда вписывается и физическая близость.
«Мои сексуальные предпочтения складываются в зависимости от моих общих интересов, это – дополнение другим языком того, что (и так) существует» (женщина 32 лет). «Важны… в первую очередь, человеческие отношения… секс должен быть, конечно, это… сопутствующее, но для меня это не главное» (мужчина 66 лет).
Гедонистический
«(В сексе) главное – это получить наслаждение и дать наслаждение другому человеку» (женщина 31 года). «Жизнь – это удовольствие, надо получать от нее удовольствие. А женщины, это же, вообще, одно из…» (мужчина 42 лет).
Рыночный сценарий (секс как акт купли-продажи), рассматривает сексуальность вполне прозаично, в нем присутствуют «спонсоры», «проститутки» и «содержанки», а главный критерий удовлетворенности – выгодность обмена, причем не обязательно взаимная.
«Я расплачивалась сексом… мне приходилось расплачиваться за удобства, которые имею» (женщина 34 лет). «Был такой договор с ней, что я… “спонсирую” ее учебу или же ее жизнь, окажу материальную поддержку… Содержание женщины – это тоже вид проституции» (мужчина 60 лет).
Позже Темкина добавила еще шестой, достижительный сценарий (секс как средство производства гендерной идентичности), выдвигающий на первый план гендерные различия, когда сексуальная активность рассматривается как средство реализации собственной мужской или женской сущности.
Для того чтобы судить о степени социальной репрезентативности того или иного сценария и его гендерных, возрастных, социально-средовых и прочих вариациях, качественный анализ должен быть дополнен количественным. Такими данными мы пока не располагаем. Тем не менее, для историко-культурного исследования этот подход имеет большую эвристическую ценность.
Брак и семейные ценностиВопреки уверениям традиционалистов, что для современной русской культуры «семейные ценности» значительно важнее, чем для западной, долгосрочные тенденции брачно-семейных отношений в России (динамика браков и разводов, рождаемость, гендерные отношения и т. д.) в основном те же, что и в западном мире (Гурко, 2008; Захаров, 2007; Кон, 2009а и др.).
Не выдерживает проверки и мнение, будто «российские» браки чаще «западных» заключаются по любви.
Вопрос о соотношения рациональных и эмоциональных мотивов супружества дебатировался в советской социологии уже в 1960-х годах. Сопоставив мотивы заключения брака со степенью его успешности (то и другое оценивали сами респонденты), З. И. Файнбург пришел к выводу, что браки по любви дают наибольший процент – 43,5 – неудавшихся; среди браков по расчету доля неудачных составляла 35,2% а среди браков по «стереотипу», с минимумом романтических ожиданий – только 26,3% (Файнбург, 1970). Хотя методология этого исследования вызвала критику, социологи дружно писали, что одной любви для успешного брака мало. С. И. Голод даже писал «о предпочтительности духовности как базовой ориентации на брак перед страстью», поскольку «мотивация иного рода, в том числе эмоциональная, чаще приводит к негативным последствиям» (Голод, 1984. С. 122). Впрочем, большой разницы между супругами, вступившими в брак «по любви» или «по общности взглядов и интересов», он не обнаружил. Да и как может человек ретроспективно разграничить мотивы столь ответственного решения? Последующий опыт всегда накладывает отпечаток на интерпретацию прошлого.
Любовь, как бы ни определяли это понятие, не является единственной основой брака. Чтобы понять национальные особенности «стилей любви», в начале 1990-х годов социологи спрашивали американских, японских и русских студентов: «Согласились бы вы вступить в брак с человеком, в которого вы не влюблены, если он обладает всеми остальными желаемыми вами качествами?» Ответить можно было только «да» или «нет». Авторы ожидали, что непременно требовать любви будут лишь индивидуалистически воспитанные американцы, русские и японцы окажутся более прагматичными. Однако выяснилось, что для японцев любовь почти так же важна, как и для американцев, мало кто из них готов вступить в брак без любви. Российские мужчины оказались лишь слегка более прагматичными, чем остальные; жениться без любви готовы 30% опрошенных. Зато русские женщины преподнесли сюрприз: выйти замуж без любви готовы 41% опрошенных (Sprecher, Aron, Hatfield et al., 1994)! Исследователи считают, что, отвечая на этот вопрос, российские девушки не обязательно руководствовались меркантильными соображениями, – по общей шкале прагматизма они практически не отличались от своих сверстников-мужчин. Девушки могли думать, что если претендент обладает хорошими человеческими качествами, влюблен, хорошо знаком и т. д., они могут полюбить его позже, в процессе совместной жизни, по старой формуле «стерпится – слюбится». Однако новейшие исследования показывают, что с переходом к рыночной экономике меркантильные соображения при заключении браков («рыночный сценарий») заметно усилились.
Как и на Западе, в России быстро снижается роль зарегистрированного брака. С середины 1990-х годов демографический портрет российской брачности быстро меняется. За десять лет средний возраст жениха увеличился более чем на два года, а невесты – почти на два года. Первое репрезентативное общероссийское демографическое исследование (проект «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе», далее – РиДМиЖ) показало, что произошло снижение не только возраста сексуального дебюта, но и возраста установления первых партнерских отношений. Если в поколениях, родившихся перед войной и в 1940-е годы, менее 30% женщин начинали первый партнерский союз к 20-летнему возрасту, то в поколениях, родившихся в начале 1970-х, – почти 50%. В общем, это закономерный коррелят или следствие снижения возраста сексуального дебюта. Но эти отношения, как правило, остаются неформальными, регистрировать их немодно.«В молодом возрасте сожительство зачастую носит характер временного союза, основанного исключительно на сексуальном партнерстве, не претендующего на статус полноценной семьи, в которой предполагается рождение детей» (Захаров, 2007. С. 126).
Добрачные сожительства и «пробные браки», разумеется, существовали и раньше, причем эта тенденция усиливалась. По подсчетам С. В. Захарова, в поколениях россиян, родившихся перед войной и формировавших свои семьи в 1950-х годах, не меньше 20% мужчин и женщин к 30-летнему возрасту начинали свой первый партнерский союз с юридически не оформленных отношений. Однако у поколений, родившихся после 1960 г., распространение неформальных отношений приняло взрывной характер. Сегодня не менее 25% женщин к 20 годам и не менее 45% к 25 годам отношений со своим первым партнером не регистрировали. Данные для мужчин подтверждают эту тенденцию: 40—45% первых союзов – неформальные.
В консервативно-религиозных кругах это вызывает панику и призывы прекратить дальнейшее распространение «незаконных сожительств». Но у молодежи эти призывы не находят сочувствия. Консенсуальные, или, как их часто называют, гражданские браки перестали считаться девиантными и стали привычным вариантом нормы.
Согласно недавнему опросу ФОМ (Незарегистрированные браки, 2008), у 56% россиян (среди людей в возрасте 18—35 лет – у 71%) среди знакомых или родственников есть пары, которые проживают совместно и ведут общее хозяйство, но не заключают официального брака. Осуждают таких людей только 18% россиян, как правило не первой молодости (среди респондентов старше 55 лет доля осуждающих достигает 32%, а среди молодежи – только 9%). Пятая часть опрошенных (21%), напротив, одобряют пары, которые живут вместе без заключения официального брака; а еще 57% относятся к подобным союзам нейтрально. С расхожим мнением: «когда мужчина и женщина проживают совместно, но не заключают официального брака, это означает, что они недостаточно уверены, что их брак будет удачным», – согласились 42% опрошенных (и столько же – 41% – не согласились); но при этом 63% согласились также и с мнением: «если мужчина и женщина проживают совместно, ведут общее хозяйство, их можно считать мужем и женой, даже если они не заключили официального брака» (не согласились 28%).
Вопреки опасениям традиционалистов изменение формы брака не означает ни отмирания самого института брака, ни массового перехода россиян к «серийной моногамии». Среднее число «постоянных партнерств» на протяжении жизни у россиян
Эта «тихая революция» затрагивает и брачную сексуальность, особенно женскую. Публично высказываемые взгляды на этот счет зачастую весьма консервативны. Например, по данным опроса, проведенного в ноябре 1998 – январе 1999 г. в Санкт-Петербурге (700 респондентов) и Туле (400 респондентов), более половины (60%) питерских мужей считают, что сексуальная инициатива (выбор позиции) в браке принадлежит мужчине (против лишь 2%). Примерно такой же расклад мнений и среди женщин – 63% против 4%. Тем не менее, чисто «викторианский» взгляд – «уважающая себя дама не должна шевелить бедрами в постели» – выразили всего 8% петербургских жен и 5% их супругов. В Туле в пользу сексуальной активности мужчин высказались почти 80% мужей и 70% жен. Хотя возможность женской сексуальной инициативы в браке допускает почти каждая пятая жительница Тулы, 10 из 100 опрошенных женщин целиком отдают ее мужьям. В то же время 40% туляков признают и приветствуют право жен на проявление собственной сексуальной инициативы (против только 7%) (Голод, 2004).
Однако особенно доверять этим ответам не следует. Сексуальные сценарии и практики, принятые в молодежной среде, гораздо больше ориентированы на гендерное равенство, причем опыт добрачных отношений неизбежно переносится и на брачную сексуальность. Это создает определенный конфликт ценностей и психологический дискомфорт, долгосрочное партнерство не может не отличаться от краткосрочных отношений.
Острее всего это переживают молодые женщины, сталкивающиеся с конфликтом социально-карьерных и брачно-любовных ожиданий. Большой знаток, любитель и любимец женщин Василий Аксенов говорил:«Доминирующий тип сегодня – гигантская, рослая, очень длинноногая девушка, все силы которой уходят в основном на поддержание собственного имиджа. Эта девушка так заботится о собственной сексуальности, что времени на секс как таковой у нее уже не остается… Говорить ей не о чем. Как почти все в России, она стремится быстро превратиться в товар… Это же происходит с любым предметом, заботящимся о собственной продаваемости: в нем не остается никакой глубины, многозначности. Он сводится к функции. И современная девушка, увы, в смысле внутреннего содержания мало отличается от книги, которую она иногда прихватывает в супермаркете полистать между делом» (Аксенов, 2006).
Близкое суждение высказал Виктор Ерофеев в эссе «Почему дешевеют русские красавицы?»:
«Модель поведения современной русской девушки складывается из взаимоисключающих понятий. Девушка романтична и прагматична, наивна и расчетлива, целомуд ренна и похотлива. Мужчина не знает, кого в ней любить. Мужчина любит в женщине тайну, а не моральный переполох. Растущая сексуальная агрессивность потомства тургеневских девушек делает их более доступными, но менее желанными. Конкуренция на женском сексуальном рынке приводит к тому, что девушка страстно играет одну и ту же роль сексуального объекта. Своей одеждой она подчеркивает и выделяет эрогенные зоны. Чем старше она становится, тем с большим отчаянием бьется за реализацию своих желаний. Уже к двадцати трем годам ее начинают посещать первые мысли об упущенной жизни, ее поведение неспокойно, она снимает стрессы выпивкой, подсчитывает и обсуждает с подругами каждый жест внимания к себе, каждый поворот мужской головы в свою сторону. Постепенно она становится циничной, предсказуемой. <…> На общественной сцене возникает новый тип женщины, которую легко купить за приличные деньги, но которая дешевеет в человеческом измерении. Не обладая моральными ценностями, женщина путается в понятиях, сбивается с толку. Она дорого продается, но дешево покупается. Она по-прежнему мечтает о вечной любви, но в ее ожидании она доступна и взаимозаменяема… Она любит, пока ей интересно. Однако с ней уже неинтересно» (Ерофеев, 2006).
Кому неинтересно? Мнение Ерофеева выражает типично мужскую, хозяйско-покупательскую точку зрения. Женщины по этому поводу замечают, что «при первом же случае Адам всю ответственность свалил на женщину». Когда девушки говорят откровенно, они часто признаются, что вынуждены притворяться такими, какими их хотят видеть мужчины:
«У нас же дикая смесь, это и патриархат такой, и помешанность на внешнем виде, при этом мы безумно самостоятельные. Мы же, мы играем из себя девушек и женщин, инфантильных созданий, большинство, я не знаю практически ни одну русскую женщину, которая является инфантильным созданием» (женщина 24 лет) (Темкина, 2008. С. 344).
Вопрос, кто кого успешнее обманывает – мужчины женщин или женщины мужчин? – однозначного решения не имеет и иметь не может. Параллельные связи
Заметно меняется отношение россиян к параллельным (внебрачным) связям. Супружеские измены существовали всегда, и на словах их всегда осуждали. При всесоюзном опросе ВЦИОМ в 1992 г. «иметь, помимо мужа (жены), любовника (любовницу)» сочли нормальным, допустимым только 23%, а ненормальным, недопустимым – 50% россиян (в других бывших советских республиках доля положительных ответов колебалась от 45% у узбеков до 14% у таджиков). В российском опросе ВЦИОМ 1993 г. «людей, которые часто меняют своих сексуальных партнеров», осудили 42% мужчин и 57% женщин; нейтральную позицию заняли соответственно 15 и 9%. При этом четко выражен двойной стандарт: если неверность мужа строго осуждают 43% мужчин и 59% женщин, а оправдывают соответственно 15 и 7%, то женскую измену осуждают 62% мужчин и 60% женщин, а допускают ее только по 8% тех и других.
В 1994 г. взгляды населения оказались либеральнее. Внебрачные связи категорически осудили 26% мужчин и 40% женщин, тогда как 20 и 11% опрошенных не видят в них ничего предосудительного (ответы различаются в зависимости от возраста, образованности и места жительства) (Bodrova, 1996). При международном исследовании сексуальных установок населения 24 стран россияне (было опрошено 1 998 человек, из них 64% – женщины, средний возраст 41 год) опередили всех остальных по готовности принять и оправдать внебрачные связи; их категорически осудили только 36% опрошенных, а 17% признали допустимыми при всех условиях (Widmer, Treas, Newcomb, 1998). Среди опрошенных в 1999 г. финнов, эстонцев и петербуржцев временную супружескую неверность сочли допустимой 51% питерских мужчин и только 20% финнов и эстонцев; наличие реальных «параллельных связей» признали почти половина женатых питерцев и только треть финнов и эстонцев (Haavio-Mannila, Kontula, 2003).
Как и прочие сдвиги, рост терпимости к параллельным связям начался еще в советские времена. Их моральной легитимации способствовали и осложненная советскими бытовыми условиями брачная рутина, и распространение «романтических дискурсов», и представление о «естественности» сексуальных потребностей (Темкина, 2008). Сравнение двух сходных выборок молодых специалистов, по 250 человек в каждой, с интервалом в 20 лет (1969 и 1989 г.) показало не только рост терпимости к внебрачным связям, но и увеличение их количества. Доля женщин, признавших, что они имели внебрачные связи, выросла с одной трети в 1969-м до половины в 1989 г. Среди женатых мужчин в 1969 г. наличие внебрачных связей признали меньше половины, а в 1989 г. – свыше трех четвертей (Голод, 1996. С. 90—92. Ср. Boss, Gurko, 1994). У опрошенных московскими венерологами (Лосева, Бобкова, 1999) здоровых людей наличие внебрачных связей признали 55,5% мужчин и 25,5% женщин; мужья начали изменять уже в первые три года супружества, а жены – на 4—5-м году. По количеству внебрачных связей неверные мужья делятся на три примерно равные группы, из которых первая имеет одну-двух, вторая – от трех до пяти и третья – шестерых и больше любовниц. Неверные жены более умеренны: четыре пятых из них имеют одного-двух и только 8% – от трех до пяти любовников. Хотя наличие внебрачных связей в какой-то мере зависит от общей удовлетворенности браком, оно не обязательно вытекает из сексуальной неудовлетворенности: 49% мужей и 21% жен, браки которых, по их самооценке, были вполне удовлетворительны, тем не менее имели внебрачные связи. О том же говорят и данные С. И. Голода: даже в самых благополучных браках четверть жен имели внебрачные связи, в неудовлетворительных же браках их доля повышается до двух третей. Чаще всего параллельные связи или романы оправдывают сексуальной неудовлетворенностью в браке: