Клубничка на березке: Сексуальная культура в России
Шрифт:
«О семейном сексе вспоминать грустно и обидно. Теперь ясно вижу, что от полового акта какое-то удовольствие получал только я, а жены только исполняли свой супружеский долг» (мужчина 64 лет).
«А говорить, что это плохо? Ну, тут даже в таких категориях нельзя выражаться, потому что тут никто ни прав, ни виноват, влюбился человек, ну что поделаешь…» (женщина 34 лет).
«Через пять лет после нашего замужества… встретила человека, в которого страстно влюбилась. Человека уже достаточно опытного. Он был ровесником моего мужа, но он в своей жизни перебрал, наверное, много женщин и прекрасно понимал, как строятся отношения. Это была настоящая любовь, страсть. И он был в этой страсти ненасытен. И я поняла что [это] такое» (женщина 46 лет).
«Жена есть жена. Она не позволяла фантазировать… ничего особенного, все это было деревенским образом. А с ней (с любовницей) каждый день все новое… Если человек просто исполняет свои обязанности, то это житье плохое. А когда человек горит и отдает себя всей душой, тогда жизнь приятна… если остыли друг к другу, то надо иметь того, кто тебе мог бы помочь в жизни…» (мужчина 63 лет) (Темкина, 2008).
Россия и ЕвропаИтак, что же мы узнали?
Несмотря на фрагментарность и недостаточность научных данных, кажется бесспорным, что в 1970—1990 гг. в России произошли радикальные сдвиги, аналогичные западной сексуальной революции. В советское время она происходила «под ковром», а в 1990-е годы стала открытой. Направление этой революции в основном то же, что и на Западе. Это:
– снижение возраста сексуального дебюта;
– эмансипация сексуального поведения от брачного и репродуктивного;
– реабилитация сексуального удовольствия;
– социальное и моральное принятие добрачной сексуальности;
– ослабление «двойного стандарта»;
– признание сексуальной удовлетворенности одним из главных факторов удовлетворенности
– ресексуализация женщин, резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т. д.;
– сужение сферы запретного в культуре и рост общественного интереса к эротике;
– плюрализация сексуальных сценариев;
– рост терпимости к необычным, вариантным и девиантным формам сексуальности, особенно гомосексуальности;
– увеличение разрыва между поколениями в сексуальных установках, ценностях и поведении.
Но хотя общее направление и главные тенденции развития российской сексуальной культуры во второй половине XX в. – те же, что и на Западе, между ними есть существенные различия, подмеченные Анной Роткирх (Роткирх, 2002).
Во-первых, в России эти процессы происходили со значительным отставанием во времени . При сравнении Петербурга и Финляндии разница составляет в среднем 10—15 лет. Например, у финских женщин значительное увеличение числа сексуальных партнеров приходится на когорту 1946—1950 гг. рождения, а у ленинградок – на поколение 1956—1960 гг. Разница в наличии опыта мастурбации и орального секса между финнами и петербуржцами составляет около 15 лет. По целому ряду параметров сексуальное поведение и установки петербуржцев 1996 г. были больше похожи на финскую сексуальную культуру 1971-го, нежели 1992 г.
Во-вторых, в российской и в европейской (например, финляндской) сексуальной революции наблюдается разное соотношение поведенческих и идеологических, дискурсивных компонентов . В демократической Финляндии, как и вообще на Западе, сдвигам в сексуальном поведении уже в 1960-е годы предшествовали публичные споры и дискуссии, так что «пуб личная идеология сексуальности изменилась раньше, чем сексуальная практика» (Роткирх, 2002. С. 171). В авторитарном Советском Союзе, наоборот, сначала произошли поведенческие сдвиги «под ковром» и только десять лет спустя, с появлением гласности, последовало их публичное признание. В конце 1970-х годов многие россияне жили так, как если бы сексуальная революция уже произошла, но ее артикуляция , прежде всего – публичная (в средствах массовой информации), а отчасти и приватная (между сексуальными партнерами) началась позже. «Сексуальные практики изменились значительно раньше, чем публичная идеология сексуальности, которая изменяется только сейчас» (Там же).
В-третьих, в России гораздо более живуч , чем на Западе, двойной стандарт и связанные с ним идеологические и поведенческие различия. Хотя тенденция к выравниванию гендерных различий в сфере сексуальных ценностей и поведения существует и в России, она выражена здесь значительно слабее, чем на Западе, особенно по сравнению со Скандинавскими странами (Haavio-Mannila, Kontula, 2003). Почти по всем нормативным установкам (возраст сексуального дебюта, добрачные и внебрачные связи, число партнеров, проявление инициативы в сексуальных отношениях и т. п.) россияне исповедуют двойной стандарт, и соответствующие различия проявляются в их сексуальном поведении. По всем этим вопросам молодежь либеральнее старших поколений, тем не менее многие женщины искренне принимают традиционные – мужские! – правила сексуальной игры, считая их «естественными» законами природы или Бога, а другие вынуждены притворяться.
Характерный пример – так называемое притворное сопротивление , когда женщина хочет вступить в сексуальную связь, но не смеет в этом признаться. Такое поведение, в основе которого лежат очень древние нормы, бытует практически везде, но в России, где традиционные гендерные стереотипы сильнее, оно встречается чаще, чем на Западе. На вопрос, случалось им когда-нибудь сказать «нет», «хотя они сами намеревались и хотели вступить в сексуальные отношения», утвердительно ответили 59% опрошенных студенток Владимирского политехнического института – по сравнению с 38% американок и 37% японок; при этом 30% россиянок поступали так дважды или трижды, а 12% – больше четырех раз (Sprecher, Hatfield, Cortese, et al., 1994).
Есть старый советский анекдот:
– Какая разница между девушкой и дипломатом?
– Если дипломат говорит «да», это значит «может быть», если он говорит «может быть» – это значит «нет», если он говорит «нет», это не дипломат. Если девушка говорит «нет», это значит «может быть», если она говорит «может быть», это значит «да», если она говорит «да» – это не девушка.
Этот анекдот справедлив и верен и сегодня. Но если применить к двойному стандарту общую логику развития российской сексуальной культуры – сначала изменяется поведение, и только много времени спустя это начинают признавать, – можно предположить, что «ненормативное» сексуальное поведение уже сейчас распространено среди российских женщин гораздо больше, чем они это признают, и это тайное скоро станет явным.
Почему российская сексуальная культура развивается в том же направлении, что и западная, – вопрос риторический: в основе этих изменений лежат общие глобальные процессы. Но чем объясняется специфика их протекания? Интересную попытку ответить на вопрос, почему сексуальный либерализм и гендерное равенство не идут рука об руку, предприняла Анна Роткирх (Rotkirch, 2004).
По мнению Роткирх, либерализм (в том числе сексуальный) и гендерное равенство – взаимосвязанные, но автономные процессы.
В социально-экономическом плане западная сексуальная революция 1960—1970-х гг. совпала с общим расширением прав женщин (распространение контрацепции, права на аборт, расширение политических и экономических прав, вторая волна феминизма), наличием высокой вертикальной социальной мобильности (новые социальные группы поднимаются наверх) и общим повышением общественного благосостояния. Сексуальная революция в России (1980– 1990 гг.) совпала с отсутствием заметных изменений в правах женщин, отсутствием общей вертикальной мобильности, умеренным ростом или даже полным отсутствием роста общественного благосостояния (точнее было бы назвать это разорением и обнищанием большинства населения страны. – И. К. ) и с драматической социальной поляризацией. Отсюда и крайне болезненное протекание и непоследовательность сексуальной либерализации, особенно в том, что касается женщин (фактическое уменьшение женских прав, рост проституции, коммерциализация секса и т. д.).
С феминистской точки зрения, «сексуальное освобождение» в России происходит фактически по мужской программе (male agenda) – сексуальная свобода сводится к праву сказать «нет», выросшие социальные ожидания остаются неосуществленными, а наиболее популярным из выделенных Анной Темкиной сексуальных сценариев становится рыночный, когда мужчина выступает в роли спонсора, а женщина – в роли получателя и содержанки.
Наконец, с точки зрения эволюции структуры семьи, после 1917 г. Россия, по мнению Роткирх, совершила прыжок из одной крайности в другую – от большой патрилинейной и патриархальной семьи к позднесоветской малой семье с одним ребенком, в которой патриархальное мировоззрение («муж – глава семьи») сочетается с тем, что контроль за семейной экономикой и репродукцией фактически принадлежит женщине. В XXI в., считает Роткирх, российская семья развивается у разных классов в разных направлениях. Для высшего класса характерно возвращение к патрилинейной и патриархальной системе, с мужчиной в роли главного кормильца. Средний класс продолжает советскую структуру с двумя добытчиками, причем женщина имеет большое влияние на все семейные решения. В низших классах происходит маргинализация мужчин, вытеснение их на вспомогательные позиции, тогда как главную ответственность за семью принимает на себя женщина.
Некоторые суждения Роткирх кажутся спорными. Вследствие крайней поляризации постсоветского общества обсуждать динамику общественного благосостояния и вертикальной мобильности вообще, без учета положения конкретных социальных слоев и групп, вряд ли возможно. Поскольку социальная стратификация российского общества находится в процесс становления, четко сформулировать тенденции развития структуры семьи и семейного климата у разных классов тем более трудно. В сфере сексуальных отношений и ценностей многое зависит не столько от социально-структурных, сколько от культурно-символических факторов. Тем не менее, эти идеи представляются весьма интересными. Из них вытекает, что внутренние противоречия российской сексуальной революции, вплоть до разнонаправленности ее векторов, не случайны и не могли не привести к большим социальным издержкам и появлению сильных попятных, консервативных движений.Глава 14. ПОДРОСТКОВАЯ И ЮНОШЕСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ
Несмотря на свою неумытость и непричесанность, ваньки препрозорливый
М. Е. Салтыков-Щедрин
Сексуальный мир российского подростка
Для понимания тенденций развития сексуальной культуры особенно важна подростковая субкультура, в установках и поведении подростков прощупывается не только сегодняшний, но и завтрашний день страны. О положении дел в этой сфере жизни можно судить не только по журналистским отчетам, фильмам и художественной литературе, но и по научным исследованиям.
В 1990-х гг. было проведено три крупных опроса российских подростков и юношей.
Первый опрос (в дальнейшем «опрос 1993») охватил 1 615 учащихся 7—11-х классов в возрасте от 12 до 17 лет из 16 средних школ и 8 профессионально-технических училищ Москвы и Санкт-Петербурга (руководители исследования В. Д. Шапиро и В. В. Червяков, научный консультант И. С. Кон). Это был первый в истории России сексологический опрос школьников такого возраста, имевший целью выяснить общую картину их сексуального поведения и установок. Опрос проводился письменно, анонимно, на основе анкеты. Второй опрос (руководитель проекта В. В. Червяков, участник проекта В. Д. Шапиро, научный консультант И. С. Кон) был проведен в 1995 г. (в дальнейшем «опрос 1995») среди 16—19-летних не состоящих в браке юношей и девушек (всего 2 871 человек) в Москве, Новгороде, Борисоглебске и Ельце на основе новой, более подробной анкеты, которая содержала вопросы об обстоятельствах сексуального дебюта, первом и последнем сексуальном партнере, общем числе партнеров, опыте мастурбации и т. д. Третий опрос («опрос 1997») проводился под руководством В. В. Червякова (я консультировал составление анкет) в начале 1997 г. как первая часть социологического мониторинга в рамках проекта по сексуальному просвещению российских школьников. Опрашивались школьники 7—9-х классов, их родители и учителя (16 школ из 8 разных регионов). После отбраковки неправильно или неполно заполненных анкет для компьютерной обработки было отобрано 4 000 опросников, заполненных школьниками, 1 300 – родителями и 400 – учителями (см. Chervyakov, Kon, 1998, 2000). Обобщенные результаты всех трех опросов в сравнении с международными данными представлены в книге «Подростковая сексуальность на пороге XXI века» (Кон, 2001).
В начале нового столетия анкетные исследования продолжились. В 2001 г. группой российских и нидерландских исследователей был проведен анкетный опрос 1 600 школьников 10—11-х классов из 41 школы Дмитрова, Мурманска, Мытищ, Пскова и Таганрога (Ketting, Dmitrieva, Averin, 2002). В 2002 г. сотрудники Центра социологии образования РАО провели анкетный опрос 2 983 учащихся 7, 9 и 11-х классов московских общеобразовательных школ (Собкин и др., 2004; Баранова, 2006). Несколько опросов было проведено в контексте изучения репродуктивного здоровья подростков. В 2001/2002 г. под эгидой Всемирной организации здравоохранения в рамках сравнительного международного исследования сексуального здоровья детей школьного возраста в 35 странах была опрошена и большая группа 15-летних россиян (Ross, Godeau, Dias, 2004). В 2005 г. фонд «Здоровая Россия 2020», провел большой (4 967 респондентов в возрасте от 14 до 35 лет) опрос населения четырех российских областей – Ивановской, Саратовской, Оренбургской и Иркутской – по проблемам ВИЧ/СПИДа, рискованного поведения, сексуального и репродуктивного здоровья. Проводились опросы студентов университета (Денисенко, 2006) и т. д. Ценные сведения о сексуальных сценариях подростков содержат качественные исследования (интервью, сексуальные биографии) молодежных субкультур и процессов гендерной социализации (Гурко, 2008; Омельченко, 2002а; Яргомская, 2002; Пушкарева, 2002; Салагаев, Шашкин, 2004 и др.)
Хотя методология этих исследований различна, а их вопросники не всегда сопоставимы, они рисуют практически одну и ту же картину: сексуальная культура, поведение и ценности российских подростков развиваются в том же направлении, что и у их ровесников на Западе.
Сексуальность молодеет
В предыдущей главе снижение возраста сексуального дебюта рассматривалось исторически, на основе данных социальной статистики и опросов взрослого населения. Непосредственное изучение самих подростков подтверждает и конкретизирует эту картину.
В 1993 г. наличие сексуального опыта (половой акт) в целом по выборке признали около 15% девочек и 22% мальчиков. Почти половина сексуально искушенных подростков (34% девочек и 57% мальчиков) свой первый половой акт пережили до пятнадцати лет, а 5% девочек и 20% мальчиков – в 12 лет и младше. По отдельным возрастным группам среди не достигших 14 лет сексуальный опыт имели 2%, среди 14—15-летних – 13%, среди 16—17-летних – 36%. В 1995 г. среди 16-летних половой акт пережили 50,5% юношей и 33,3% девушек, среди 17-летних – соответственно 57,1 и 52,4%, среди 18-летних – 69,8 и 50,8% и среди 19-летних – 77,5 и 54,8%. Менее ответственные сексуальные контакты (петтинг, взаимная мастурбация и оральный секс) начинаются гораздо раньше и распространены значительно шире (точно так же обстоит дело в других странах).
По мере полового созревания у подростков усиливается интерес к эротике. Педагоги и психологи справедливо жалуются, что на российском ТВ слишком много сцен насилия и эротики. Однако подростки, как и взрослые, относятся к этим явлениям дифференцированно. По данным опроса 1 152 школьников Москвы, сцены насилия нравятся лишь незначительному меньшинству подростков (18,2% мальчиков и 3,1% девочек). Напротив, интерес к эротике с возрастом устойчиво нарастает параллельно росту собственной сексуальной активности подростка и даже предваряя ее. Доля подростков, признавшихся, что им нравится смотреть эротические сцены на телевидении, повышается у мальчиков с 31,5% в 7-м до 50,1% в 11-м классе, а у девочек соответственно с 3,7 до 19,2%. Доля сказавших, что такие сцены им не нравятся, наоборот, уменьшается у мальчиков с 17,4 до 5,1%, а у девочек с 42,9 до 12,6%. Практически 95% мальчиков и 81% девочек не видят в эротических материалах ничего предосудительного. В целом по выборке, 41,4% мальчиков и 11,4% девочек признали, что им «нравится видеть обнаженные тела». Специально выбирают передачи с большим количеством эротики 11,7% мальчиков и 2,6% девочек (Проблемы толерантности…, 2003. Гл. Х). На самом деле такой выбор, вероятно, делается даже чаще. Если отнять у подростков это развлечение, они просто перекочуют в Интернет, который уже сейчас занимает важное место в их сексуальной жизни.
Доказательных лонгитюдных исследований психосексуального развития подростков в России нет, но, по данным социологического опроса группы московских школьников, быстрый «прирост» сексуальной активности происходит с 9-го класса. Доля имеющих сексуальный опыт юношей увеличивается с 6,6% в 7-м классе до 28,2% в 9-м и 55,4% в 11-м классе, а доля девушек – соответственно с 2,5 до 11,9 и 35,4% (Собкин и др., 2004).
Эти цифры вполне сопоставимы с мировыми. В Англии до 18 лет сексуальный опыт приобрели 63% мальчиков и 64% девочек, в США – 75 и 63% (Singh et al., 2000). В Германии половой акт пережили 39% 14—17-летних девочек и 33% мальчиков, к 17 годам этот опыт имеют 73% девочек и 66% мальчиков (Youth Sexuality, 2006) Во Франции в 2005 г. среди 15—19-летних подростков сексуальный опыт имели 53,9% мужчин и 46,0% женщин, из них 16,8% приобрели его уже в 15 лет ( Baromкtre santй… , 2006).
По данным проведенного в 1997/98 г. международного исследования сексуального здоровья детей школьного возраста, коитальный опыт в разных странах имели от 23 до 42% 15-летних мальчиков и от 11 до 38% девочек. Медианный возраст сексуального дебюта колеблется у мальчиков от 13,77 до 14,86, а у девочек – от 14,22 до 15,53 года. В 2000/01 г. медианный возраст первого полового акт (по всем 35 странам) составил 14 лет для мальчиков и 14,3 года для девочек. Среди 15-летних российских мальчиков сексуальный опыт имели 40,9%. Они уступили пальму первенства только своим гренландским и украинским ровесникам, у которых соответствующие цифры составили 70,8 и 47,2% (средняя цифра по всем 35 странам – 28,1%). Девичьи показатели значительно скромнее: половую жизнь начали 16,4% российских 15-летних девочек, при средней статистической «норме» 20,2% (Young people health..., 2004; Ross, Godeau, Dias, 2004).
Снижение возраста сексуального дебюта и рост сексуальной активности подростков отчасти объясняются акселерацией, ускорением полового созревания, которое происходит в России, как и в остальном мире, уже давно (средний возраст менархе у девочек-москвичек снизился с 15,1 года в 1935-м до 13 лет в 1970 г.), но еще больше зависит от целого ряда социально-экономических и культурных факторов, включая уровень образования родителей и место жительства.
Считается, что в мегаполисах подростковые нравы свободнее, чем в провинции. В 1995 г. среди 16—19-летних юношей школьников Москвы и Новгорода сексуальный опыт имел каждый второй, а в Борисоглебске – каждый третий; в Москве сексуальный опыт имела каждая третья школьница, а в Борисоглебске – лишь 14%. Однако представления о «целомуд ренной» провинции часто не подтверждаются. Например, в Ивановской, Саратовской, Оренбургской и Иркутской областях среди 15-летних юношей сексуальные отношения имели 18%, у 16-летних цифры повышаются до 39%, а у 17-летних до 56%. Среди несостоящих в браке 14—17-летних подростков треть мужчин и каждая пятая женщина имели сексуальный контакт в течение последних 12 месяцев. Среди респондентов, чей сексуальный дебют состоялся до 17 лет, у 26% он был с непостоянным партнером или с едва знакомым человеком (проект «Здоровая Россия 2020»).