Клубок Сварога. Олег Черниговский
Шрифт:
В следующее мгновение они уже целовались. Вернее, Ода лишь подставляла губы для жадных поцелуев Давыда, которые чередовались с укусами. Очень скоро Ода убедилась, что Давыд не просто грубоват и неловок, но в грубости и в том, что причиняет боль, черпает какое-то особенное наслаждение.
Распалённый объятиями и поцелуями, Давыд стал задирать Оде платье.
– За тобой должок, краса моя, - шептал он при этом.
– Помнишь, как отец спровадил меня в Муром? Ловко ты провела меня тогда, ничего не скажешь! Согласись, долг платежом красен.
Давыд поставил Оду спиной к себе, оголил ей зад, и велел опереться
Ода кусала губы, чувствуя резкую боль. Она молила Бога, чтобы никто не вошёл в светлицу и не увидел непотребное зрелище. Давыд похлопывал Оду по бёдрам, гладил по спине, испуская блаженные стоны.
Ода, несмотря на все своё отвращение, была приятно поражена юношеской неутомимостью. Нежные слова вдруг растопили лёд в её душе, так что и она в конце концов не избежала волны блаженства.
Приведя себя в порядок, они снова уселись на скамью, раскрасневшиеся и размягчённые.
Ода положила голову Давыду на плечо и восхищённо прошептала, пригладив его растрепавшуюся бородку:
– Ты был великолепен!
Тот самодовольно ухмыльнулся, как мальчишка:
– Я ещё и не эдак могу!
– Тогда я долго от тебя не уеду, мой милый, - промолвила Ода, тесно прижимаясь…
В последующие дни Давыд настолько осмелел, что позволял себе при челяди явно выказывать Оде свою симпатию, будто нарочно выставляя напоказ их греховную связь. Даже в присутствии жены Давыд мог приобнять Оду за талию или ласково коснуться губами её шеи, не понимая, что тем самым ставит в неловкое положение и Оду, и свою супругу.
Жена Давыда Оде сразу понравилась. Хотя Любомиле было двадцать четыре года, но выражение её лица и глаз было как у семнадцатилетней девушки, ещё не растратившей своих иллюзий. Любомила любила Давыда и души не чаяла в своих детях: семилетнем Изяславе и пятилетней Варваре.
При Оде Любомила смущалась, поскольку Давыд имел привычку восторгаться своей мачехой. Мол, Ода и на лютне играет, и поёт красиво, и была советницей покойного отца, и в людях разбирается как никто…
Несмотря на то что Ода стремилась подружиться с Любомилой, та всячески её избегала. А после того, как застала Давыда и Оду целующимися, и вовсе замкнулась в себе. Вскоре Любомила заявила мужу, что уезжает вместе с детьми в княжеское сельцо, расположенное на другом берегу озера Неро. Давыд не стал удерживать жену, радуясь тому, что теперь сможет все ночи проводить с Одой.
Однако случилось непредвиденное. Утром из Ростова уехала Любомила с детьми, а ближе к вечеру в город вступила дружина и обоз во главе с Глебом Святославичем.
За вечерней трапезой Глеб мрачно поведал о своих злоключениях.
– Изгнал меня из Новгорода Изяслав Ярославич, - начал Глеб, то и дело подливая себе вина.
– Приехал воевода Коснячко от Изяслава и долго городил какую-то чушь, будто я замышляю злое против дядей своих, будто собираюсь мстить им за Олега, ушедшего в Тмутаракань, будто сношусь тайно со Всеславом Брячеславичем. Ну и всякое такое!
А немного погодя в Новгороде объявилась дружина Святополка. Кроме дружины он привёл большой отряд торков [73] , якобы для войны с полоцким князем. Мне же было велено убираться из Новгорода в Суздаль.
–
– встрепенулся Давыд.
– Сей город в моем владении находится.
– Я то же самое сказал Коснячко и Святополку, - сказал Глеб, - а они мне в ответ, мол, за Волгой земли обширные, там хватит уделов для всех Святославичей. Не нравится Суздаль, проси у брата Ярославль.
[73]
Торки– так русичи называли тюркоязычное кочевое племя огузов, появившееся в приднепровских степях в начале XI века после ухода оттуда печенегов.
Рассерженный Давыд вскочил из-за стола. Глеб продолжил свой рассказ:
– Я думал было созвать новгородцев на вече, дабы узнать, хотят ли они видеть своим князем Святополка, но бояре, сторонники Изяслава, сняли язык с вечевого колокола. Часть моей дружины разоружили, а меня чуть ли не под стражей проводили в палаты к новгородскому архиепископу [74] , который должен был примирить нас со Святополком. В общем, столковались мы на том, что мне дают отступного двести гривен, еды на дорогу провожают с честью из Новгорода.
[74]
Архиепископ– священнослужитель высшей степени церковной иерархии. Возглавлял поместную церковь.
Глеб тяжело вздохнул и умолк.
– А жена твоя где?
– обратилась к Глебу Ода.
– Янка вместе с дочерью отправилась к отцу в Чернигов в надежде умолить его дать мне стол княжеский в черниговских владениях, - хмуро ответил Глеб.
– Ну и дела пошли, твою мать!
– Давыд выругался.
В трапезной, освещённой пламенем свечей, воцарилось тягостное молчание, которое нарушила Ода:
– Помните, после похорон отца я всех вас, сыновей Святослава, тайно собрала вместе и в присутствии Бориса Вячеславича предлагала… - Ода осеклась: - Вы сами знаете, что я вам предлагала. Уже тогда я предчувствовала грядущие события. И как видите, не ошиблась.
Давыд и Глеб подавленно молчали.
– Что же вы намерены делать дальше, Святославичи?
– спросила Ода.
Давыд беспокойно заёрзал на стуле, но ничего не ответил, поглядывая на брата.
Глеб отпил вина из чаши и буркнул, не глядя на Оду:
– Дождусь известий от Янки, а там видно будет.
– А ежели в скором времени Олег и Борис придут на Русь, чтобы воевать с дядьями своими, поддержите вы их в этом начинании?
– опять спросила Ода.
Давыд вновь промолчал, ожидая, что скажет брат.
Глеб повторил:
– Там видно будет…
Ода была не просто разочарована такой нерешительностью братьев. Она пылала возмущением, видя, что мужская порода и княжеское достоинство не пробуждают в них стремление к решительным действиям, к готовности бросить вызов и пролить кровь! Один уповает на жену, которой может быть удастся выговорить для супруга хоть какой-нибудь город. Другой храбрится только на словах, а на деле страшится ратных трудов как чумы, полагая за благо довольствоваться тем, что имеет.