Ключ к убийству
Шрифт:
Франсуа отложил снимки в сторону и взялся за документ – основательно потрепанный, с истлевшими от времени краями. Он был отпечатан на гербовой бумаге и представлял собой какое-то свидетельство с официальной круглой печатью и размашистой подписью должностного лица. Повозившись минут пять с Google-переводчиком, Франсуа выяснил, что держит в руках свидетельство об усыновлении ребенка по имени Анжело Мондельянни человеком по имени Алессандро Бертолини. После усыновления ребенок получал фамилию отца. Свидетельство было выдано в том же году, в котором была сделана свадебная фотография. Все логично. Некто Алессандро Бертолини женился на Марии Мондельянни и официально усыновил ее сына. Ничего необычного.
Вернувшись в номер, он прихватил с собой все свидетельства прошлой жизни Анжело, расположился на балконе, скрутил пробку с первой бутылки и, не тратя время на поиски подходящей тары, стал пить вино прямо из горлышка. Пару раз он отрывался, чтобы сделать вдох-выдох и снова приникал к бутылке. Через пять минут алкоголь мягко, но верно ударил в голову. В руке Франсуа держал мобильный телефон, пока хранивший молчание. Время шло, но Франсуа не сомневался, что за звонком Баселя последует еще один – от другого человека. И этот еще не состоявшийся звонок не давал ему покоя, как заноза, слишком мелкая, чтобы ее удалось вытащить, но слишком болезненная, чтобы о ней можно было забыть. Время от времени следователь подносил бутылку к губам и делал глоток-другой, рассеянно поглядывая на улицу перед отелем. Вечерело. Изредка по улице проходили люди. Откуда-то донесся утробный вой кота, очевидно, отстаивающего свое право на территорию.
Телефон в руке наконец ожил. Франсуа усмехнулся и, сосчитав в уме до пяти, принял вызов, как раз перед тем, как его перенаправили на голосовую почту.
– Шеф? – удивился он по праву человека, которого беспокоят во время законного отпуска.
– Цветочек, – вкрадчиво начал Солюс, – а ты где?
– Как где? – удивился Франсуа еще больше и икнул, что вышло, кстати, абсолютно незапланированно. – В отпуске. Где же мне еще быть?
– Понимаю, что в отпуске, – проворчал Солюс. – В отпуске где?
Франсуа огляделся вокруг.
– Ща пасматрю, – пообещал он оптимистично.
– Ты пьян? – пришла пора удивляться комиссару.
– Ну, – расплывчато протянул Франсуа и, оглянувшись, толкнул второй стул, стоявший на балконе. Стул был пластиковый, но шума при падении произвел прилично. – Бли-и-ин…
– Цветочек, боюсь, тебе придется прервать свой отпуск. Ты нужен завтра в конторе. У нас тут вышло некоторое… недопонимание с департаментом внутренних дел, будь они неладны, – вздохнул Солюс, и Франсуа буквально воочию увидел шефа в своем кабинете за рабочим столом, несмотря на подступающую ночь. Он помолчал недолго, делая вид, что раздумывает. Потом тяжело вздохнул и ответил:
– Нет.
Солюс на том конце провода некоторое время молчал, потеряв дар речи. В трубке стукнул какой-то предмет. По-видимому, Солюс, по своему обыкновению, сдернул с носа очки и бросил их на столешницу. «Разобьет когда-нибудь», – отвлеченно забеспокоился Франсуа.
– Что, прости?! – не поверил тот. Обычно Франсуа так не наглел. Задирать босса и напрашиваться на неприятности было прерогативой Баселя. Франсуа поднес к губам бутылку и интимно булькнул вином.
– Шеф, – проникновенно зашептал он в трубку, – я в говно! И завтра точно буду не в состоянии добраться до конторы. Но в четверг утром буду как штык! – И замер, надеясь, что его идеальный послужной список и безукоризненная репутация в кои-то веки ему пригодятся.
– Алкоголик! – буркнул себе
– Да, шеф! – отозвался он с готовностью.
– Не делай глупостей! – предупредил комиссар и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
Франсуа перевел дыхание, отбросил в сторону ненужный более мобильный и задумчиво отпил из бутылки. Не то чтобы он был не в состоянии сыграть пьяного. Скорее просто хотелось хоть на время успокоить нервы, потому что на душе было неспокойно. Плюс, как бонус, ему не пришлось врать Солюсу.
Сумерки уже сгустились. Франсуа сделал глубокий вздох, еще раз рассеянно отхлебнул из бутылки и снова взялся за изучение фотографий. Что-то было не так. Он сложил карточки в стопку и понял, что именно его смущало все это время. Он отложил черно-белое фото женщины и взял в руки две другие – более поздние фотографии. Так и есть. Эти два фото были странного размера. Причем речь шла даже не о размере как таковом, но о масштабе фото. Все фотографии, печатающиеся в студиях, имели стандартные размеры. Они могли быть меньше или больше, но пропорции всегда сохранялись. Так было с первым, черно-белым портретом женщины. Но другие две фотографии были слишком узкими и непривычно длинными.
Франсуа аккуратно провел подушечками пальцев по срезу одной и задумчиво хмыкнул. Потом проделал ту же самую процедуру со второй. Тот же результат. Эти две фотографии были обрезаны позже и достаточно неаккуратно. Срезы были слегка неровные. Франсуа посмотрел на изображения и понял, что его догадка верна. Композиционно группа людей на снимках располагалась так, словно первоначально на них присутствовал кто-то еще. Наверняка и в том и в другом случае в кадре был человек, которого семья позже не пожелала видеть на семейном снимке. Возможно, когда-то фотографии стояли в рамках и изображение ненужного родственника или назойливого друга просто отрезали, недолго думая, ножницами.
Франсуа взял в руки свадебную фотографию и присмотрелся. Срез был сделан со стороны матери Анжело. При этом свободная рука женщины, которой она не поддерживала малыша, была неестественно отведена от тела. На улице стремительно темнело, и Франсуа пришлось посветить себе экраном телефона и сильно напрячь глаза. Рассмотрев, он вздрогнул. В руке женщины определенно была чья-то ладонь. Срез проходил таким образом, чтобы отсечь женщину от ее невидимого спутника, но все же часть ладони, крепко сжимающая руку женщины, осталась в поле зрения.
Франсуа взял вторую фотографию, на которой были только Анжело и отчим. На этом снимке срез был сделан со стороны Алессандро. Никаких деталей на этот раз не было видно, однако композиционно фотография была сделана таким образом, что нетрудно было догадаться – отчим когда-то стоял посередине – между маленьким Анжело и кем-то еще, кого впоследствии безжалостно отрезали. Франсуа достал свой блокнот и взглянул на дату поступления Анжело Бертолини в приют. Потом внимательно изучил остальные записи. Возраст Анжело оставался для него загадкой. Седу в свое время очень постарался, чтобы запутать журналистов, но, если опираться на слова самого Анжело, получалось, что тому сейчас тридцать три года. Франсуа произвел небольшие расчеты в уме. По всему выходило, что маленький Анжело поступил в приют в возрасте девяти лет. Франсуа допил остатки вина в бутылке, собрал снимки и, вернувшись в номер, рухнул на кровать. Он выторговал себе одни сутки. Ни больше ни меньше. Завтра ему предстояло выяснить, что же произошло с мальчиком до того, как он попал в приют. И у него не было ни малейшего представления, как он будет это делать.