Ключ от этой двери
Шрифт:
Аяна взглянула на рубашку, которую Иллира трясла в руках. Желтовато-белая ткань в бурых пятнах и отпечатках окровавленных рук местами задубела.
– А ну-ка, дай, – Иллира схватила её ладонь и быстро приложила к отпечаткам, сравнивая, потом расправила в руках плечи рубашки, прикидывая размер, и слегка побледнела.
– Это же рубашка... Чья она? Что... ты... сделала с ним... Ты что?..
– Я не убивала его, – сказала Аяна, отворачиваясь к окну. – Я потеряла сознание вчера. Он отнёс меня на постель.
– Ты была у него в комнате? В их доме? – испугалась Иллира. – Откуда кровь?
– Он поранился.
–
– Не знаю. Может, мебелью. Какая разница?
Иллира тяжело села на стул в углу, за её равнодушной спиной.
– Если бы тебе не было разницы, ты бы тут не лежала. Ты сказала ему о сыне?
Аяна повернулась на другой бок, лицом к Иллире, прикрываясь покрывалом.
– Где Кимат?
– Кидемта с ним. Мне тяжело следить за ним. Он постоянно куда-то лезет, постоянно. Он постоянно роняет что-то и разбрасывает. Я не могу всё время нагибаться.
– Прости. Прости, Иллира.
– Ты не сказала ему?
Аяна замолчала, обгрызая губу.
– Чтобы его отец узнал и отобрал?
Иллира шумно выдохнула.
– Я не знаю, что делать, – сказала Аяна.
– Тебе надо узнать у него...
– Я больше не пойду к нему. Он безумен. Он швырял мебель и стучал кулаками по стене. Он вышвырнул стул, разбив окно. И я не хочу видеть его.
Иллира очень, очень выразительно посмотрела на Аяну, и та отвела взгляд.
– Ты не понимаешь. Это другое.
– Что именно другое?
– Всё. Катьонте так говорили... они так говорили, что у него постоянно эти... припадки. Это, по-видимому, началось задолго до того, как я приехала. Да какая разница. Он не поверил мне. Я ему безразлична. Я тут никому не нужна. Я только обуза для всех. Для тебя, для Черилла, для Перулла... Иллира! – воскликнула она. – Где Ташта?
– Ты вчера поставила его к Перуллу, – нахмурилась Иллира. – Ты не помнишь?
Аяна сосредоточилась, сводя брови и вспоминая, но вспомнила только страх, мешавший вдыхать, и кляксы света на тёмных пятнах ночных теней.
– Нет. Я плохо помню, что было вчера. Я очень устала. Мне плохо. У меня немного болит голова.
– Тебе надо было вчера остаться дома.
– Ничего. Зато теперь мне не будет казаться то, чего нет. Иллира, он считает, что Кимат – чужой.
– А с чего ему считать иначе? Аяна! Весь Ордалл знает, что он...
– Да какая разница. Он скорее поверит в то, что я полюбила кого-то ещё, чем в то, что Кимат – его сын.
– А ты? Тебе самой во что легче поверить?
Аяна закрыла глаза. Разговор выматывал её. Арем Дар рассказывал, как крупные птицы кампо ищут жучков под корой живых деревьев. Они скачут, цепляясь за кору и нанося небольшие удары клювом, а потом наклоняют голову, прислушиваются и сравнивают звуки, и таким образом находят под корой полости, прогрызенные личинками в живой плоти ствола. Каждое слово Иллиры было как такой удар, от которого всё внутри отзывалось, но отзывалось неправильно, скверно. Птица кампо скакала по стволу, но дерево было мертво, оно успело окаменеть в сердцевине. А ближе к коре была только труха, и её населяли лишь бледные, дрожащие, как тени воспоминаний, ночные мотыльки и зеленоглазые иррео с невесомым телом и крыльями, точно плёнка мыльного пузыря, которые вылетали от каждого удара, оставляя трухлявое, гнилое нутро этого покинутого, заброшенного, никому не нужного чудища.
Аяна заплакала.
– Аяна, когда ты
– Какая разница, – всхлипывала Аяна. – Какая разница!
– Вот что. Я сейчас пойду и принесу тебе поесть, а потом...
– Нет. Я пойду к Гелиэр.
Аяна протянула руку, забирая рубашку, натянула её и вытерла слёзы длинными рукавами.
– Если ты будешь ходить с этой штукой, она прирастёт к тебе, – сказала Иллира, показывая на поддельную бороду. – ты уже осипла и носишь штаны. Ещё немного, и ты действительно станешь Нелит Анвером.
– Его жизнь гораздо проще, чем моя, – сказала Аяна, натягивая сапоги. – Его, по крайней мере, не обманывают любимые. Почему это все происходит со мной?
Иллира с силой растёрла лицо ладонями.
– Всё. Я не хочу в этом участвовать. Я устала. Ты своей болью высасываешь из меня силы, как врэк. Ты как будто нарочно от правды бежишь. Не его ли ты ждала, намереваясь искать сестру? Кого ты ещё можешь расспросить? Даже если он действительно стал таким чудовищем, как ты говоришь, и в чём я сильно сомневаюсь, у тебя разве есть выбор, у кого спрашивать?
Аяна вздохнула и сокрушённо помотала головой.
– Вот. А для начала поешь. И попей. Просто ради меня, которую ты вымотала! Одно дитя я ношу внутри, а другое, с поддельной бородой, снаружи ходит, и оба питаются моими силами! В моём-то возрасте! Мне больно за то, что с тобой происходит, но, пожалуйста, подумай и обо мне!
Аяна молча ушла на кухню и выпила два стакана воды, и Иллира так же, не говоря ни слова, наблюдала за ней. Из лавки выглянул Садор, потом сверху спустилась Кидемта с Киматом на руках, заглянула к Садору и вернулась с завёрнутой в тряпицу лепёшкой с курятиной.
– Сядь, – сказала она, опуская большую, крепкую ладонь на плечо Аяны. – Пока не съешь по крайней мере треть, никуда не пойдёшь.
Аяна безучастно жевала пышную ноздреватую золотистую лепёшку с сочной начинкой, слушая, как Иллира воркует с Киматом. Очень хотелось, чтобы было иначе, но Иллира, по всему выходило, была права.
– Ты права, – сказала Аяна. – Я слишком много думаю о себе. В долине нас учили не забывать о других. У нас есть поверье, что духи до срока забирают из мира живых тех, кто обманывает и мешает жить другим, кто не прислушивается к окружающим и думает лишь о себе. Но чем дальше я уходила от дома, тем больше думала лишь о себе. Может быть, поэтому со мной происходит столько разных бед? Иллира, да что со мной не так? Почему я просто не могу быть счастлива?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, как мама и отец, например. Или как вы с Чериллом. Как обычные счастливые люди?
– Я не знаю, о чём ты говоришь. Я таких людей не знаю. Никто не может быть постоянно только счастлив, так не бывает, Аяна. Можно погружать себя в равнодушие, не дожидаясь старости, когда уже ничто не трогает, но разве это выход? Нас ведь жизнь постоянно то вниз, то вверх кидает, и чем выше забираемся, тем больнее падать. Сейчас ты где-то внизу, но почему ты не стремишься к свету? Ты не найдёшь, чему радоваться, если не откроешь наконец глаза и не сделаешь один совсем маленький шаг вперёд. Осмотрись вокруг! Неужели ты не помнишь, как это бывает? Ты же была и внизу и наверху! Что мешает тебе сделать этот шаг теперь?