Ключ от рая
Шрифт:
— Ну вот! — воскликнул со смехом Каушут. — Волос нет, а они всем покоя не дают!
«Ремезанщикам» насыпали в мешок чашку зерна и отправили их к соседней кибитке.
— Эй, ребята, — крикнул кто-то, — зря вы идете, возвращайтесь домой. Здесь, считайте, по человеку с каждого дома, так что Келхан за всех нас вам насыпал!
Когда мальчишки отошли, разговор повернулся в другую сторону.
— Народ говорит, — начал первым Арнакурбан, — «и гулять идешь — гуляешь, и в гости идешь — тоже гуляешь». Вот я и решил и в гости сходить, и погулять заодно. Захотел
— Это ты хорошо сделал, Арнакурбан. А то правда, уж и забыли друг к другу дорогу, разве что нужда какая приведет. Дела-то дела, а забывать соседей не годится…
— Ну вот, заладили одно и то же, как мальчишка молитву учит!..
— А ты не перебивай, молитва от этого только лучше запоминается.
— Я не старейшина у сарыков, — продолжал Арнакурбан, — не мулла, вы это знаете. Но и я не могу в стороне быть… Тут такие дела начинаются! Хива войско собирает, это я, можно сказать, своими глазами видел. Значит, туркменам скоро плохо будет. Когда они на нас пойдут, точно я не знаю, но думаю, скоро, очень скоро. Вот, Каушут, из-за этого я и приехал к вам.
— Спасибо тебе, Арнакурбан. Мы и сами думали, что Хива что-то задумала, но не ждали, что это начнется так быстро. Но пока нам думать надо о другом, о наших посевах, об одежде, рытье арыков. Тем более что советоваться о том, с какой стороны ждать врага конечно же будут в доме Ходжама Шукура, а уж он-то всегда смотрит в рот хивинскому хану.
Келхан Кепеле не удержался и перебил Каушута:
— Что ты заладил «Шукур, Шукур»! Надоели уже с этим Шукуром! Думаешь, если бы он не родился, то все туркмены счастливо жили? Не на него надо смотреть, а на слезы, что льются из глаз туркменских детей. Глаза у них уже от слез почернели.
Каушут поглядел в лицо Келхану Кепеле:
— Келхан, когда завтра станет светло, погляди и на нас. У нас тоже глаза черные стали.
В аул со всех сторон сгоняли скот. Как только солнце скрылось за горизонтом, на небе сразу засветилась луна, точно не желая ни на секунду оставлять пустым почетное место.
Ораз теперь снова бегал с аульскими ребятишками. К вечеру они собрались у холма на южной окраине аула. Пришли еще не все, и поэтому игры не начинали, народу не хватало, ждали запоздавших.
А возле другого холма собирались девушки. В такие ночи, когда светила яркая луна, они подолгу сидели, разговаривали, пели свои ляле [43] .
Услышав смех девушек, мальчишки насторожились. Один сказал:
— А знаете, как их подслушать интересно, такое рассказывают!
— А ты почем знаешь, ты что, девчонка?
— Не девчонка, но я… я знаете что вчера сделал?
— Что?
— Оделся я вечером в сестрино платье, сделал из лоскутов косички, на голову платок надел и с сестрой пошел…
43
Ляле — песни, которые поют только женщины и девушки.
— Ну?.. И не
— Не. Даже внимания не обратили. Сестру спросили, кто это? А она ответила, как я ей сказал: «Из аула Горгор тетя приехала, это ее дочка». — «А как звать?» — «Марал». Я чуть не заржал, еле сдержался. Потом ляле пели. Я отвернулся и как будто тоже подпевал… А рассказывают!.. Такое знают, что вам, дуракам, и не снилось. Особенно про свадьбу, про мужчин…
Кто-то не дал договорить:
— Пошли вместе сегодня!
— А как?
— Спрячемся, подкрадемся сзади.
— А если увидят?
— Не увидят. Мы тихо. А увидят, скажем, в прятки играли. Пошли!
Ребята поднялись и тихо затрусили в обход соседнего холма.
Девушки ничего не заметили. Ребятам удалось подползти довольно близко и залечь позади них.
Среди девушек было две кайтармы. Одна была без мужа уже целых два года, звали ее Биби. А вторая — Кейик, та, что купалась вместе с Каркарой в тот день, когда Каркару украли. Кейик вернулась домой всего полгода назад. Биби была полная, смуглая и приземистая, а Кейик тоненькая и стройная, гораздо красивее подружки, поэтому и ее рассказы казались интересней и слушались с большей охотой.
Каждый вечер рассказы перед началом ляле начинались с одного и того же. Биби спрашивала Кейик:
— Кейикджан, ну расскажи еще, что было, когда тебя одели невестой?
Кейик начинала говорить, но ее перебивала Биби и в сотый раз подробно рассказывала про свою жизнь в доме мужа с самого дня свадьбы до того, как она вернулась домой. Но каждый раз ей вспоминалось какое-нибудь новое событие, и она с упоением принималась пересказывать его, не упуская ни одной подробности. «Видно, сильно тоскует без мужа», — сочувственно думала про нее Кейик.
А те, что только еще собирались замуж, готовы были слушать эти рассказы без конца, каждая мелочь была им интересна.
И в этот вечер разговор начался с замужества. Одна из девушек попросила:
— Ой, Биби, расскажи, а какой он был, твой муж?
Биби повторяла стихи, которые уже много раз слышали от нее девушки.
Волосы и борода у него — желтые, как песок.
А глаза — синие, как бирюза.
А лицо — красное, краснее свеклы,
Точно обожженный глиняный кувшин…
— Ой, неужели такой правда? И как ты к нему подходить не боялась?
— Да это же шутка просто, такие стихи. Лицо у него загорело, вот и стало такого цвета, как кувшин. А глаза синие, поэтому и сказано: как бирюза… — Биби задрала голову и задумчиво посмотрела в небо. Там ярко блестела луна, словно красивая брошь на платье из голубого кетени. А ей казалось, что это ее возлюбленный с голубыми глазами выглядывает из луны. Он звал ее, тянул руки, — но так показалось только на минуту, а потом снова луна стала луной, а Биби сидела на своем холме далеко-далеко от нее…