Ключ от рая
Шрифт:
— Да сплетни! Знаешь, люди иногда в капле лужу хотят видеть. Никто ее не крал. Напали двое, наши вовремя подскочили и отняли.
— Ну конечно, — ответил старик, — я и сам так думал. Не могли они испортить девушку, а потом вернуть назад!
На этом разговор о Каркаре и кончился. Из кибитки принесли миски с едой и поставили перед новыми гостями.
Один старик спросил другого:
— Чарыяр-ага, а сколько же лет прожил Ораз?
— Вообще-то говорили, что ему было восемьдесят семь, но мне кажется, на самом деле он был гораздо старше.
— А какой у него был
— Год обезьяны. Ну-ка, кто у нас грамотный, сосчитайте.
— Обезьяны? Какой, старшей, младшей?
— Старшей, снежной обезьяны.
Один из стариков, смысливший в счете, принялся считать по пальцам.
— Значит, так, — сказал он после долгой паузы, — с года обезьяны прошло без одного девяносто лет…
— Ну теперь, Чарыяр-ага, пора прочесть тебе аят.
Чарыяр-ага сосредоточился и принялся вполголоса
нашептывать молитву. Когда он закончил, остальные воздали почести умершему.
— Светлый путь!
— Да попадет он в рай!
— Да принят будет Ораз-ага аллахом!
В это время к кибитке Ширинджемал-эдже подошел высокий старик со светлым лицом и белой бородой. В одной руке у него был тростниковый посох, а другой он держался за мальчика лет семи в оборванных штанишках и ситцевой рубахе, едва доходившей до пупка. На голове у мальчика была мохнатая шыпырма, мех которой падал ему на лоб и почти закрывал черные юркие глазки. Мальчик не отнимал свою руку от руки старика, словно боялся чего-то. Завидев сидящих, мальчик подергал старика за рукав и, когда тот нагнулся, зашептал ему что-то на ухо. Старик сам сделал несколько шагов вперед, засунул посох под мышку, сцепил пальцы обеих рук и стал читать стихи:
Саламаленкум, стар и млад!
Сердце кровью, братья, облилось.
Да будут дни ваши счастливы до конца!
Сердце кровью, братья, облилось.
Враг напал на нас, кто воевал, кто убежал…
А моя судьба несчастней всех других.
Двух сынов моих война взяла.
Сердце кровью, братья, облилось.
И глаза мои от слез ослепли.
Тело пополам мое согнулось.
И пошел я прочь с моей земли несчастной.
Сердце кровью, братья, облилось.
Руки женщин шерсть уже не режут.
Нету отдыха в земле моей народу.
Я не нищий, я слуга аллаха.
Сердце кровью, братья, облилось.
Сто лет жизни, кто врага накажет!
Пусть
Заколите псов поодиночке.
Сердце кровью, братья, облилось.
Был бы Хызром [47] я, то дал бы воду ждущим.
За туркмен отважных жизнь бы я отдал.
Но несчастный я Атаназар всего лишь…
47
Xызр — покровитель жаждущих в пустыне.
Сердце кровью, братья, облилось.
Старик закончил чтение и, словно опасаясь, чтобы спутник его не пропал, нащупал дрожащей рукой сначала шыпырму мальчика, а потом ухватился за его плечо.
Старики похвалили слепого за его стихи.
— Ровесники, мы не нищие, мы рабы аллаха, никому зла не делаем.
Чарыяр-ага поднялся и подошел к поэту:
— Рабы аллаха, отведайте нашего хлеба-соли! Эта подстилка расстелена здесь, потому что справляют сороковины умершего. Садитесь, справьте с нами тризну.
— Вот как!
Старик погладил плечо мальчика, а тот посмотрел сквозь нависший мех сначала на Чарыяра, потом на своего хозяина и повел слепого к месту, которое освободили ему. Слепой сел, и мальчик, поджав ноги, устроился рядом. Перед ними поставили миску. Мальчик, видно, сильно проголодался, он глотал куски не разжевывая и, когда в миске уже ничего не осталось, с сожалением посмотрел на нее. По обычаю поминок, миску сразу же унесли.
Старик поблагодарил за угощение и принялся читать аят. Закончил он словами:
— Да попадет он в рай, раб божий!
Потом нащупал плечо мальчика:
— Ну, вставай, внучек, пошли.
На прощанье слепого уговорили прочитать еще стихотворение. Мальчик, которому, видно, уже надоело слушать одни и те же стихи, повторявшиеся в каждом ауле, отвернулся от старика и стал рассматривать Ширинджемал-эдже, как она возится возле очага.
Когда стихи кончились и путники уже собрались уходить, старая женщина подошла к мальчику и протянула ему миску с дограмой:
— Возьми, внучек, помянешь дедушку Ораза!
Мальчик робко опустил голову. Старуха предложила
ему еще раз. Но он, хоть и поблескивал жадными глазами, побоялся отчего-то протянуть руку за угощением. Тогда старик сказал:
— Возьми, не бойся, Молладурды, это хорошие люди.
Молладурды сразу схватился за миску, но растерялся, не зная, куда высыпать дограму. Вдруг его осенило, он снял свою шыпырму, и старуха опрокинула в нее миску. При виде наполненной доверху шыпырмы глаза мальчика радостно заблестели.
Мальчик и слепой пошли, на ходу засовывая себе в рот куски лепешки с мясом. Люди, сидевшие на ковре, печально смотрели им вслед.