Ключ от рая

Таган Атаджан

— И козу подвешивают за свою ногу, повар, и барана.

Старик закрыл лицо руками и отошел в сторону.

А Бекмураду надоела эта возня, он повернулся к юноше и резко приказал:

— Ну, тебе говорят, лезь в яму!

Юноша не двигался с места. Он смотрел на черное дно могилы, а оттуда, казалось, поднимали к нему руки жена и двое его ребятишек и, плача, молили его: «Не бросай нас, не оставляй сиротами! Попроси пощады, они простят!» Но юноша был слишком горд, чтобы целовать подошвы чужеродному наемнику.

Видя, что приказ его не выполняется, теке посмотрел зло на мингбаши, требуя, чтобы он, как начальник,

распорядился.

Ниязмахрему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться воле Бекмурада. Он прекрасно понимал, что в противном случае его самого ждет наказание.

Мингбаши видел: если просто отдать приказ, никто по своей воле не примет сейчас на себя роль палача. Поэтому он указал рукой на двух воинов:

— Вы, двое, подите сюда.

Те, кому было приказано, подошли.

— Если не хотите попасть сами в эту же яму, свяжите ему руки и бросьте туда.

Воины, стараясь не глядеть на окружающих, подошли к юноше и принялись исполнять свое дело. Юноша даже не сопротивлялся. От страха мучительной смерти он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Через минуту он был связан.

Все вокруг замерли от ужаса, некоторые даже отвернулись, не в силах дальше смотреть на это. Сами воины, связавшие юношу, невольно попятились назад.

Бекмурад-теке разъяренно закричал на Ниязмах-рема:

— Мингбаши, ты кто у них, начальник или мальчишка на побегушках? Таким не у хана служить, лепешки печь!

Ниязмахрем от этих слов тоже разъярился.

— Ну, вы, туда же захотели? Бросайте его в яму!

Двое воинов опять приблизились к осужденному.

В последнее мгновение юноша поднял голову и крикнул:

— Маруф-эке [79] , только матери не говорите!..

Его толкнули в спину, и он, как колода, свалился на дно могилы.

Лопаты заработали вовсю. Из ямы раздался глухой вопль. Но он длился недолго. После очередной лопаты стало снова тихо, и только слышались шлепки песка в уже засыпанную почти до самого верха яму.

79

Эке — уважительное обращение к старшему.

От Пенди-бая Дангатар отправился в соседний аул, где жил Сейитмухамед-ишан.

Как только он подошел к первой кибитке, женщины, занимавшиеся чем-то во дворе, торопливо всё побросали и вбежали в дом. Дангатар подошел к самой кибитке и толкнул дверь. Но она не поддавалась. Тогда он громко сказал:

— Эссаламалейкум всем!

Из кибитки не раздалось ни звука в ответ, как будто там никого и не было. Тогда старик начал отвечать себе сам.

— Валейкум эссалам, Дангатар-хан! Как дела?

— Благодарю, все у меня хорошо.

— Входи в дом, хан-ага, будь гостем!

— Ай, некогда мне по гостям рассиживать. Просто я должен вам сообщить одну вещь.

— Говори, рады тебя слушать, Дангатар-ага.

— Завтра я женю сына. Женщины, дети, старики, — всех прошу ко мне на свадьбу!

— Желаем тебе удачи, Дангатар. Даст бог, обязательно придем.

— Ну, я пошел тогда.

И Дангатар пошел дальше.

Следующая кибитка, возле которой он остановился, принадлежала Ширшеп-эдже. Сама старуха по обыкновению сидела возле

порога и, потея, пила чай из огромного чайника, который стоял у ее ног. Появление Дангатара не слишком ее обрадовало, она уже слышала, что он сошел с ума, и поэтому разговаривать с ним было мало радости, но прятаться неповоротливой старухе было уже поздно. Когда она сообразила это, то решила, что лучше теперь не бежать, раз все равно не убежишь, а лишний раз выслужиться перед аллахом, и сама первая ласковым голосом поздоровалась со стариком:

— Саламэлик, Дангатарджан, как дела, как здоровье?

— Спасибо, у меня хорошо. А почему ты про детей не спрашиваешь, Ширшеп?

— Как дети, здоровы ли, Дангатар?

— Слава богу. А почему ты не пригласишь меня сесть рядом с тобой?

— Сделай милость, садись, Дангатарджан!

— А почему ты не предлагаешь мне чаю, Ширшеп?

— Пей чай, Дангатарджан!

— Нет, спасибо, не хочу. Теперь ты можешь меня спрашивать.

Ширшеп не знала, про что спрашивать старика. Она оглядела его с ног до головы и заметила три небольшие дочиста обглоданные кости, подвешенные у него возле пояса на веревочном кушаке, и осторожно спросила:

— А это что за украшения у тебя, Дангатарджан?

Дангатар высокомерно посмотрел на нее:

— А ты что, сама не видишь или они тебе слишком простыми кажутся?

— Что ты? Нет совсем, Дангатарджан, только никак не пойму, что это такое?

— Вот это стрела, видишь, вся в золоте, — показал Дангатар на первую кость. — А это кинжал, он мне достался от Кероглы-бека, а это кольчуга от Сапара-косе [80] . Ну, что еще тебе непонятно?

— Нет, теперь все понятно, Дангатарджан.

80

Сапар-косе — один из сорока джигитов Кероглы.

— Тогда я тебя буду спрашивать.

— Спрашивай, Дангатарджан.

— Ты мне отдашь вот эту кочергу? — он показал на закопченную кочергу, лежавшую возле порога кибитки.

— Бери, ради бога, Дангатарджан! Я ведь ее специально для тебя и приготовила!

Дангатар тут же вскочил на ноги, схватил кочергу и, как мальчишка, оседлал ее.

— Похож мой конь на Кырата [81] Кероглы-бека?

Ширшеп-эдже не так поняла вопрос Дангатара и ответила:

81

Кырат — легендарный конь.

— Да Кырат в подметки ему не годится!

— Врешь! Это и есть Кырат, а лучше Кырата ничего на свете не может быть!

— Да, прости, Дангатар, я ошиблась, правда, это и есть Кырат, я его сразу не признала.

— Не признала? Как это можно не признать? Может, ты и есть та старуха, которая украла у Кероглы коня?

— Да мне уж ни кони, ни ишаки больше не нужны, Дангатарджан…

Дангатар теперь замолчал и, не слезая со своего «коня», сосредоточенно смотрел в одну точку. Ширшеп-эдже было страшно молчать с сумасшедшим, ей казалось, что когда он молчит, то готовится к чему-то нехорошему, и поэтому она снова решила завести разговор.