Ключ в двери
Шрифт:
Я, однако, на правах практически местного, предложил заехать в Рускеалу – опять-таки водопады, туда-сюда, этот их знаменитый мраморный карьер. Ну, Карина не против, естественно: ей-то что. Бодренько сворачиваю с Сортавальской трассы на Вяртсиля, доезжаем до водопадиков, где моя подруга полчаса изображает из себя Аленушку с картины Васнецова. Затем покупает банку сомнительного морошкового варенья, и едем дальше.
Мраморный карьер это, кто не знает, действительно штука стоящая. Там, значит, искусственное озеро, выдолбленное за два века в скалах, словно бы в кристалле таком – по нему лодки шныряют. А вокруг
Ну мы и гуляли – как у них там заведено – против хода часовой стрелки. Обошли, значит, этот карьер неспеша, практически вернулись к исходной позиции – всем хорошо, все довольны: и я доволен, и Карина довольна тоже. Она, пожалуй, даже моего поболе: прямо, вижу, как воспряла вся, едва ли не крыльями машет… Ну, вот. И, значит, почти уже в самом конце маршрута – там есть такой выступ, мысок, отходит от этой самой огороженной тропы и нависает над водой на бог знает какой высоте Ласточкиным Гнездом – вот там Карина вдруг отпускает мою руку и, прежде чем я успеваю опомниться, за ограждение – шасть. Ну и встала там, на краю, практически – стоит, жмурится на солнышке… Стоит, стоит, стоит – а мне аж нехорошо. То есть, вот совсем нехорошо: дышу через раз. Я, вообще-то, и сам высоту переношу плохо, а уж тут… и, главное, не сделаешь ничего: только и остается дожидаться, пока она насытится своими разговорами с Космосом… Чем я, собственно, и занимался, выворачивая себе мозг сонмом матерных ругательств. Ей же – все нипочем, русалка и есть.
Короче, когда все кончилось, я как-то… не выразил восторга, ну вы понимаете. Ладно, поехали дальше. В Сортавале побродили немного, потом заночевали в каком-то клоповнике, а уже поутру следующего дня – двинулись домой на всех парах.
…В дороге она расплакалась. Я и заметил-то это, считай, случайно: захотел, кажется, что-то сказать, дождался подходящего момента, повернул голову и увидел, как лицо моей подруги набухает от подступающих слез. Вот буквально всеми своими частями набухает, а не одними только глазами!
– Что, Карина?
Мне стало не по себе.
– А чего плачешь?
Втягивает носом сопли.
– Я не плачу.
Однако взглянув в очередной раз вправо, я вижу, как блеснули на щеках первые слезы.
– Ты плачешь!
Вместо ответа она мотает головой, но затем сразу же закрывает лицо ладонями и принимается реветь в голос.
Съезжаю на обочину. Словно бы в рифму к Карининым слезам немедленно налаживается меланхоличный грибной дождик, капли его покрывают ветровое стекло, множатся подобно колониям бактерий в чашечке Петри. Включаю дворники в ленивый режим, жду. Наконец истерика вроде начинает спадать – я обнимаю девушку за плечи, она сперва поддается, но миг спустя с усилием отстраняется.
– Да что такое?
– Ничего…
Убирает от лица руки.
– Ничего… просто ты… ни о чем меня не спрашиваешь… хочу ли я чего-нибудь… или нет… все сам…
И тут же какая-то растерянность, вот те раз – да я просто не знаю, о чем она сейчас. И нехорошее такое чувство, – будто тебя подловили на ровном месте, посреди трудно давшейся безмятежности. Подловили, подловили и вывернуться
– Все-таки о чем ты?.. Конкретно…
– Ни о чем. Обо всем. Обо всем вообще (девушка меж тем успокаивается). Ты же решил, что надо ехать… домой быстро…
– Решил. Мы решили. И что?
– Нет, не мы. Это ты решил.
– Ну, хорошо. Пусть я. Но что из этого?
– А то…
– Что «а то»?
– То, что я может быть хотела другого…
– Чего другого?
– Ну другого.
– Ну чего, чего другого? Вот скажи.
– Ну другого. Ну вот, скажем, грибы пособирать.
– Ну давай остановимся и пособираем.
– Теперь поздно.
– Но почему?
– Теперь поздно, я не хочу. Да и не в грибах дело.
– А в чем же? (Я, кажется, начинаю уставать.) Ну что не так? Что я, по-твоему, делаю неправильно?
Карина поворачивается ко мне лицом, смотрит пристально, как будто принимает у меня экзамен – и я этот экзамен безнадежно заваливаю:
– Тут не только ты… тут все… и мой бывший муж… и его родители… и мои родители тоже… Никто никогда не спрашивает, чего я хочу. Что мне надо, чего не хватает. Все и так это знают, без моей помощи. Очень хорошо все всё знают. Лучше, чем я.
Она, похоже, вновь собирается расплакаться.
– Прекрати.
Беру ее за руку. На этот раз она не отдергивается.
– Понимаешь… никто… никогда… не интересовался… вообще никогда… я для вас для всех… просто часть вашего замысла какого-то… и все… если меня и любят, то только в этом качестве… а не как живого человека… а ведь у меня свои желания есть… и свои проблемы!..
Я наощупь нахожу вторую ее ладонь. Тяну к себе, подношу к губам, целую.
– Ну, хорошо, маленький… хорошо… давай ты мне расскажешь… прямо сейчас… чего тебе не хватает… чего ты хочешь…
Карина отпускает мои руки.
– Ты правда хочешь это услышать?
Киваю.
– Я даже попробую догадаться… ты снова хочешь замуж, ведь так?
Старательно мотает головой.
– Нет. Уже не хочу. Правда, не хочу.
– Что же тогда?
Вновь этот взгляд – безнадежного экзаменатора.
– А ты недогадлив, Игорь!
– Да, я недогадлив. Так что же? Скажи, не томи, коли так. Мне, такому недогадливому.
– Я хочу ребенка.
– От меня? Ты хочешь, чтоб я сделал тебе ребенка?
Мотает головой вновь.
– Не важно. От тебя. Не от тебя. Я хочу ребенка, и все. Мне нужен ребенок. Но у меня… (Поперхнулась) У меня ребенка не будет.
................
– Почему?
– Ну вот так. Врачи сказали.
– Врачи?
– Я этой весной консультировалась в Отта, – там все подтвердили, увы. Беременность невозможна. Что-то было в детстве, какая-то инфекция, недолечили.
– И ничего нельзя сделать совсем?
Мотает головой, словно бы виновато.
– Ничего. У нас ничего, по крайней мере. Может быть, где-то в другом месте… но никто не слыхал…
Киваю машинально. Мне нечего сказать – да Карина и не ждет от меня слов. Лицо ее набухает вновь, темнеет, появляются слезы. Я пододвигаюсь к ней, вновь обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Так мы и сидим минут двадцать, наверное. Затем, убедившись, что девушка успокоилась, осторожно отпускаю ее, завожу машину и мы молча едем домой сквозь установившийся дождь.