Ключи Пандоры
Шрифт:
— Фигня, а не выставка, — сказал Никита, неслышно подкравшись сзади. — Могли бы в музее искусств выставить эту хрень. Кучу времени потеряли. Лично я надеялся, что здесь будет какая-нибудь расчлененка, а тут травка, цветочки, купола и добрая мама у калитки… Протокольная часть скоро закончится, и нас всех выпустят на волю.
Юля повернулась к нему.
— Взгляни на солнце!
— И что в этом солнце?
Никита уставился на картину. На полотне был обычный сюжет из жизни заключенных: бараки, колючая проволока, окруживший колонию лес и нависшие над ним горы. Над горами, на невероятно синем небе с кудрявыми барашками
— Солнце очень напоминает то колесо мироздания, что я видела в таборе у воронинских сектантов.
— И что? — прищурился Никита. — Это Коловрат, языческий символ, что-то связанное с Ярилой, временами года. Словом, типа оберега у воинов… Я точно не помню! Это мне Дэн рассказывал. Помнишь его, он реконструктор? Он бляху с таким же знаком на шее носит.
— Помню, конечно, — сказала Юля. — С Дэном понятно, он себя воином считает, но у Михалыча была точно такая же наколка на предплечье. Причем старая, явно еще с зоны. Тогда ни Дэна, ни Воронина еще в проекте не существовало.
— Ты об этом не говорила, — быстро сказал Никита.
— Не придала значения, — пожала плечами Юля. — Конечно, когда колесо увидела, вспомнила, но какая связь может быть между Михалычем и этим колесом, как ты говоришь, Коловратом? Я ведь не знаток тюремных наколок. Меня больше кривые спицы удивили. Теперь понимаю, это лучи, — и улыбнулась.
— Вообще-то это свастика! — Никита зачем-то вытащил телефон. — Восьмиконечная! В данном случае — обратная, не такая, как у фашистов.
— Ну, это я и без тебя знаю. — Юля не сводила взгляда с картины. — Свастика — солярный знак, просто у меня в голове не сразу сложилось. Но мне непонятно, с чего вдруг она изображена на этой картине? И татуировка Михалыча опять же… Интересно, какая тут связь? Или совпадение? Или у меня просто ум за разум зашел?
Но Никита, похоже, ее не слушал. Он отошел в сторону и заговорил с кем-то по телефону. Юля продолжала не сводить взгляда с картины. Что-то будто удерживало ее, не позволяло отойти. Она отступила на шаг, на два и охнула от неожиданности.
Она оглянулась, чтобы подозвать Никиту, но он все еще говорил по телефону и, судя по интонации, то ли уговаривал, то ли расспрашивал о чем-то своего собеседника, а тот явно упирался, поэтому лицо у Никиты было крайне недовольным. Юля хотела отойти от картины, но ее перехватила Гаврилова. Муж ее был известным в городе художником, и поэтому Верочка считала себя несомненным знатоком живописи. Иногда она печатала в Юлином журнале отчеты о местных артпоказах, получала крошечные гонорары и считала, что с шеф-редактором на короткой ноге.
Вот и сейчас она приблизилась к Юле точно пава, в пестром пончо и широченных брюках кумачового цвета, и, сняв очки, прищурилась.
— Что вы, Юленька, с таким пристрастием разглядываете? Или шедевр откопали, а с нами не делитесь?
— Ни в коем разе, Верочка, — в том же тоне ответила Юля. — От скуки маюсь!
Но Гаврилова уже переместила взгляд на картину. Губы ее скривились в брезгливой усмешке.
— Да уж! Согласна с вами, не фонтан!
В этот момент к ним подошел Никита, и на его лице ясно отпечатались чувства, которые он испытывал при встрече с Гавриловой. А та мигом переключилась на него.
— О, наш герой пожаловал! Я уж думала, ты где-нибудь в столице на хлебной службе, нет, смотрю, те же крохи,
Никита скривился.
— Вера, я польщен вашим вниманием, но птичка, как известно, по зернышку клюет! Вы не против, если я умыкну Юлию Владимировну?
— Да ради бога! — картинно развела руками Гаврилова. — Я что, держу ее? Только, Никита, мой совет, от коллег не отрывайся и нос не задирай!
И, вскинув подбородок, с величавым видом поплыла в сторону начальника колонии полковника Федулова — здоровяка с печальным лицом. В тот момент он давал интервью местной телекомпании. Верочка пристроилась рядом и достала диктофон.
— Чего она к тебе привязалась? — прошептал Никита. — Что выпытывала?
— Ничего не выпытывала! — огрызнулась Юля. — Не успела, видно! Ты подошел и ее планы расстроил.
— А ты чего тут застряла? — Никита окинул ее подозрительным взглядом. — Картина так впечатлила?
— Впечатлила! — с вызовом сказала Юля и кивнула на пейзаж. — Тебе это ничего не напоминает? Гора, административное здание, лес…
— Постой, постой! — Никита почти вплотную приблизился к картине и даже слегка пригнулся, чтобы разглядеть ее ближе. — Это ж ИТК-17! Там, где самолет упал?
— А я о чем! — сквозь зубы произнесла Юля. — Что-то у меня в голове все смешалось.
— У меня тоже, — процедил Никита и бросил беглый взгляд по сторонам.
На них, похоже, никто не обращал внимания. Он почти вплотную приблизился к Юле и пробормотал:
— Знаешь, с кем я сейчас говорил? С Дэном-реконструктором! По поводу его оберега и знака этого, Коловрата, на нем! Ни в какую не хотел колоться. Знак этот золотой и по цене на автомобиль тянет. Боялся, что отберут!
— С чего вдруг?
— А с того! — помрачнел Никита. — Дед его в ИТК-17, оказывается, прапором служил. Не думаю, что он золотые коронки зэков переплавлял, но амулет, говорю, тяжеленный. Я его в руках держал! И, стой, не падай! У деда Дениса, помимо оберега, подобная же татуировка на плече была!
— Врешь! — свистящим шепотом произнесла Юля. — Не может быть! Но что это значит?
— Понятию не имею, — хмыкнул Никита. — Но мне плевать! Я пас! Никаких тайн! Никаких расследований!
— Никитушка, радость моя! — Юля взяла его под руку. — Давай хотя бы с автором этой мазни поговорим! С чего вдруг он эту колонию намалевал? Картина подписана «Сергей Семенчуков», я уже посмотрела.
— Сначала отойдем, — недовольно поморщился Никита, — а то Гаврилова что-то почуяла, глаз не спускает! Того гляди приклеится, не отцепишь!
Они отошли в сторону, и Юля быстро сказала:
— Жди здесь! Я сейчас поговорю с Федуловым. Думаю, нам позволят взять интервью у этого Семенчукова.
Глаза у заключенного Семенчукова были до странности светлыми, словно разбавленными мутной водицей, что часто бывает у запойных алкоголиков, а изуродованные артритом руки напоминали куриные лапки. И было непонятно, как он вообще держит ими кисточку. В синей робе, тощий, с бритой головой и бледным лицом, впалыми висками и провалившимся ртом — он производил впечатление не просто старого, а смертельно больного человека. Впечатление усиливали маленькие глаза с чахоточным блеском под тяжелыми веками. При этом он умудрился пару раз подмигнуть Юле и за столом развалился с вальяжным видом. Как же, творческая личность.