Ключи счастья. Том 1
Шрифт:
— У нас совсем женское царство! — говорит Соня. — Пять женщин и один мужчина.
— Двое мужчин! — поправляет дядюшка.
— Как двое? Кто же другой? — Соня делает большие глаза.
Дядюшка подмигивает.
— Эге! Аттилу забыла?
Он с ужасом следит за учительницей, когда она тушит папиросы ногой на ковре или бросает пепел в рюмку. Надо видеть усмешку, с которой она озирает эти картины, статуэтки, убранство чайного стола.
Лика выбирает лучшее место на кушетке. С свойственной ей грацией молодой кошки, как-то
Компания засиживается далеко за полночь.
Одна Маня всегда в стороне. Всем далекая. Всем непонятная. Как будто и пустая, и неглубокая. А иногда таинственная, как омут. Бог его знает, что там, на дне? Политикой не интересуется. Молчит, когда у других горят глаза и голоса звучат в страстном споре. Живет какой-то своей жизнью. Темной и немой, как жизнь цветка.
Расходятся на заре. Все провожают Лику и учительницу в Липовку. И бродят там до рассвета. Катаются в лодке, поют хором.
О, эти лунные ночи! Синее золото в воде…
Маня молчит и озирается широко открытыми глазами. Как будто призраки кивают ей из-за тополей. Как будто они влекут ее к темному плацу, где никого нет, кроме сумасшедшего дяди, где никогда не видно огней.
И в эти ночи она мечется без сна. И рыдает. Рыдает так, словно утратила все ценности жизни.
Вечером, по отъезде Нелидова, вся компания уже в сборе, во флигеле дядюшки.
Лика и Аттила встретили Нелидова по дороге сюда. Он поклонился им в своей утонченной манере. А Лика остановилась как вкопанная. И вся кровь прилила ей к сердцу. Сколько великолепного презрения к ним почувствовала она во взгляде этих жестких, серых глазах! Как будто мимо него ползли две букашки.
Сейчас говорят только о нем. Лика и учительница — люди здесь новые. Им многое хочется узнать от Розы.
— И вы настаиваете, что церковноприходская школа в Дубках дело его рук? А не старухи? — спрашивает Лика. — Это очень характерно, если это так…
— Анна Львовна — тип старой крепостницы. И никогда ни о больницах, ни о школах не думала. Все и сейчас в Липовку бегут, к Штейнбаху… А Нелидов — это убежденный монархист.
— Черная сотня! Короче и яснее, — бурчит Анна Васильевна, свирепо раздувая ноздри.
— Почему короче? — дразнит дядюшка. — Там одно слово. Здесь два.
— Черносотенный лидер, — продолжает учительница. — Еще при отце его хохлы ездили мимо мельницы. Не успел объявиться, запер дорогу. Делают крюк две версты, чтоб на село попасть. И засеял землю. И Боже оборони, корова забредет! Сейчас штраф.
— Однако на каком основании? — Соня кладет руки на стол и на них голову.
— Да так… Без основания…
— Вздор, милейший Песталоцци [40] ! — вмешивается Дядюшка. — Вы увлекаетесь. Темперамент лишает вас логики.
40
Песталоцци
— Вы, кажется, его одобряете? — Лика высоко Поднимает брови. И ее хрустальный голосок звучит выше обыкновенного.
— Д-да… если хотите. Мне нравится сила. Я люблю победителей.
— Удивительная сила! Тягаться с бедняками, имея за спиной. земского начальника и губернатора!
— Эге!.. Не забудьте, Лидия Яковлевна, что эти бедняки испортили ему всю карьеру.
— Как так? — Аттила перестает курить.
— Он должен был покинуть дипломатическую службу в Лондоне. Анну Львовну паралич разбил после пожара. Ему пришлось хозяйничать, чтобы спасти родовое гнездо.
— Вольно ж ему!
— А жить-то на что, Лидия Яковлевна? Ваши бедняки разорили его. В доме сгорели сокровища: гобелены, фарфор, картины, библиотека, мебель карельской березы и красного дерева… Цены не было этим вещам. А теперь у них остался старый флигель.
— А земля? А про землю забыли? — так и вскидывается учительница.
— Запереться в деревне в его-то годы? С его данными? Это после Лондона? Да я бы повесился на его месте!
— И хорошо бы сделали!
Это Аттила думает вслух. Все хохочут.
— Его ненавидят на селе, — убежденно говорит Лика.
— А вы думаете, он этого не знает? Но что ему до их ненависти? Он молот. И бьет по наковальне. Это его роль в жизни. И он скорее разобьется вдребезги сам, чем уступит.
— Я слышала, как они говорят: «Лютый пан». И ухмыляются. Так загадочно…
Тишина вдруг наступает. Странная такая тишина. Как будто души подошли вплотную к грани земного. И заглянули в бездну будущего, чего не дано видеть земным очам.
Дверь распахивается. Входит Маня. Ее уже перестали ждать. Она садится в углу. Платье ее отсырело. Волосы растрепались. Башмаки мокры, словно она бродила по болоту. Глаза ее необычайно сияют.
Все невольно оглядываются. Как-то удивительно реально чувствуется, что вошла в маленькую комнатку какая-то темная сила. Загадочная. Диссонансом врезалась в общее настроение. Все расстроила, все встревожила.
«Что с нею нынче? Она опять прежняя», — думает Соня.
Но Лика уже сосредоточилась опять, хлебнула чаю и продолжает своим высоким голоском:
— Я видела его по-настоящему только раз. Весной в чрезвычайном собрании. Только на него и глядели. Только о нем и шептались. Маменьки, дочки… да и все. Наш «помпадур» перед ним так и пляшет. Но надо было видеть, как он говорил со всеми! Как держался! Сколько утонченного презрения под его изысканной вежливостью!
— Белая кость, — ворчит Аттила. — Голубая кровь… Черти!
— Как будто он какой-то высший тип, — сквозь зубы говорит Лика. — А мы микроцефалы…