Ключи счастья. Том 1
Шрифт:
Соня заражается внезапным весельем Мани… «Слава Богу! Целый месяц ее смеха не слыхали!» И тут же вступает в игру. Шарики летят в дядюшку, в Горленко и… о, ужас! В гостя. Он густо краснеет.
— Vous ^etes folle [45] , Соня! — говорит ей мать.
— Это не она. Это я! — кричит Маня.
— Это нечаянно, — извиняется хозяйка.
— Нет! — смеется Маня — Это я нарочно… Нарочно…
Нелидов подымает ресницы и в упор смотрит на смеющуюся
45
Вы с ума сошли! (франц.).
Она дурно воспитана. Но что за смех! Что за голос! Как будто солнце брызнуло из-за туч и затопило всю комнату. У всех смеющиеся лица. У всех блестят глаза. Она — создана для счастья. Она — сама радость.
— Нарочно? За что же это? — тихонько спрашивает он, стараясь улыбкой смягчить хищное выражение глаз.
Маня хлопает в ладоши.
— За то, что вы обскурант!
— Что такое?
— Маня! Qu'est-ce que vous radotez? [46] Вот видишь, Федя…
46
Что вы болтаете? (франц.).
— Ха-ха! — заливается дядюшка. — Ай да дивчина! Гайдамак, да и все!
Нелидов вдруг весело смеется.
— А разве это плохо — обскурант?
— Ужасно! — Маня комично всплескивает руками.
— Маня… Ecoutez… Au nom du ciel! [47]
— Не волнуйтесь, Вера Филипповна… Mademoiselle…
— Ельцова… Маня Ельцова…
— Mademoiselle Ельцова — очаровательное дитя…
— Ах! Она совсем сумасшедшая! Когда на нее это находит, она весь дом ставит вверх ногами.
47
Послушайте! Бога ради! (франц.).
Ноздри Нелидова вздрагивают. Кокетство Мани, искристое, как шампанское, и бессознательное, действует на него как-то стихийно. Он чувствует себя пьяным без вина.
«Еще девочка! — думает он. — И какая голая жажда любви! Она зовет… зовет меня этим смехом, этим голосом… Ее смех похож на ржанье молодой кобылицы, впервые выпущенной на волю. Такой же серебристый и манящий. Ах! Схватить бы ее в объятия! И слиться с нею в одно! И уничтожить ее в одном порыве… Боже мой! До чего она прекрасна! До чего все это ново! И как трудно владеть собой!..»
— Знаете, я много слышала о вас! — задорно говорит Маня. И смело глядит в его беспощадные глаза.
— Что же? Ответьте! Я любопытен, как женщина.
— Маня… Маня, — кричит хозяйка с своего места я, забываясь, стучит ножом.
Горленко
— Что же вы слышали? Хорошее или дурное?
— Ах!.. К сожалению, только дурное…
Дядюшка и Соня громко смеются.
— Боже мой! Да не слушайте вы ее, Николай Юрьевич! Маня, я тебя вышлю из-за стола…
— Что же именно вы слышали?
— Вы жестокий… Вы хищник… Вы Ахиллес, не знающий сострадания.
— А! — коротко срывается у него. — Я ничего не имею против этой оценки. Жизнь — война. И я не хочу быть побежденным.
— Маня! Выпей воды? Это просто глупо, Федя, так спаивать ребенка. Налей ей воды.
— Мы привыкли, — невинно, но громко бросает Соня.
Отец кидает на нее огневой взгляд. Во хмелю он всегда мрачен.
— Уж не твой ли поклонник начинил тебя этими бреднями? — вдруг сердито спрашивает он Маню.
Как странно меняется ее лицо? Она выпрямляется. Словно проснулась разом. Смех ее утихает мгновенно. Нелидов высоко поднимает брови.
— У mademoiselle Ельцовой уже есть поклонник?
— Что значит уже? — враждебно подхватывает Соня. — Ей скоро девятнадцать лет минет Она кончила курс…
— И успела пленить Штейнбаха? — вставляет дядюшка.
Пауза. Нелидов слегка отодвигается со стулом и глядит на вспыхнувшую щеку Мани, на ее опущенную голову. Соня явственно видит мимолетную гримасу в его чертах. И сама она бледнеет внезапно. А сердце ее стучит.
Нелидов все так же пристально глядит, как загораются уши Мани, как краска заливает даже ее нежную шею. И как еще ниже, точно виноватая, клонится эта растрепанная головка.
За столом странная тишина.
— Вы… и Штейнбах? — веско и тихо произносит Нелидов. Точно думает вслух.
Соня роняет вилку. Она говорит сдержанно, но враждебно.
— Как вы странно это сказали! Можно так перевести ваш вопрос: Роза и жаба… Да?
— Почти…
— Полноте! Такой красавец! Ну, Маня! Что же ты молчишь? Ты ведь тоже его красавцем считаешь.
— Даже влюблена в него, — невинно подхватывает дядюшка.
Маня, не глядя, чувствует на себе упорный, холодный взгляд.
— Он жид, — роняет Нелидов сквозь зубы. — Этим все сказано.
— Это возмутительно! — вскрикивает Соня и шумно отодвигается от гостя.
Она почти задыхается. Ее волнение так неожиданно, ее враждебность так очевидна, что родители теряются.
— Нашла за кого копья ломать! — удивленно восклицает Вера Филипповна.
— Мама! Да ведь это же редкий человек… Он делает так много добра.
— Своим? — подхватывает Нелидов.
— Нет. И русским. И хохлам.
— Благотворительность — это зло. Она развращает как тех, кто дает, так и тех, кто берет.