Ключи счастья. Том 1
Шрифт:
Соня долго молчит, подавленная.
— Ян умер, Соня. Но его мысль бессмертна. И под его знаком должна пройти вся жизнь Мани. Он это предчувствовал, когда писал ей свое завещание.
— О чем вы говорите? Какое завещание?
— Вот эта рукопись его. Это обширный труд. С гордой высоты своего миросозерцания он в нем касается всех сторон нашей общественной жизни, морали, религии. Разрушая одно, созидая другое… Но есть там лирические страницы, посвященные женщине. Вам, Соня и ей… Хотите вы их прослушать?
—
— «Слушайте вы, для которых любовь — альфа и омега жизни, ее назначение, ее конечный смысл. Вы, для которых она всегда драма, всегда гибель. Сама — судьба.
Не думаете ли вы, что вы ее постигли? Не думаете ли вы, что вы познали ее ценность? Что вы воздвигли ей храм на земле?
Вы, страстно призывающие любовь с того мгновения, когда созревает ваше тело и ваша душа; вы, умирающие от горя, когда изменяет вам любимый человек; вы, строящие на песке здание своего счастья, — я говорю вам: вы не знали любви!
Не раз она робко стояла у ваших дверей и стучалась в вашу душу. И вы в негодовании кричали ей: „Уходи!..“ Не раз она зажигала огонь в каждой капле вашей крови. А вы с отчаянием отвечали. „Нельзя!..“
Жалкие рабыни! Могли ли вы понять тех, кто смело шел на таинственный голос влечения по неведомым вам тропам? Вы бросали в них камнями. Вы учили детей ваших стыдиться любви. Прекраснейший творческий акт природы вы окутали тайной. Заклеймили презрением. Сколькие из вас отреклись от мира, чтоб уйти от любви?
И вы скажете, что любили любовь?
Нет. Вы любили человека. Первого, кто дал вам наслаждение. Первого, кто стоял на вашей дороге, кого вы взяли в товарищи жизни. Вы любили слепо и гибли слепо, когда этот один уходил от вас за другою.
Стоил ли он ваших слез? Вы разве задумались? Вы никогда не посмели широко открыть глаза и оглянуться. Разве рядом с вами не шли другие, не менее юные, не менее достойные? Не менее готовые любить? Разве вы дерзнули протянуть им руку и сказать себе: „Жизнь все так же хороша, как была вчера, когда он любил меня. Буду жить и радоваться теперь, когда меня любит другой!..“
А быть может, вы любили в нем его индивидуальность? То, чего нет в других? Что не повторяется в жизни? Но и тогда говорю вам: вы все-таки не знали любви!
Она самоцель. Она довлеет. Она не ведает ни добра, ни зла. Ни обязательств, ни измены. У нее свои законы, свои таинственные пути. Кто знает, откуда она придет к нам? Когда постучится в нашу дверь? Быть может, нынче вечером? Быть может, завтра утром? Кто скажет, когда она, загадочная гостья, покинет нас? Разве вы знаете, где, в каком безбрежном пространстве встал вихрь, который мчится по земле? И куда мчится он? И что может оставить его?
Любовь та же стихия. Не
Шлите ей вслед одни благословения! Научитесь слепо повиноваться ее зову! И не все ли равно, кто принесет вам нынче эту божественную радость? Кто подаст вам эту опьяняющую чашу? Пейте ее до дна! И не бойтесь, что иссякнет радость! Она кругом. Она в мире. Она бессмертна…
…Вот вы сидите в долине, в мрачной долине скорби, и тихонько звените вашими цепями. Они заржавели от ваших слез и крови. Они впились в ваше тело. Но вы полюбили ваше рабство. И со слезами нежности целуете вы ваши цепи.
Вы слышали сказки. Сверкающие сказки о счастливой Элладе. Люди жили, смеялись, не стыдясь наготы, слагая гимны природе. Златокудрой Афродите воздвигали храмы.
Вы слышали другие сказки о вдохновенном веке Боккаччо и Рафаэля. Люди были дерзки. Смели жить. Смели любить.
И счастливый век маркизов и пастушек сохранял для вас сладостные легенды о любви, легкой, как кружево, беспечной и смеющейся, как пятна солнца на дорожке сада. Но не забывайте, что эти женщины умели также умирать на эшафоте.
Где все это?
Тяжелые сны оставит в наследство грядущим поколениям романтический, насыщенный любовью XIX век. Вместо златокудрой Афродиты он воздвиг храм Молоху-Любви. И кровавыми жертвами стремился умилостивить ненасытное божество. Муки ревности, слезы обманутых, страдания отвергнутых, проклятия измене — вот современные песни любви. Похоронные гимны над телами самоубийц.
Гибли силы. Гибли души.
За что?
И жизнь многоликая, многозвучная, со всеми сокровищами неизведанного прошла мимо вас.
Знали ли вы упоение творчеством? Восторги борьбы? Сладость труда? Радость достижения? Что дали вы миру, женщины? Так мало, так бесконечно мало своего! А разве вам нечего сказать? Разве нет у вас богатой, сложной, таинственной души?
Не было ли для вас, то, что вы называете счастьем,зловещей трясиной, где гибли все возможности?
Но скажите: быть может, у вас бывали мгновения неясного предчувствия, как это бывает в драме, — что все это только кошмар? А впереди день и освобождение? Не казалось ли вам иногда, что из мира исчезнут слезы и проклятия, как уходят ночные тени? Если да, то трижды счастливы вы! Потому что вы стоите уже у порога.
Встаньте теперь! Идите за мною!
Из мрачной долины, тесно сжатой неприступными горами, за которыми сияет солнце, неведомое вам, я поведу вас на высокую башню.
Идти трудно. Вы колеблетесь? Вы дрожите? Пусть! Нет другого пути к свободе.