Книга царей
Шрифт:
– Никаких «тем не менее». «Книга Царей» представляет собой две книги канонической еврейской Библии, в которых отображены завершающие циклы ранних пророков. Историческое повествование, охватывающее период в 400 лет.
– На нет и суда нет, – произнес Федор Николаевич, стараясь придать лицу выражение безразличия.
Уловка сработала. Дмитрий не то, чтобы засуетился, но уже не выглядел таким уверенным, каким был минуту назад.
– Вы можете конкретно сказать, что заставило сотрудника уголовного розыска обратиться
Мостовой задумался: говорить или не говорить? Что если реставратор замешан в убийстве?
– Могу, – отбросив сомнения, полковник поспешил сменить мину озабоченности на готовность к действиям. – Убили известного коллекционера. Может, слышал – Натан Захарович Мытник?
– Слышал, конечно, – не задумавшись, ответил Евтушенко. – Имя известное.
– Так вот, на месте убийства была найдена записная книжка, на одной из страниц которой криминалисты обнаружили надпись «Книга Царей». Запись на иврите. Страницу вырвали. Но прежде, чем вырвать, начеркали всякую дребедень.
– Зачем?
– Затем, чтобы нельзя было прочесть.
– Не проще было выбросить книжку?
– Не проще. Молодым свойственно расставаться с вещами легко. Пожилые хранят в них частицу себя. И потом, не надо забывать, что Мытник был евреем, а евреи к вещам относятся более чем бережно.
Прозвучавшая в словах полковника убедительность должна была подействовать как призыв к размышлениям.
Уйдя в себя, реставратор какое-то время смотрел на чашку с видом человека, умеющего двигать предметы взглядом. Чашка должна была начать ползти к краю стола.
Вместо нее дернулся Евтушенко. Выпрямив плечи, произнес:
– На иврите, говорите?
– Да. Мытник был евреем.
– У вас случайно нет с собой копии?
– Случайно есть.
Вынув из кармана пиджака сложенный вчетверо листок, Мостовой протянул его Дмитрию.
Евтушенко долго рассматривал листок, но потом, вместо того чтобы вернуть, подошел к шкафу и снял с вешалки куртку.
– Надпись следует показать бабушке.
– Чьей бабушке? – Не понимая, о ком говорит реставратор, переспросил Федор Николаевич.
– Моей, Вере Сергеевне Евтушенко.
– Зачем?
– Затем, что темой ее докторской диссертации была «Царь-Книга».
– Но ведь ты только что сказал, что в книге нет ничего такого, что могло бы заинтересовать уголовный розыск.
– В этой – нет. Но есть другая, тайн в которой не перечесть.
– Другая?
– Послушайте! – Воскликнул реставратор. – Вы хотите знать секрет «Книги Царей»?
– Хочу, – произнес Мостовой.
– В таком случае делайте, что вам говорят. Об остальном узнаете от бабушки.
То, насколько возбужденным выглядело лицо Евтушенко, не могло остаться незамеченным. Натасканный на изменения в психике людей взгляд полковника определил: что-то здесь не так. А коли не так, не стоит прежде времени рвать нервы. Доберемся до бабушки, а там,
––
Старушка встретила гостей незавуалированным удивлением или, как отметил про себя Мостовой, со стариковской настороженностью, сквозь которую читалось: «Что за человек полковник Мостовой и почему так взволнован Дмитрий?».
Подобного склада женщин Мостовой виде только в кино – и то когда на экране происходили действия времен Наташи Ростовой и Пьера Безухова.
Евтушенко представляла собой класс современной интеллигенции, сумевший сохранить образ, присущий дамам высшего сословия конца девятнадцатого столетия: манера говорить, при этом четко выговаривая каждый слог. Осанка! В семьдесят с лишним со спины Вера Сергеевна выглядела так, как выглядят женщины, которым нельзя дать и шестидесяти. Особенно бросались в глаза движения профессорши – уверенные, не суетливые: само воплощение достоинства.
Оказавшись в замешательстве, Мостовой не сразу расслышал заданный профессоршей вопрос:
– Простите за неучтивость, Федор Николаевич, вы в каком звании?
– Полковник.
– Полковник! О! Звание высокое! Если мне не изменяет память, следующим идет генерал.
– Оно вам не изменяет.
– Бабуля! У Федора Николаевича к тебе дело, важное и достаточно конфиденциальное, – вынужден был напомнить Дмитрий.
– Дело? – Произнесла нараспев профессорша. – Обожаю дела, особенно конфиденциальные. Готова приступить к обсуждению, после того, как предложу гостю чая. Правила хорошего тона гласят – до того, как начать говорить о делах, гостя надлежит усадить за стол. Проходите. Разуваться не надо. Терпеть не могу, когда мужчины ходят по дому в носках. В тапочках еще, куда ни шло, но в носках – верх бескультурья.
Дождавшись, когда процедура приема подойдет к концу, Дмитрий решил еще раз напомнить бабуле о том, что Федор Николаевич пришел не чаи распивать.
– Не стоит напоминать, – произнесла Вера Сергеевна. – Я не настолько стара, чтобы забыть, ради чего человек наведался в мой дом. Если господин полковник готов поделиться проблемами, с удовольствием выслушаю. Тебе же надлежит набраться терпения.
– Простите, – вынужден был вмешаться Мостовой. – Думаю, у Дмитрия получится лучше.
– Что вы имеете в виду? – не поняла профессорша.
– Объяснить суть дела.
– Понятно, – поджав губу, Вера Сергеевна задумалась. – Если так будет лучше, пусть говорит Дмитрий. Только предупреждаю – речь должна быть последовательной, без отступлений. Так информация быстрее обрабатывается мозговыми клетками, которые у меня, к сожалению, не столь активны, как у вас.
Дмитрий говорил недолго, продумывал каждую фразу. Соблюдая последовательность, довел до профессорши суть дела за шесть минут.
«У меня бы ушло полчаса», – подумал Мостовой.