Книга о Человеке
Шрифт:
— Благодарю вас, господин пастор, и вас, господа верующие, что вы не побрезговали собираться в моем тесном жилище и дали мне возможность внимать вашему учению. Но прошу вас считать сегодняшнее ваше собрание у меня — последним.
— Вы пришли к выводу, что у нас с вами вера разная? — спросил пастор. — Правильно я вас понимаю?
— Я с самого начала догадался, что у нас нет ничего общего.
— Тогда зачем, придерживаясь другой веры, вы пытались усвоить мое учение?
— Выскажусь без обиняков. В конце эпохи Тайсё я заболел туберкулезом и лечился по методу природной терапии в высокогорной швейцарской клинике. В это время
— Может быть, вы все же объясните нам причину вашего отказа?
— Это моя личная проблема.
— Но коль скоро это касается всех присутствующих, будьте любезны, объясните.
— Вот как? Что ж, может и впрямь следует объяснить.
Я набрался решимости и, сменив тон, приступил к рассказу.
Начал я со своей семьи. Заметив, что в каждой семье есть свои семейные обычаи и что надлежит заботливо их оберегать, как драгоценную реликвию, я рассказал о том, что принято у нас в доме.
Затем подробно рассказал историю связанную с нашей третьей дочерью, которая, окончив школу, уехала во Францию, чтобы заниматься пением, и вернулась на родину через двенадцать лет. Здесь она стала доцентом в частной консерватории, но после долгого отсутствия сильно заблуждалась в том, что касалось нашей семьи и вообще отношений, господствующих в японском обществе.
Из того, что в нашем доме происходят собрания пастора А., она сделала вывод, что мы являемся его приверженцами, и, в конце концов, сама уверовала в его учение.
Я узнал об этом совершенно случайно.
Вернувшись из Франции, она всегда носила на груди памятную медаль, подаренную папой Пием XII.
Осенью 1951 года в Риме я получил у папы частную аудиенцию, и наша волнующая беседа продолжалась почти целый час. На прощание он подарил мне четыре медали, сказав:
— Это вашим четырем дочерям.
После чего святейший старец на чистейшем французском добавил:
— Передайте своим детям. Человек всегда жаждет счастья, но никто не застрахован от бед… Если возникнет необходимость, помолитесь на эту медаль и воззовите к моему имени… Обязательно явится Иисус и поможет вам.
Сказанные папой слова по сей день звучат у меня в голове… Я бережно привез в Японию четыре медали и вручил дочерям, передав напутствие папы.
Когда я увидел, что моя третья дочь из этой драгоценной медали сделала украшение, я про себя несколько удивился. Не дай Бог она ее потеряет, подумал я, и, поскольку мне доводилось отдавать вещи на хранение в банк, посоветовал ей последовать моему примеру.
В тот день у нее не было занятий в консерватории, весь день она была свободна, поэтому я предложил ей вместе сходить в банк. Смутившись, она призналась, что медали у нее сейчас нет. Я стал расспрашивать, и выяснилось, что пастор А.
Я велел ей немедленно позвонить ему, чтобы он вернул медаль. Удивившись строгости моего тона, она позвонила пастору и после нескольких неудачных попыток наконец смогла связаться с ним. Но пастор сказал, что он уже куда-то вышвырнул «идола».
Услышав об этом, я рассердился и закричал:
— Какая же ты идиотка!
Жена, удивившись моему крику, спросила, что случилось. Втроем мы обсудили произошедшее, и я более-менее понял, как обстояло дело.
Дочь, видя, что собрания пастора проходят у нас в доме и собирают множество верующих, сделала вывод, что ее родители стали приверженцами пастора, и попыталась тоже проникнуться его учением. Воспользовавшись моментом, пастор втерся к ней в доверие и сделал узницей веры.
Но, выслушав то, что мы думаем о вероучении пастора, дочь прозрела. Подчинившись указанию пастора и отдав ему юбилейную медаль папы, она впервые в своей жизни заслужила брань от отца, в сердцах назвавшего ее идиоткой…
Но как рассказать о том, что произошло со стоявшей в гостиной куклой театра «Бунраку»?
Как-то раз в мое отсутствие дочь провела пастора в гостиную, и тут он вдруг на полном серьезе сказал:
— Наши собрания происходят в соседней столовой, но никто из верующих никогда не переступает порог этой комнаты, чтобы отдохнуть. Кажется, ты не догадываешься, в чем причина?
— Нет.
— Здесь поселился дьявол.
— Что? Дьявол? Вы хотите сказать, что он здесь, в этой комнате?
— Видишь эту куклу? В ней и живет дьявол.
— В этой театральной кукле?..
— Если не изгнать дьявола, в доме случится несчастье.
— А есть место, где изгоняют дьявола?
— Есть, и чем быстрее это сделать, тем лучше, не будем откладывать. Я тебя сведу со знающими людьми.
— А что делать с куклой? Взять с собой?
— Поскольку в ней дьявол, нечего с ней церемониться. Заверни в платок.
Пастор дал ей адрес молельного дома, где изгоняют дьявола, назначил время, когда она должна явиться, и с тем ушел.
Она посоветовалась с матерью, и та согласилась, коль скоро изгнать дьявола — такой пустяк. На следующий день занятий в консерватории не было, рано утром она пошла по указанному адресу. Токио ее поразил, таким он предстал ей огромным и фантастичным городом, а вот молельный дом неожиданно оказался крошечной комнаткой, в которой двое юнцов-священнослужителей, сказав, что пастор их предупредил, сразу же положили куклу перед алтарем и в течение часа в клубах ладана читали молитвы.
Наконец они закончили, и дочь заплатила довольно значительную сумму, которую с нее потребовали.
— Кажется, дьявола мы изгнали, — сказал молодой священнослужитель, — но нет гарантий, что он не вселится вновь. Впрочем, и эту проблему можно решить, если позволите.
— Как же?
— Нельзя оставлять куклу в живых. Надо ее убить.
— Убить?
— Если хотите, мы сделаем это за пять тысяч иен.
Задрожав от страха, она завернула куклу в платок и, даже не попрощавшись, выбежала из молельного дома. Вскочила в проезжавшее мимо такси с таким чувством, будто чудом спаслась. Приехав домой, дочь, не разворачивая, положила куклу на стол в гостиной, ушла в столовую и долго не могла успокоиться под впечатлением от жуткого города Токио…