Книга об отце (Ева и Фритьоф)
Шрифт:
Лед был ненадежен, и Нансен шел впереди, прокладывая путь. Вдруг он провалился — с лыжами на ногах. Юхансен отстал, чтобы закрепить груз на санях, и не слыхал крика о помощи. Нансен проваливался в кашу изо льда и воды все глубже и глубже. Он уже думал, что пришел конец. Он барахтался в воде, стараясь удержаться на поверхности, и звал на помощь. Наконец прибежал запыхавшийся Юхансен. Он подоспел как раз вовремя.
Вскоре они снова чуть было не распростились с жизнью. Весь день они плыли под парусом, а под вечер высадились на кромку льда, чтобы поразмяться и прикинуть, каким путем двигаться дальше. Они стояли на торосе, как вдруг
В один миг они сбежали к воде. Но каяки были уже далеко, и их быстро уносило течением.
«Держи часы!» — крикнул Нансен, скинул с себя часть одежды и бросился в ледяную воду. Ветер дул со льда и подгонял легкие, с высокими бортами каяки. В одежде плыть было очень трудно, и расстояние между Нансеном и каяками не уменьшалось. Он уже было решил, что все пропало. Но продолжал плыть дальше: если упустить каяки, на которые вся их надежда, то не будет никакой возможности двигаться дальше. Утомившись, Нансен поплыл на спине. Плывя, он видел, как его товарищ на берегу в волнении ходит взад и вперед.
Потом Юхансен говорил, что это были самые страшные минуты в его жизни. Напрягая последние силы, Нансен в конце концов настиг каяки, но когда он попробовал перелезть через борт, тело отказалось повиноваться. Думая, что теперь пути назад все равно нет, он собрал остатки сил, перекинул ногу через борт и ввалился в лодку.
«Теперь я был в лодке, но до того закоченел, что не мог грести. Да и нелегкое это было дело — действовать веслом одному, поскольку каяки были связаны, но и развязывать их было некогда, я просто замерз бы раньше, чем справился с этим делом».
Его так трясло от холода, что зуб на зуб не попадал и он почти терял сознание, но все-таки заставил себя взять весла, и понемногу лодки стали все же приближаться к кромке льда. Вдруг впереди он заметил двух чистиков. Соблазн оказался слишком велик. Дичь на ужин, когда запасов осталось так мало! Он схватил ружье и одним выстрелом убил сразу двух.
Юхансен вздрогнул, а когда увидел, что Нансен гребет от берега, подбирая убитых птиц, то подумал, что тот рехнулся.
Когда он наконец выгреб к кромке льда, силы окончательно оставили его. Юхансен сорвал с него мокрую одежду, надел сухое. Расстелил на льду спальный мешок, запихал в него Нансена, набросил на него парус, палатку и все, что попалось под руку. Нансен дрожал и икал от холода, но понемногу согревался. И пока Юхансен готовил ужин из убитых чистиков, он заснул безмятежным сном.
Здесь было сильное вдольбереговое течение, так что приходилось быть осторожными и выжидать смены приливов, чтобы избежать встречного течения. Море кишело моржами. И плыть поодиночке путешественники не рисковали. Запас мяса значительно уменьшился, и, воспользовавшись удобным случаем, они застрелили пару молодых моржей. Но матери не хотели бросать убитых детенышей. Жалобно плача, как люди, они подталкивали перед собой мертвых моржат и вместе с ними исчезали в глубине. Нансен отыскал другую стаю, и, наученные неудачей, на этот раз они застрелили и самку.
Чтобы продвигаться побыстрее, они решили плыть поодиночке, но пробираться между моржами было и нелегко, и небезопасно. Однажды у самого борта каяка Нансена внезапно вынырнул огромный секач. Секач стал бить клыками по каяку и пытался его опрокинуть. Нансен ударил его веслом по голове, но морж и ухом не повел. От следующего удара клыков каяк чуть не опрокинулся. Нансен схватился
17 июня они снова достигли суши, и утром Нансен отправился разведать местность. Над ним проносились стаи кайр, и слабый ветер доносил до него птичий гомон. Это была пустынная земля, покрытая огромными ледниками, дремлющая под покровом туманов во всйм своем арктическом величии. По ней еще не ступала нога человека.
И вдруг среди этого птичьего шума и гама ему послышался совершенно другой звук. Он походил на лай собаки. Но звук этот исчез. Должно быть, почудилось, решил Нансен. Он прошел еще немного. И опять тот же звук. Сначала короткое тявканье, а затем заливистый лай.
Сомнений не было. Нансен побежал к Юхансену, тот еще не вылезал из спального мешка.
Собаки? Здесь? Уж не бредит ли Нансен?
Что бы ни говорил Юхансен, а Нансен пойдет и посмотрит, вот только перекусит немного.
Гам чистиков и кайр да резкие крики моевок — вот все, что он слышал, когда после завтрака снова вышел на разведку. Видно, все-таки он ошибся. Они считали, что находятся на Земле Джиллеса. Не может быть и речи о встрече с людьми так далеко на севере. Но что это? Свежие следы на снегу. Не лисьи и не волчьи, без сомнения. Нансен пошел по следу. И вдруг снова собачий лай, более отчетливый, чем в тот раз. Теперь-то он был совершенно уверен, что не ошибся.
Вдруг ему показалось, что слышен и человеческий голос. Сердце забилось.
Голос человека означал дом и все, что связано с домом.
Он перемахивал через торосы и ледяные глыбы так быстро, как только позволяли лыжи, останавливаясь лишь для того, чтобы прислушаться.
Далеко впереди темнела движущаяся точка. Собака! А чуть впереди — другая точка. Она тоже двигалась, медленней первой. Человек?
Нансен снова прислушался, услыхал обрывки английских слов, человек что-то говорил собаке. Уж не Джексон [87] ли это? Они встречались когда-то, и, помнится, мистер Джексон собирался снарядить экспедицию на север.
87
Джексон, Фредерик,— руководитель экспедиции, работавшей на Земле Франца-Иосифа с 1894 по 1897 г.; экспедиция совершила множество географических открытий, собрала обширные материалы по геологии, ботанике и зоологии, в течение трех лет вела здесь метеорологические наблюдения, первые в этих местах. В 1897 г., после отъезда Нансена, Джексон обследовал северо-западную часть архипелага, в том числе два крупнейших острова — Землю Принца Георга и Землю Александра.
Они сошлись. Нансен узнал человека — это был Джексон.
Нансен приподнял шапку. „How do you do?" — „How do you do?"
Обменявшись приветствиями, они пожали друг другу руки.
«Над нами море тумана, скрывающее нас от всего мира, под нами дрейфующий лед, рядом с нами земля, где только лед и ледники. С одной стороны — цивилизованный европеец в клетчатом английском костюме, высоких резиновых сапогах, гладко выбритый, причесанный, вымытый душистым мылом, запах которого быстро уловило обостренное чутье дикаря.