Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Нансен-Хейер Лив

Порой в душу закрадывалась усталость. Причиной этого была тоска по Еве. «Устал я от твоей холодной красоты,— вздыхал вре­менами Нансен,— стосковался я по жизни...»

Однажды Амундсен воскликнул: «Не правда ли, мы самые счастливые люди на свете! Забот мы не знаем, все у нас есть». Скотт-Хансен согласился с ним, Юэлл же особенно радовал­ся тому, что здесь их не тревожат ни суды, ни векселя, ни кре­диторы.

Нансен некоторое время прислушивался к их разговору. Да, думалось ему, жизнь среди льдов имеет много преимуществ. Великолепный покой, жизнь, словно в монастыре, удаленном от внешнего мира. Но дома есть человек, который ждет... Нан­сен ушел в каюту, достал фотографии и письма Евы. «Сегодня маленькой Лив исполняется год. Дома конечно, праздник, а я сижу здесь. Беспокоятся ли они обо мне? Догадываются ли, где мы сейчас?»

Во время родов Нансен был все время рядом с Евой, и ни­когда не забыть ему того мгновения, когда она открыла глаза и спросила: «Ребенок жив?» — «Да, слышишь, кричит»,— отве­тил он.

«Твое лицо осветилось улыбкой,

ты никогда не была так пре­красна, как в это мгновение. А когда увидела ребенка, расплака­лась от счастья и прошептала: „Ты только никому не рассказывай, знаешь, я никогда не видела ничего более прекрасного"».

Нансен сидел, погрузившись в воспоминания, когда Педер, просунув голову в дверь, сказал: «На небе какая-то необыкно­венная звезда». Нансен вышел посмотреть на нее. Прямо над краем льда, на юге, светился яркий красный огонь. Он мерцал и все время менял окраску. Это впервые показалась над горизон­том Венера.

«Удивительно, что она взошла именно сегодня. Это, должно быть, звезда Жизни [82] , звезда Лив, так же как Юпитер — звезда до­машнего очага».

Дрейф то повергал Нансена в отчаяние, то снова возрождал в нем надежду. Вся команда с интересом следила за дрейфом «Фрама». Если судно дрейфовало к югу и данные наблюдений показывали, что за несколько месяцев они почти не продвинулись на север, Нансен начинал думать, что где-то поблизости есть суша. Это объяснило бы характер течений в этом районе. Но стоило дрейфу принять северное направление, как настроение поднима­лось и мысль о «суше» исчезала. У Нансена зрел план достичь полюса на собачьих упряжках, но время для этого еще не пришло, надо было внимательно проследить, как далеко на север продрей­фует судно летом. Если «Фрам» всерьез начнет нести не в ту сто­рону, значит, отступать будет некуда.

82

Жизнь — по-норвежски «Лив». (Прим. перев.) 

18 января ему приснился странный сон. Как будто он, как и было задумано, достиг на собачьих упряжках Северного полюса — через Землю Франца-Иосифа — и возвратился домой, в Норвегию, но он не делал точных астрономических наблюдений, и, когда его спрашивали, где он побывал, он не знал, что отвечать. Интересно, что похожий сон приснился ему в 1888 году, когда он дрейфовал на льдине вдоль восточного побережья Гренландии и казалось, что их все дальше и дальше относит от цели. И тут ему присни­лось, будто он вернулся домой, пройдя через весь Гренландский материк, но, к стыду своему, ничего не мог рассказать о том, что видел, так как все забыл.

В конце января стало уже настолько светло, что в полдень можно было читать без освещения. В середине февраля солнце пронизало воздух своим отраженным светом, словно предупре­ждало о своем появлении. Волнующим зрелищем была эта плос­кая красноватая полоска над горизонтом, которая постепенно пре­вратилась в четыре-пять огненных горизонтальных линий, одна над другой, одинаковой длины. Первые признаки появления солнца от­метили небольшим праздником. Настоящий же праздник солнце­ворота наступил 20 февраля, но солнце в этот день не показалось. Небо было сплошь серое, ни один солнечный луч не проникал сквозь плотный слой облаков. Но ветряной двигатель работал ис­правно, и в помещении было светло. Снаружи термометр показы­вал минус 40°.

«Подумать только, как преувеличены все рассказы о страшных морозах»,— писал Нансен. Сам он, по его словам, потел, «как ло­шадь». Надо сказать, что одет он был весьма тепло: длинные шер­стяные кальсоны, толстые носки и лопарские сапоги, штаны до колен, сверху — шерстяная рубашка, куртка из тюленьей шкуры и меховая куртка на гагачьем пуху. Когда температура падала ниже минус 50°, мерзли только колени и живот, да и то если забывали надеть специальную ветрозащитную одежду.

На корабле шили, ковали, чинили. Были даже созданы настоя­щие мастерские по изготовлению деревянной обуви, гвоздей, пере­плетная мастерская и фотоателье. Фирма «Амундсен и Нансен» начала печатать даже ноты. От частого употребления и сырости нотная бумага сильно пострадала, поэтому, к всеобщему огорче­нию, любители музыки остались без нот. Нансену удалось выгра­вировать ноты на цинковом листе.

Медведи долго их не беспокоили, но как-то пришли сразу чет­веро. За ними бросились в погоню, но подойти на выстрел не удалось.

«Неужели нас покинула удача? Я ведь так кичился, что ни один медведь, за которым мы гнались, не уходил от нас, а тут...»

Однажды пришли сразу две медведицы с медвежатами. Это на­вело Нансена на размышления. В конце зимы у медведей конча­ется спячка, а отсюда было добрых 65 миль до ближайшей земли.

Другим замечательным явлением были аномально теплые воды, обнаруженные Нансеном на больших глубинах. Температура воды в Восточно-Гренландском течении не поднималась выше 0° С (среднегодовая температура), чаще же была ниже (даже на 70° с. ш.), а здесь, севернее 80° с. ш., начиная с глубины 160 мет­ров и до самого дна температура воды не опускалась ниже ми­нус 1°. Такие воды не могли поступать из Ледовитого океана. Либо их приносят сибирские реки, либо до этих широт доходит Гольфстрим. Последнее казалось наиболее вероятным, так как пресная речная вода имеет слишком малую плотность, чтобы опускаться на такие

глубины. Так что скорее всего до этих широт доходят воды Гольфстрима.

С апреля дрейф «Фрама» ускорился. Удивительно то, что если северный ветер отнес судно к югу на 3 минуты, то слабый южный ветер за сутки продвинул их к северу на 9 минут!

«Все это вполне согласуется с моими собственными первона­чальными предположениями и подтверждает теорию, которая легла в основу плана экспедиции».

17 мая [83] , конечно, отпраздновали торжественно. Все члены команды прикололи банты, окрашенные в цвета национального флага [84] . На мачте утром взвился норвежский флаг, а в 11 часов все вышли на лед, даже собаки участвовали в демонстрации. Во главе процессии шел начальник экспедиции с норвежским флагом, за ним Свердруп нес шестиметровый шест с плакатом, где на красном фоне сверкало слово «Фрам». Зрелище было великолепным. За ними на собачьей упряжке ехал «оркестр» — Юхансен с аккор­деоном, кучером был Могстад. Дальше шествовали штурман с ружьем и гарпуном, Педер Хендриксен с большим гарпуном, Амундсен и Нурдаль несли красное знамя. Затем шел врач, кото­рый нес огромный шест с воинственным плакатом «За нормаль­ный рабочий день». Плакатом была шерстяная рубаха с нашитыми на ней буквами «НРД». Замыкал шествие метеоролог, он нес черный жестяной щит. Величественная процессия дважды обогнула «Фрам», а затем, когда дошли до «Большого бугра», прозвучало троекратное «ура» в честь «Фрама». Раскатистый салют из шести залпов был настолько громким, что собаки со страху попрятались за торосы, где и скрывались несколько часов. «Мы же спустились в уютные каюты, празднично убранные флагами, и приступили к великолепной трапезе».

83

17 мая — национальный праздник норвежцев. В этот день в 1814 г. в маленьком местечке Эйдсволл, что в 70 километрах от Осло, Учредительное, собрание Норвегии приняло первую норвежскую конституцию. Учредительное собрание было созвано патриотическими силами Норвегии в связи с подписанием Кильского мирного договора 1814 г., по которому Дания, побежденная в англо-датской войне, по реше­нию стран — участниц антинаполеоновской коалиции передала Норвегию под власть Швеции за помощь, оказанную последней в борьбе против Франции. Норвежская буржуазия, к этому времени достаточно экономи­чески окрепшая, отказалась признать этот договор и в апреле 1814 г. со­звала Учредительное собрание для провозглашения независимости Норве­гии. После принятия конституции Учредительное собрание обратилось за поддержкой к Англии, однако, следуя реакционной политике «Священного союза», Англия отказалась признать новое государство. Летом 1814 г. Швеция напала на Норвегию. Опираясь на поддержку «Священного союза», и обладая численным военным превосходством над слабой и не подготов­ленной к войне Норвегией, Швеция вынудила ее подписать 14 августа 1814 г. Мосскую конвенцию, согласно которой Учредительное собрание и временное норвежское правительство соглашались на вступление Норвегии в унию со Швецией. Так появилось единое шведско-норвежское коро­левство с общим королем и внешнеполитическим представительством, но с сохранением норвежской конституции и местного самоуправления. Не­смотря на это поражение, Норвегия, как отмечал Энгельс, «сумела за­воевать себе конституцию гораздо более демократическую, чем все сущест­вующие тогда в Европе» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XXVIII, стр. 220). По названию городка, где была принята конституция, ее часто называют Эйдсвольской конституцией. Эта конституция в основных своих чертах сохранилась и по сей день. 

84

Цвета национального норвежского флага — синий, красный и белый. (Прим. перев.) 

Из дневника за весну и лето 1894 года можно увидеть, что Нан­сена постоянно снедало беспокойство. То он занимался фотогра­фией, то, когда это надоедало, рисовал: Обязательные научные на­блюдения он делал скорее из чувства долга, чем по желанию, а чаще предавался размышлениям о жизни, о самом себе и мир­ской суете.

«Ох, эти вечные поиски и перескакивания с одного занятия на другое! Ведь это — несчастье моей жизни, ничего-то цельного у меня не получается. Хоть бы что-нибудь произошло!» Но ничего не случалось. Нансен вспоминал свое детство и юношеские годы. В то время он мечтал весь мир перевернуть. Это он-то, которому даже собственную жизнь не под силу направить по твердому пути! Перед его взором вставали корифеи науки — естествоиспытатели, и он спрашивал себя, хочет ли он стать таким, как они. «Ни один в моих глазах не заслуживал снисхождения, даже Дарвин, Ньютон и те с трудом выдерживали мой суд».

В бергенские годы ему впервые удалось сосредоточить все свои силы и обрести душевное равновесие, но ненадолго: поездка в Грен­ландию вновь все перевернула. А теперь еще один переворот — по­ход к Северному полюсу. Душа его раздвоилась, а та великая мысль, которой он ждал, так и не явилась.

«Любовь к Родине, к дому у меня цельная, вернее, к той, кто для меня — сама жизнь, кто для меня все! Там, дома,— она. Так, может быть, для этого только жить — и довольно? Но раз это сама жизнь для меня, то она не может быть целью жизни. Вместе мы должны найти себе другую цель».