Книга об отце (Ева и Фритьоф)
Шрифт:
Среди нагромождений коробок, шкатулок, инструментов и банок, писем и бумаг, сложенных кипами в комнате, он не мог найти ничего интересного и через некоторое время перебрался оттуда назад в умеренный пояс.
«Кажется, там прохладно?» — улыбаясь спросила Ева. Затем она села, скрестив руки на груди. «А теперь можете задавать вопросы, можно и нескромные».
Нескромные! Куда уж там.
Рольфсен даже не посмел спросить, когда она родилась. Нет, он просто не мог себе это позволить.
Вечером в доме были гости, веселые, оживленные. И веселее всех была Ева.
Перед ужином она сказала: «Извините, мне надо помыть руки».
Нурдалю показалось, что руки у нее и так совершенно чистые. И он осмелился спросить:
И все-таки он был уверен, что хозяйка вышла именно для того, чтобы попрощаться с Лив на ночь.
Перед тем как она вернулась в комнату, Рольфсен услыхал голоса за дверью: «Держись, теперь уже немного осталось».— «Да разве я не держусь?» — «Конечно, конечно, держишься». А затем: «Ведь только ради Фритьофа я и терплю его. Может, книжку хорошую напишет».
Дверь отворилась, «и с шуткой на устах, веселая и улыбающаяся, Ева Нансен, молодая, прелестная, вошла в комнату и жестом пригласила меня к столу».
Уехав из Люсакера, в сущности, ни с чем, Рольфсен пошел на улицу Фрогнерсгате к госпоже Сарс. «Ведь она одна из лучших рассказчиц в Норвегии»,— думал он. Приняли его приветливо и радушно.
«Три ее кофейника уже стояли на столе и шипели. Корзиночка, полная пирожных, расположилась между ними».
Но и матушка Сарс была так же сдержанна. Вместо того чтобы отвечать на вопросы, она усиленно потчевала журналиста пирожными. Он понял, что придется ему уйти «не солоно хлебавши». Тогда Рольфсен поехал к Ламмерсу. Уж здесь-то он наверняка получит хоть какие-нибудь сведения.
«Ламмерс пожал мне руку так, как лишь он один это умеет, и сказал мне своим замечательным басом, что, как только закончится праздник песни, к июню-то уж наверняка, он обязательно найдет для меня время».
Неудивительно, что Рольфсен разделил мнение одного датчанина, который составлял генеалогическое древо Нансенов: «В этой норвежской семье я встретил очень мало сочувствия и помощи».
Если я сказала, что была в те годы маминым утешением, то теперь мне придется взять свои слова назад. На самом деле я доставляла ей много беспокойства. Вскоре после отъезда отца легкомысленная нянька бог знает чем накормила меня, чтобы я не плакала. С тех пор начались беды с моим желудком, которые довели маму чуть не до безумия. Няньку сразу уволили. А я болела недели, месяцы, даже годы.
Профессор Торуп очень гордился, что спас мне тогда жизнь, но назначенная им суровая диета доставила матери много хлопот. Все говорили, что я смирный и послушный ребенок.
Иногда люди, не знавшие о моей болезни, пытались угостить меня фруктами, шоколадом и другими лакомствами, но я говорила: «Мама не разрешает», и больше мне не предлагали. Торуп, который считал делом своей чести сберечь меня в целости и сохранности до возвращения отца, не желал рисковать. А мы с мамой беспрекословно ему подчинялись.
«Я подоспел как раз вовремя, чтобы еще раз спасти тебе жизнь»,— говорил потом отец.
Видя, что я совершенно здорова, он сразу же заменил мою однообразную диету здоровой естественной пищей. Вскоре я поправилась. Вероятно, я больше не была такой смирной и послушной, как раньше, зато стала здоровой и сильной.
Таким образом, папино возвращение для мамы было радостью вдвойне.
XI СЛАВНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ И ПОСЛЕДУЮЩИЕ ГОДЫ
Вот он спускается с плато! Он из-за океана
приносит соль воды и хладное дыханье льда.
В голубизне небес далеких, в глубь зари багряной
взгляд погружен. И поступь необычна и тверда.
Огонь, кипящей в недрах гор, напоминает речью,
в могучем голосе звучит бескрайних далей звон.
Не зная дома, он всю жизнь спешит мечте
подобно королю без королевства обречен.
Юнас Гудлаугсон «Пришелец»
Нансен и Юхансен совсем было потеряли надежду на приход корабля. Лишь 26 июня «Виндворд» прибыл на рейд.
Все пришло в движение, Джексон тут же отправился на корабль и скоро вернулся с новостями. Дома, в Готхобе, все в порядке. У Нансена точно камень с души свалился. О «Фраме» по-прежнему никаких новостей, но, впрочем, пока что их ждать рановато. Нансен перебрался на корабль. Капитан Браун и команда сердечно приняли норвежцев. На подходе к острову «Виндворду» встретились тяжелые льды, но на обратном пути им сопутствовала удача, лед стал значительно легче, и капитан Браун мог вести корабль быстрее. Надо было попасть в Норвегию раньше «Фрама», чтобы родные не испугались, увидев, что Нансена и Юхансена нет на борту.
Днем 12 августа путешественники впервые увидели в бинокль парусник. Это был первый привет родины. Затем показалось еще несколько парусников и четыре больших парохода. Нансен часами просиживал на палубе с биноклем. К вечеру на горизонте появилась темная полоска. Это была родная земля — Норвегия.
«В душу закрался страх. Что-то нас ждет там».
Наутро приблизились к берегам Норвегии. Плоские низкие шхеры и островки, заливаемые волнами, такие же неприветливые, как там, откуда они возвращались. «И все же это Норвегия».
И вот наконец на борт поднялись лоцманы — отец и сын. Они поздоровались с капитаном Брауном и очень удивились, услышав на борту судна норвежскую речь. Капитан не удержался, имя Нансена сорвалось у него с языка, он обнял лоцмана и тряс его от радости, что может сообщить такую новость.
У рыбака что-то дрогнуло в лице, он пожал путешественникам руки и поздравил с возвращением.
Лоцман сообщил, что о «Фраме» еще ничего не слышно. Во вторник 13 августа «Виндворд», подняв все флаги, тихо и незаметно вошел в гавань Вардё. Не успели спустить якорь, как полярные путешественники кинулись на телеграф. Никто их не узнал.
«Никто, кроме умной коровушки. Она встала посреди узкой улицы и с удивлением уставилась на нас».
Нансен положил перед начальником телеграфной станции целую пачку телеграмм с просьбой отправить все это как можно скорее. Телеграфист пришел в ужас. Но, заметив подпись на верхнем листке, он отвернулся, чтобы скрыть волнение, однако быстро совладал с собой и крепко пожал руки полярникам.
Сразу застучал телеграфный аппарат, передавая эту новость чуть ли не всему свету. В первую очередь из Вардё были отправлены телеграммы на имя Евы и матери Юхансена, родным остальных товарищей, королю, норвежскому правительству. Некоторые содержали более тысячи слов, и бедные телеграфистки совсем замучились. Начальник телеграфа сказал, что в городе находится профессор Генрик Мон [92] . Это была нежданная радость, ведь он всегда был горячим сторонником экспедиции. Нансен тут же побежал в гостиницу. Да, профессор у себя в номере, но, к сожалению, прилег после обеда отдохнуть, сказали там.
92
Мон, Генрик (1835—1916),— норвежский ученый-метеоролог, почетный член Петербургской Академии наук (с 1907 г.). Организатор сети метеостанций в Норвегии и автор ряда трудов о ее климате. Обработал и издал наблюдения полярных экспедиций А. Норденшельда на «Веге» и Ф. Нансена на «Фраме». Именно Г. Мону принадлежит идея о существовании течения, движущегося от Новосибирских островов мимо Северного полюса к Гренландии, которую Нансен положил в основу плана экспедиции на «Фраме».