Книга Розы
Шрифт:
Санька ушел на фронт с третьего курса юридического института, не успев сдать последнюю сессию. Это и определило выбор его будущей профессии – Родину защищать. За годы войны Исай дослужился до командира полка артиллерии. Пройдя пол-Европы, из каждой освобожденной столицы присылал он мне, своей любимой сестренке, свое фото на фоне исторических памятников. На последнем – из Вены – китель широко улыбающегося брата украшают три ордена Красной Звезды и орден Отечественной войны II степени. Всего несколько дней отделяют Исая на этом снимке от получения ордена – Отечественной войны I степени и четвертого ордена Красной Звезды.
Это случилось в 1945-м на территории Австрии. Часть полка под командованием моего брата вместе с артиллерийскими
Как вернуть, если они окружены? Исай оценил ситуацию и принял решение. Скомандовал:
– Надеть всем плащ-палатки! Приготовиться к прорыву!
На первую машину командир водрузил какой-то флаг – он нашел его на земле. И пояснил:
– Мы под этим флагом на большой скорости рванем к нашим. Пока немцы очухаются, мы уже проскочим. Главное, чтоб наши стрелять не начали. Поэтому, как только через немцев прорвемся, снимайте флаг.
Немцы действительно пропустили транспортную колонну с орудиями под этим флагом, потому что в составе немецкой армии были и соединения союзников: мадьяр, румын, итальянцев и т. д. А через некоторое время вызывают брата в штаб, а там, в углу, он видит знакомый флаг.
– Вот твой трофей, можешь забирать, – говорят ему.
– Та на грэт свиной он мене трэба? А шо за флаг? – интересуется Исай.
– Флаг бельгийской королевы.
– Да ну? О то ж надо такое!
Посмеялись все. А потом начальник штаба говорит:
– За то, что ты вернул артиллерию, тебя к ордену представили.
Так получил Исай орден Отечественной войны I степени. А ордена Красной Звезды, как известно, офицерам давались за личные подвиги, за пролитую в бою кровь. Последний из четырех орденов для брата мог стать посмертным, если бы…
Это тоже случилось на территории Австрии в самом конце войны. Когда раненного в живот осколком снаряда командира бойцы несли на плащ-палатке в госпиталь, он, зажимая рваную рану, буквально в руках держал свой желудок. По счастью, госпиталь оказался неподалеку, а там дежурил хирург-гастроэнтеролог. Морщась от боли, Исай попытался шутить:
– Что – сразу на стол? Может, дашь отдохнуть немножко?
Хирург был немногословен:
– Нет!
– А попить дашь?
– Нет!
– Пить не дашь? Ребята, несите меня обратно! – скомандовал, уже почти теряя сознание, Исай. Бойцы в полной растерянности переводили взгляды с командира на доктора. Тот решительно заявил:
– Здесь командую я. Быстро несите вон в ту палату. Дверь открывайте. Кладите.
Исай думал, что его положат на кровать. Оказалось, внесли в операционную и положили на стол. А хирург уже моет руки и говорит:
– Давай знакомиться. И рассказывай, как это тебя угораздило?
– Дай глоток воды – все расскажу, – взмолился Исай.
– Я тебе обещаю, после того, как с тобой повожусь, дам тебе бутылочку боржоми, если пить будешь по глоточку.
Операция прошла успешно, но не бесследно для Исая. Желудок и раньше был его слабым местом. Петька, ординарец, зная про больной желудок командира, всегда доставал для него минеральную воду. Брат шутил:
– У Чапая был Петька, и у меня такой же.
С минеральной водой связан один не очень приятный для Исая инцидент. Он произошел в марте 1944 года, когда наши войска, освобождая от захватчиков территорию Украины, форсировали реку Южный Буг. На одном из участков реки за организацию переправы отвечала часть, которой командовал мой брат. Исай рассказывал мне, как сложно было навести понтонный мост – мешали быстрое течение в этом месте и беспрестанные налеты вражеской авиации. Решение оказалось под поверхностью воды – установив понтоны под водой, наши сумели скрыть переправу от противника. Брат сидел в своей штабной землянке, когда в нее ворвался какой-то генерал и сразу на повышенных тонах стал требовать срочно переправить
– Нам надо срочно на тот берег, а ты, сволочь, тут водку пьешь сидишь! Да я тебя сейчас сам – к высшей мере!
Он выхватил револьвер и уже взвел курок, когда Исай, схватив бутылку с водой, швырнул ее в генерала. Тот получил сотрясение мозга, а Эпштейна посадили под арест до выяснения. На допросе генерал заявил, что это майор выхватил у него револьвер и хотел в него выстрелить. Но свидетели не подтвердили эту версию. Отпечатков пальцев Исая на оружии подполковника не обнаружили. К тому же у брата, как у всякого командира, имелся свой пистолет, из которого он бы и выстрелил, если б хотел. Приезжал туда и командующий дивизией. Тот, когда ему рассказали о происшествии, пошутил:
– Нечего разбрасываться нарзаном. Посмотрите, может, у майора найдется лишняя бутылка – я тоже люблю минералку. Додумался тоже – в такую падаль бросать бутылки.
Борис тоже воевал и был ранен. В госпитале в Конотопе хирург посмотрел его и поинтересовался:
– Эпштейн? А у тебя нет сестры Раи?
– Есть. Раца на фронте.
Он Раю почему-то Рацей звал.
– Не Раца, а Раиса Соломоновна, – поправил врач.
– Это и есть моя сестра. А я Борис Соломонович.
В общем, убедил доктора, что он брат Раечки.
А ему в госпиталь прислал письмо командир части. Мол, если сможешь, просись обратно в свою часть, а мы тебе обеспечим условия, чтобы смог дослужить до конца войны. Война уже шла к концу. Боря и стал проситься назад в воинскую часть. А ему говорят: ты свое уже отвоевал! Тогда он за поддержкой – к тому врачу, который вместе с Раей работал. Добился-таки возвращения в часть. Там и дослужил до конца войны.
Глава 17
На круги своя
Мужа Беллы по возвращении из Швеции долго проверяли. Тем, кто побывал в плену или был интернирован, как правило, не разрешали жить в областных городах. Соболеву же после проверки даже вернули его довоенное жилье – деревянный флигель во дворе МИИТа (Московский институт инженеров транспорта), как он писал на конвертах. Но пенсию по инвалидности как участнику войны не назначили, а работать Анатолий Михайлович больше не мог по состоянию здоровья – из-за простреленного легкого. Но ум, интеллект, понимание происходящего – все это сохранилось. И каково было жить с этим пониманием человеку? Осознавать, что он больше не опора, не глава семьи, поскольку материальное благополучие теперь держится на хрупких плечах его жены. Белла по возвращении в Москву снова пошла работать в Метрострой инженером. Уходила рано, возвращалась затемно. Работы было много. Проблем тоже. По ее предложению пригласили для консультации специалистов из Венгрии, чтобы избежать вибрации почвы и строений в тех местах, где прокладывалась подземка. Возвращаясь, измотанная за день Белла не пыталась объяснить мужу причин своей задержки. А он бешено ревновал ее, начинал обвинять:
– Ты гуляешь! Любовника завела.
Белла в ответ огрызалась и продолжала жить своей жизнью, в которой не было места переживаниям и страданиям Анатолия.
Когда Белла получила вызов в Москву, она взяла с собой Гальку, потому что они меж собой очень дружили. И стала Галька жить у Соболевых. В это время в Москву вернулся наш старший брат Леня. Он получил квартиру в Москве и стал работать в Наркомате обороны. Леня устроил Гальку в отдел кадров какого-то завода и снял ей комнатушку, темную такую, узенькую, метров на десять, и платил за нее 700 рублей в месяц. Большие деньги по тем временам. А через некоторое время Леня Гальке сказал: