Книга Розы
Шрифт:
Смотрю – и впрямь бочка с чистой водой. Первую кружку сама выпила, вторую им отнесла. А солдаты, оказывается, уже два раза сами бегали пить. Отошла я на свою горку. Умылась немного. Свернулась в калачик в бурьяне – у кого-то такой же, как у меня вырос. И уснула. Проснулась от того, что кто-то меня тормошит:
– Девочка! Девочка!
Открываю глаза – пожилой мужчина стоит:
– Ты чего тут разлеглась?
– Так мне картошку солдаты копают.
– Это тебе? Тогда вставай! Машина приехала.
Оказалось, это водитель. Картошки накопали двадцать два мешка.
– Ты, девочка, так больше не делай, – наверное, знал: солдат есть солдат. И один ушлый среди многих порядочных всегда найдется.
– Ой, дядечка, да я с суток. А тут огород.
– А зачем тебе столько картошки? – спрашивает.
– А у меня сестра в Харькове голодает страшно.
– Что у нее – семья большая?
– Небольшая. Но они в оккупации были. Теперь бедно живут. С работой плохо. Пайки не дают.
Пошли мы к машине. Нашу картошку уже затарили. Подъехали к Лозовой, они сгружают мои двадцать два мешка. А бабка бегает вокруг, квохчет:
– Сюда сгружайте, поближе к клуне тащите. Розка, как же ты выдержала?
– Бабка, дай пожрать что-нибудь, – прошу. – Умираю, как жрать охота.
А солдаты спрашивают:
– Что ж ты нам не сказала? У нас же с собой пайки были.
Наутро, когда пришла на работу, передала с нашего ВЧ на телеграф телеграмму: «Володя. Приезжай картошкой. Двадцать мешков картошки увезете». Два мешка я решила оставить себе. Груня телеграмму получила, всполошилась:
– Какие двадцать мешков? Он что, на себе повезет?
Володя с работы пришел, прочел текст, успокоил:
– Ничего, она на паровозе меня добросит.
Так и вышло. На тачке в несколько рейсов доставил он картошку на станцию к водокачке.
– У меня еще один мешок есть. Может, мы угля наберем? – спросил меня Володя.
– Не сейчас, а когда будешь ехать, машиниста попросим. Кто откажет?
– Роза. Если можно! А то ведь нам и взять негде. На пути пойдешь, там нерусские черти стреляют в упор. Охрана.
– Володя, не беспокойся. Надо будет два мешка, дадут два.
Я только заступила. Коля Коротков согласился меня подменить. У него картошка возле дома росла. Тоже три мешка накопал. Земля там такая – чернозем – плюнь, и все растет. Все знали про Груню, про зятя. Я сама подошла к машинистам, попросила забросить картошку на тендер и дать пару мешков угля.
– Сколько тебе угля? – переспросили они Володю.
– Пару мешков.
– А пять не возьмешь? Мы тебе пять дадим.
– Спасибо, я Розе скажу, – растрогался Володя.
– Она у нас Роза Соломоновна, – поправили его машинисты.
– Да она ж еще маленькая!
– Эта маленькая так задаст жару, что впереди паровоза бежим.
Володя только сожалел тогда, что не догадался взять пару бутылок самогона – машинистов отблагодарить.
В жизни, как известно, грустное и смешное порой соседствуют так близко, что отделить одно от другого нельзя. Один такой случай произошел со мной в период работы на Лозовой. На право занятия перегона мне нужен был ключ-жезл с соседней станции, а до нее – три километра. Для молодой девушки –
Дежурный успокоил:
– Сейчас добегу, позвоню, чтоб за тобой прислали маневровый паровоз.
Он бегом на свою станцию, я – в Лозовую. Я бегу – волк бежит. Я останавливаюсь – волк останавливается. И уже на границе станции вижу: едет мне навстречу «овечка», паровозик маневровый. Я обрадовалась: «Если они успеют, то успеют. Они же не могут не видеть волка. Да и дежурный должен передать про волка».
И тут машинист сделал глупость – дал оповестительный длинный сигнал. Волк мог кинуться в мою сторону, и тогда бы мне несдобровать. Но он бросился в лес. А я стою и не могу сделать ни шага. Опустилась на рельсы, сижу. Подбегают ко мне машинист с кочегаром, подхватывают меня и затаскивают на паровоз.
– А як бы вин на мене прыгнул? – выговаривала я потом машинисту.
– Розочка, я уж потом понял, что сделал глупость. Но у нас были лопаты и лом, мы бы не дали тебя съесть.
Окончательно оправилась я от шока уже в диспетчерской, когда отправила поезд в направлении Сахновщины, для которого жезл брала, и разревелась. Дежурный, чтобы отвлечь меня, спрашивает:
– Что ж ты такая бледная? Может, голодная?
– Не, – отвечаю.
– А я и бачу: у тебя в руках лепеха да картохи.
А в руках у меня правда оказались зажаты лепешка и две картошины, которые мне дал тот дежурный вместе с жезлом. Вот и думай, смеяться мне или плакать от того происшествия?
Глава 15
Не было бы счастья…
Я Кагановичу, наркому путей сообщения, благодарна за многое. Это ведь благодаря ему появился первый краткосрочный институт для железнодорожников в Люботино под Харьковом, где я получила специальность инженера службы движения первого ранга. Один только выпуск и состоялся. Железнодорожники всегда были малограмотными. Четыре-пять классов образования. Десятилетка – уже много. А Каганович еще и техникумы железнодорожные открыл – в Днепропетровске, например, в Харькове и под Харьковом.
Я Кагановичу благодарна и за то, что в 1943 году, когда форма старая у всех поизносилась, выдали железнодорожникам новую: девчатам юбки и китель, мужчинам рубашки, брюки и ремни. А то ведь до того дошло, что идет впереди машинист, а у него задница голая – штаны разлезлись. Кто похихикает, а кто посочувствует.
И вот еще до того, как новую форму нам получить, собирают нас в Харькове на партийно-комсомольскую конференцию. Выходит на сцену девица. Кожаные сапожки. Юбочка до середины колена, китель ладный. И кубанка лихо заломлена. Я на нее глянула, и такое зло меня взяло: мы ходим в кирзовых сапогах, портянок нет, носков нет.