Книга сияния
Шрифт:
– Можешь идти, Браге, – сказал император, – но твои услуги мне в дальнейшем ох как понадобятся. Составить мой гороскоп на многие будущие тысячелетия.
– Всегда в вашем распоряжении, ваше величество.
Напрягая ягодицы, Браге покинул гостиную так быстро, как только позволяли правила приличия. Едва дверь за ним захлопнулась, астроном во весь дух рванул по коридору к ближайшему лестничному проему и немедленно пустил туда мощную струю золотистой мочи.
«Если оба рецепта бессмертия хороши, – фантазировал император, – то почему бы не заполучить еще какой-нибудь? Трансильванский граф сможет обеспечить номер
– Послушай, Кеплер, – спросил император, – как думаешь, а можно прожить три вечности?
Кеплер решил, что чем короче будет ответ, тем лучше, а потому промолчал. Разве сама Земля – вечна? Возможно, закон рождения и смерти справедлив для всей вселенной. Звезды внезапно появляются там, где раньше их не было. Так, в году одна тысяча семьдесят втором Браге, а вместе с ним многие другие увидели новую звезду. Не значит ли это, что звезды тоже рождаются и умирают? И вечность для них – лишь краткое мгновенье?
Дирижер громко откашлялся. Клавикордист тронул клавишу «ля», задавая тон, альтовые блок-флейты подстроились октавой ниже. Серпентисты со своими инструментами, похожими на латинскую «S», взяли еще ниже, их звук подхватили цитры и гобои; сопрановые блок-флейты пропели ту же «ля» октавой выше, последними зазвучали трубы и струнные.
Рохель как раз задремала, но громкие звуки оркестра разбудили ее. И тут дверь в опочивальню, где она пряталась под кроватью, распахнулась.
24
Время не давало отсрочки. Поэтому тем же вечером евреи Юденштадта собрались в доме рабби Ливо. Хотя вечер выдался на редкость ветреным и дождливым, в кабинете раввина столпилось столько народа, а из печи так валил дым, что окно пришлось открыть. Ветер и дождь со свистом бились о стены здания. В кабинете находились все члены Похоронного общества, естественно, Майзель, зятья раввина, учителя из шуля, Зеев и другие ремесленники. Каким-то чудом сюда втиснулись все Бар-мицва[45] Юденштадта, а также протестант Кеплер, который ускользнул из замка, как только убедился в том, что Вацлав вырвет Рохель из объятий императора. Перл, будучи ребицин, тоже имела право присутствовать на собрании. Дочери раввина вместе со всеми своими детьми отправились в дом Зеева, чтобы дождаться, когда Рохель вернется из замка. Йоселю дали мелок; одна из стен кабинета, не занятая книжными полками, должна была послужить ему бумагой или пергаментом. Свечи тускло освещали кабинет.
– Ситуация такова, – серьезным тоном начал рабби Йегуда Ливо. – Император считает – разумеется, это заблуждение: раз я дал жизнь Йоселю – а вам известно, что представляет собой акт творения, который я властен был проделать лишь однажды и для особой нужды…
– Ближе к сути, – резко произнес Зеев, который становился все более неугомонным. Его Рохель по-прежнему находилась в замке.
Раввин, сидящий во главе своего длинного и узкого стола, который напоминал бы стол в трапезной монастыря, не будь он накрыт персидским ковром с изящным узором, поднял брови и невозмутимо продолжал:
– Как все мы знаем, император надеется обрести вечную жизнь. Теперь он хочет, чтобы я ему в этом помог.
– Жить вечно, – нараспев произнесло собрание. – Без конца, без конца.
– Но как? – спросил
– С помощью Каббалы.
– Каббалы?! – эхом откликнулось собрание.
– И чтобы я не отказался, он решил сделать всю нашу общину заложниками. Он готов устроить резню, только бы принудить меня.
Люди в комнате содрогнулись, как одно тело.
– Итак, рабби… – Зееву снова показалось, что разговор зашел в тупик, – если вы не возражаете…
– В этом вся суть. Как вам хорошо известно, я никому не могу обеспечить вечную жизнь, а Йосель, желая спасти меня, спасти нас всех, сказал императору…
– Сказал? – вежливо переспросил Зеев.
– Написал. Ты же там был, Зеев Вернер. Йосель написал…
– Что он написал, что он написал?
– Если будете вести себя тихо, я расскажу.
Ветер налетал на деревянное здание, и казалось, что оно покачивается, как корабль в бурном море.
– Йосель написал, что хранители секрета бессмертия – мы все, что каждый член нашей общины хранит отдельный фрагмент тайны и если кому-то из нас будет причинен вред, секрет будет утерян. Таким образом Йосель пытался позаботиться о том, чтобы все мы остались в живых.
Ледяной дождь пробивал себе дорогу меж зданий Юденштадта, пригибая к земле высокую траву на кладбище.
– Не понимаю, – Зеев пытался сосредоточиться на текущих делах, но разум его оставался в замке.
«Я представляю: каждый из нас знает слово или букву».
Йохель мог думать только о Рохели. От тревоги его ладони стали влажными, и он с трудом удерживал мелок.
– Друзья мои, – признался раввин. – Вот что я хочу вам сказать. Когда я говорю, что у каждого из нас есть слово, которое можно передать императору, это в худшем случае ложь, а в лучшем – молитва. Кроме того, у этой затеи есть небольшой изъян… хотя нет – скорее большой. Как только кто-то из нас передаст свою часть секрета, он больше будет не нужен.
– Но если они захотят искалечить кого-нибудь или убить, можно будет пригрозить, что остальные совершат самоубийство, – разумно предложил Зеев. – Тогда все останутся живы.
– Это только отсрочка, – рабби Ливо почувствовал, что у него нет сил обсуждать этот вопрос. – В какой-то момент, в тот момент, когда весь секрет будет выдан, мы императору больше не потребуемся.
Майзель выступил вперед. В своем превосходном камзоле, коротких штанах с подбоем, шелковых чулках, во всем придворном наряде он выглядел странно в этой толпе бедняков, торговцев, учащихся.
– Мы всегда будем ему полезны. Налоги, займы…
– Других королей эти соображения не останавливали, – возразил рабби Ливо.
– А не постигло ли императора безумие, которое поражает больных сифилисом? – спросил Зеев.
– Никаких признаков этого он не проявляет, – сказал Майзель, задумчиво оглаживая аккуратно подстриженную бородку. – Возможно, император страдает от наследственного недуга Габсбургов. Многие его предки отличались странным поведением. К примеру, его прабабка делила постель с трупом своего мужа. Вспомните также несчастного дона Карлоса. Не говоря уже о сыне императора, доне Юлии Цезаре, который заколол свою любовницу, ударив ее кинжалом в глаз, расчленил ее тело и бросил медведям под Чески-Крумловом. У императора безумие выражается в колебаниях между предельным возбуждением и парализующей тоской.