Книга сияния
Шрифт:
– Возможно, его состояние так ухудшится, что он про нас и не вспомнит, – предположил Зеев. – Если выдавать по кусочку секрета в день, это можно растянуть на…
– На несколько лет? – спросил раввин. – И что потом?
– Мы будем понемногу уходить из города, один за другим.
– Завтра утром городские ворота закроются. Да и куда мы пойдем? Но даже если мы сумеем мало-помалу уходить, это не останется незамеченным, верно? В какой-то момент нас станет так мало, что все раскроется. Нет-нет, – и рабби вздохнул.
– А как насчет Келли и Ди? Уверен, они
– Бабочки еще не вылезли из коконов, – сообщил Кеплер. – А когда вылезут, императору потребуется несколько недель, чтобы убедиться в продлении их жизни.
– Келли и Ди будут казнены, сколько бы эти бабочки ни прожили. – Зеев верил, что этот ветер и дождь – предупреждение Божье для Юденштадта. Это знамение, дурное знамение.
– Будем надеяться, что Келли и Ди что-нибудь придумали.
В детали их планов Кеплер посвящен не был. Поднявшись сегодня в лабораторию, он нашел двух алхимиков в прекрасном расположении духа, печи полыхали жаром, все перегонные кубы были в работе, Келли сверлил глазами древние тома, а Ди, точно вдохновенный повар, что-то перемешивал.
– Если вас интересует мое мнение, так все эти бабочки должны просто сдохнуть. Я был в зале Владислава, когда там проводилась книготорговая ярмарка, но там стояла такая вонь от конского навоза после рыцарского турнира, что и гигант упал бы замертво… Извини, Йосель, – Зеев улыбнулся голему.
– А сколько у них там бабочек? – вмешался раввин.
– Должно быть, сотня с лишним, – сказал Карел.
– А по-моему, тысяча, – возразил Майзель.
– Черт их знает, – подытожил Кеплер.
– Он точно знает, – сказал раввин. – А Киракос? Мне интересно, что за игру он ведет?
– Подозреваю, чем больше беспорядка, тем лучше его перспективы.
Длинный плащ мэра Майзеля был сшит Рохелью из мягчайшего черного бархата. Казалось, стоит мэру раскинуть руки – и он полетит над домами Юденштадта, прочь из Праги.
– Вацлав, однако, очень добрый малый, – упомянул Зеев. Вацлав сказал, что намерен спасти его жену. Он определенно собирался спасти его жену. Он обещал.
– Вацлав – сын императора и кондитерши.
– Боже мой, мэр Майзель, я и знать об этом не знал, – Кеплер был потрясен.
– Разве вы никогда не видели его подбородка? – спросил Майзель. – Взъерошенных рыжих волос?
– А есть хоть какая-то возможность посадить его на трон? – спросил Зеев.
– Абсолютно никакой, – ответил Майзель. – Кроме того, Вацлав даже не знает, что сын императора.
– А император знает?
– Зеев, друг мой, знает император, не знает – ему все равно нет никакого дела.
– Значит, в Песах нам придется иметь дело с тремя злонамеренными братьями и отцом Тадеушем, – вставил раввин.
– Отец Тадеуш? Он тоже хочет жить вечно?
Все знали, что Йосель был создан, чтобы защищать Юденштадт, но мало кто догадывался, что все началось с вполне конкретной угрозы. Теперь, не углубляясь в подробности, раввин передал собравшимся ужасную новость, которые сообщил Карел, – о погроме, который должен был состояться в Песах.
–
– Если протестанты завоевали бы всю Европу, где бы тогда обосновались евреи?
Зеев не был уверен, что может сейчас рассуждать разумно. Рахиль в замке, Тадеуш у ворот, императору нужны какие-то волшебные заклинания.
– Подозреваю, Зеев, – по обыкновению задумчиво проговорил Майзель, – что евреи, как всегда, оказались бы в месте, которое не стоит упоминать в приличном обществе. Хотя многое зависит от того, что это будут за протестанты. Крестьянские восстания для нас не слишком хороши, ибо крестьяне, будь то протестанты или католики, считают, что мы заодно с королем или дворянами – зачастую это действительно так. Мы получаем защиту от тех, кому нужны наши деньги. Хотя нередко люди вроде пап и других правителей настраивают бедноту против нас эдиктами и проповедями. Лютер понял, что не сможет обратить нас в свою веру, и люто возненавидел. Извини, Йоханнес, но это правда.
«Мы ушли от главного вопроса, – написал на стене Йосель. – Давайте рассматривать наши беды по порядку. Мы должны защищаться не только от горожан, но, возможно, и от стражников императора».
Голем уже решил, что сразу же после собрания пойдет прямо в замок и уведет оттуда Рохель. Пусть даже Вацлав человеком слова – как долго даже самый умный и благонамеренный человек сможет удерживать охваченного похотью императора?
Усталый и погрустневший, рабби Ливо оглядел комнату, внимательно разглядывая каждое лицо.
Перл, его жена. Когда их сосватали, он был просто мальчиком из ешивы, а она – девочкой с косичками, маминой дочкой. У Перл было солидное приданое, но после того как ее отец потерял все свое состояние, она стала работать в пекарне, помогая родителям, а затем скопила достаточно средств, чтобы они с Йегудой смогли пожениться, завести домашнее хозяйство. Страсть? Лишь увидев Рохель, он об этом подумал. И все же – какое это имело значение? Сама мысль о гибели Перл была за пределами его понимания. Непостижима. Невыносима.
Майзель, мэр, банкир и кредитор императора, благодетель общины.
Предусмотрительный, рассудительный, растянутый меж двух миров, и очень туго растянутый. Майзель с отцом перешли от поношенных тряпок к плащам, длинным и трехчетвертным, к поставке меховых воротников, цельных шкур, затем к найму рабочих, которым при Максимилиане позволялось быть евреями. Мало-помалу они стали давать ссуды – поначалу небольшие суммы. Заодно привозили кружево и тонкое стекло из Италии, пряности из Индии, шерсть из Англии. Их лавочка выросла, потом появилась еще одна, потом бумажная фабрика и переплетная мастерская, а их дом стал чем-то вроде уединенного места переговоров, пока сам император не стал занимать у них (или, вернее, брать) громадные суммы. Майзель оплатил войну, коллекцию бесценных картин – почему бы не оплатить бессмертие в пробирке (ох как же это ужасно)? Майзель, благороднейший человек из всех ныне живущих.