Книга сияния
Шрифт:
– Киракос лечил мальчика, ваше величество.
– А, да-да, теперь припоминаю. Этот дурак бросился следом за Вацлавом. Значит, у него оспа, так? Чем он думал? Просто интересно. Что ж, теперь он дорого заплатит за свою доброту. Все очень дорого за все заплатят. А как там бабочки? Как они поживают? Слава богу, у нас теперь наготове целые бочки этого эликсира.
– Прошу прощения, ваше величество, но все бабочки сдохли.
– Сдохли? Сдохли? – император снова подскочил. – Как это они могли сдохнуть? Не может
А бабочки, до конца прожив отпущенный им срок, лежали теперь толстым бархатистым ковром на полу своего сетчатого города, сложив крылышки, словно в молитве.
– Мне очень жаль, ваше величество.
– Я же говорил, что они шарлатаны, вредители, предатели, неблагодарные убийцы. А где, черт побери, Браге и Кеплер?
– Браге заболел, ваше величество.
– Что, тоже оспой?
– Неизвестно. Он не может мочиться.
– Ага! Ничего удивительного. Я же говорил Браге, чтобы он прекратил сверх всякой меры пихать в себя жратву, лить пиво и вино. А Кеплер? Он что, тоже прикован к постели или принимает лечебные ванны? Или он на луну пялится? Браге наверняка знает.
Браге было слишком больно, чтобы знать или думать о чем бы то ни было. Ему сунули в руки четки, завернули в скатерть с праздничного стола. Затем дюжина словенских стражников в сопровождении священников и оставшихся на ногах гуляк понесла астронома к его дому неподалеку от Страговского монастыря. Небольшую процессию возглавлял Йепп.
– Дорогу, дорогу! – кричал карлик. – Сторонись, сторонись!
– Кеплер… – стонал Браге.
– Найдите кто-нибудь Кеплера! – Йепп всей душой ненавидел это тощее пугало, но знал, что Браге считал Кеплера своим духовным наследником.
– Я здесь.
Кеплер видел, как Браге приковылял обратно в пиршественный зал, но затем потерял его из виду. Услышав зов Браге, он подошел.
– Мой дорогой коллега, – простонал Браге. Он упирался руками в бока, тогда как брюхо его высилось точно всплывающий из океана кит. – Я скоро умру.
– Нет, вы не умрете, – Кеплер сжал руку астронома.
– Я хочу, чтобы на моих похоронах играли Монтеверди. «Zefiro tora».
– Тише. Все у вас будет хорошо.
– Я умираю, Йоханнес, отдай мне должное, хоть сейчас мне поверь.
– Вы не умираете. Вы просто объелись.
– Я слишком хорошо знаю, каково бывает просто объесться, и теперь меня мучает не только обжорство. Говорю тебе, сам дьявол вошел в мою усталую тушу и сжимает вероломными когтями мой мочевой пузырь… Я хочу, чтобы ты до самого конца оставался со мной. Йепп, Йепп, где ты, Йепп?
– Здесь я. – Йепп сжимал другую ладонь Браге, с которой свисали четки.
Фрау Браге, похоже, дома не было, слуги покинули свои комнаты. Дети тоже слонялись непонятно где, ибо их игрушки были брошены на полу, а тарелки оставлены на столе. Весь дом был пуст, словно на него налетел
– Вы не умрете, – повторил Кеплер.
– Хотел бы я тебе поверить, Йоханнес. Но ты опровергаешь последнее слово умирающего. Я слишком долго терпел и держал мочу. Теперь она отравляет мое тело. Я умру от вежливости.
– Вы не умрете от вежливости, Тихо.
– Значит, ты утверждаешь, что я бессмертен? Что я достиг того, чего как раз добивается император?
– Вы слишком молоды, чтобы умереть.
Кеплер пытался убедить не столько Браге, сколько себя самого. Как Браге может умереть? Ведь он – само воплощение жизнелюбия, человек, который наслаждался всем на свете.
– Я вовсе не молод, Йоханнес. Я стар. Так устроен мир. Мое время истекло.
– Но вы в самом расцвете ваших…
– Способностей, ты хочешь сказать? Брось, Йоханнес, мои способности никогда не были особенно выдающимися. Да, у меня есть методический ум, но… Йепп, Йепп, где ты, Йепп?
– Здесь я, – собственно говоря, Йепп уже заполз к Браге в постель.
– Йепп, ты славно мне служил, но теперь со мной кончено.
Рохель затаилась под нитями сушеных яблок, среди реп, капустных кочанов и банок маринованного репчатого лука в погребе у раввина. Она толком не понимала, сколько прошло времени. Казалась, она всегда тут сидела и ничего другого не знала и не видела. Наконец кто-то окликнул ее. Рабби Ливо. Потом люк у нее над головой распахнулся.
– Нужно переправить тебя в Староновую синагогу. Идем, сейчас ночь. Никто не увидит.
В глубине души рабби знал, что нигде во всей Праге Рохель не будет в безопасности. Даже в самом Юденштадте про нее говорят всякое. Она ходячая цель для стрел хулы и камней ненависти. Везде, для всех и каждого. Ее больше нельзя назвать честной женщиной. Что может быть хуже?
– Я уже со всем смирилась, – проговорила Рохель.
И все же, неожиданно для самой себя, без малейших протестов и с великой готовностью она последовала за рабби Ливо на улицу, в густую тьму, быстро поднялась по лестнице и, задыхаясь от быстрой ходьбы, наконец оказалась на чердаке синагоги.
– Со временем – нет, очень скоро – нам придется вывезти тебя из Праги, – прошептал раввин. – Городские ворота закрыты, но Карел сможет спрятать тебя в своей телеге. Два раза в день его выпускают за ворота к свалке у Чумного кладбища. Осталось только договориться о времени.
– Зачем вы заботитесь обо мне, рабби? Ведь я согрешила.
– Грех этот между тобой и Богом, Рохель. Ты еврейка, и ради самой себя, ради нас всех ты обязана выжить… – рабби Йегуда-Лейб Ливо бен Бенцалель устало улыбнулся.