Книга стихов
Шрифт:
Я ли весенних цветов не жалею?
Но улыбаться не хочется мне,
да и о родине врать не умею.
И ничего тут поделать нельзя.
Мир не изменится в этом сезоне.
Даже друзья -- уезжают друзья
май коротать в золотой Барселоне.
1997 г.
УЛИЦА ПУШКИНСКАЯ
Где-нибудь еще растут каштаны,
лиственницы, липы, тополя,
но
Пушкинская улица моя.
Здесь дома стоят, как монументы
уходящих в прошлое эпох,
и такие помнятся моменты,
что невольно подавляешь вздох.
Мы уйдем -- она все так же будет.
Мы пришли -- она уже была.
Защитят, обнимут, приголубят
каменные два ее крыла.
Утреннюю, залитую светом,
вдаль зовущую по тихим вечерам --
я люблю ее зимой и летом
так, как любят песню или храм.
1997 г.
* * *
Старый город -- новый город,
два пригорка до пруда.
За прудом -- кузнечный молот
время делит на года.
Вдоль по улочке старинной
мы, беспечные, идем
за краснеющей рябиной,
просто -- за хорошим днем.
Город старый -- город новый.
Здесь такой народ живет:
нам -- приятный, вам -- суровый.
Это кто уж как поймет.
1997 г.
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
Ты -- мой воображаемый кумир,
ты -- добрый знак, ты -- предрассудок честный.
Ты тоже мой, но параллельный мир --
мир сказочный, непознанный, прелестный.
Ах, этот мир губительных зеркал --
отважных слов и мужественных взглядов.
И не таких он путниц привлекал
смертельной строгостью торжественных обрядов.
Я вижу время -- лучше не зови.
И мне вполне достаточно мгновений
от жалкого веселья до любви,
от счастья до мучительных сомнений.
Да и тебе не стоит повторять
чужих дорог, чужого безрассудства,
пока не научусь я отделять
все бездорожье мира от беспутства.
1997 г.
* * *
Снова миром правит лето.
Предъявил июнь права.
Солнцем ласковым согрета,
о любви поет трава.
Шьются платья, сарафаны,
босоножки -- нарасхват.
Пишутся в стихах романы,
люди с небом говорят.
Летом --
летом -- сильная гроза.
Летом даже наши слезы --
просто божия роса.
1997 г.
ВЕСЕННЯЯ ПЕСЕНКА
Шумит в крови адреналин,
витает в воздухе бензин,
и ничего не разобрать от смога.
Который час, который год,
и все-таки куда ведет
вот эта распрекрасная дорога?
Черемуха струит эфир,
как будто пролили кефир,
как будто вмазали по дереву сметаной.
Ах, знаю я, чем мне грозит
черемуховый альдегид --
тоской сердечной и сердечной раной.
Вся мировая соль земли
солит артерии мои,
вся мировая соль мозги терзает --
какой еще ингредиент
блокирует во мне фермент,
когда и для чего -- никто не знает.
Зачем нам столько вещества,
меняющего существа,
зачем гормон следит за мной так строго?
И отчего который год
опять черемуха цветет?
Как много непонятного, как много!
1998 г.
* * *
Когда не радует работа,
когда устану от людей,
а равнодушная дремота
угробит парочку идей,
когда меня никто не любит,
когда уже мне не до слез,
когда меня под корень рубит
астрологический прогноз,
когда не видит Бог, насколько
хочу я, братцы, умереть,
тогда и остается только
вот эту песенку запеть.
1998 г.
* * *
Осень качает деревья в лесу,
музыку эту с собой унесу.
Будет со мною всю зиму она.
Будет она, как морская волна,
душу качать мою и согревать,
сердце соленой водой омывать.
Будет она среди белого дня
гладить и гладить, и гладить меня.
1998 г.
* * *
Где-то все еще крутят Дассена,
где-то все еще верят и ждут.
Ну а здесь -- мне трава по колено,
ну а здесь -- только белки живут.
Помнишь, он обещал бабье лето
вместо русских заснеженных зим?
Как любили его мы за это
и за то, что не встретимся с ним!