Книга тайных желаний
Шрифт:
— По-твоему выходит, будто царство Божье не где-то на земле, а у нас внутри.
— Да, так я и думаю.
— Где же тогда обитает Господь? В Иерусалимском храме или в этом царстве внутри нас?
— А он не может существовать и там и здесь? — спросил он.
Внутри у меня вдруг что-то вспыхнуло, и я широко раскинула руки:
— А он не может быть везде?
Смех Иисуса эхом прокатился по пещере, но потом его улыбка задержалась на мне.
— Похоже, по-твоему тоже выходит, что Господу нельзя положить предела.
Мне стало холодно
Иисус взглянул на небо, прикидывая, который час, и в тишине этого мгновения, переполненная восторгом оттого, что я рядом с ним, что мы говорим о необъятности божественного бытия, я спросила:
— Почему Господь и дальше должен существовать в рамках наших скудных и узких представлений, которые так часто лишь отражают нас самих, но в многократно увеличенном виде? Почему бы нам не освободить Господа?
Иисус снова засмеялся, потом затих и засмеялся опять, и я призналась себе, что могла бы полюбить его уже за один этот смех.
— Хотел бы я послушать, как нам освободить Господа, — ответил он, — но мне пора. Сейчас я работаю на строительстве амфитеатра.
— Уже не в каменоломне?
— Нет. Приятно трудиться на свежем воздухе. Я вытесываю каменные блоки, которые станут сиденьями. Может, однажды ты придешь на представление и сядешь на камень, который я вытесал и подогнал своими руками.
Мы нашли общее, то, что нас сближало, но его слова, хотя и сказанные без упрека, напомнили мне о расстоянии между нами: он вытесывал каменные блоки, а я на них сидела.
Я смотрела, как он затягивает пояс с инструментами. Он не поинтересовался, что привело меня сюда, — возможно, решил, что не стоит любопытничать, или поверил моим прежним уверениям, что я просто гуляю по холмам, — но теперь я желала открыться ему. Никаких тайн.
— Я книжница, — призналась я. Сказанное звучало так дерзко, что у меня на мгновение перехватило дыхание. — Когда мне исполнилось восемь, отец позволил мне учиться грамоте, но после помолвки меня лишили этого права, а свитки сожгли. Некоторые мне удалось спасти, и я закопала их в этой пещере. Сегодня утром я пришла за ними.
— Я догадался, что ты особенная. Не так уж это было и трудно. — Он бросил взгляд на мою лопату, прислоненную к камню: — Я помогу тебе.
— Нет, — быстро ответила я. Мне не хотелось показывать Иисусу свитки, чашу или проклятие в ней. — Тебе надо торопиться. Я справлюсь сама. Мне лишь хотелось, чтобы ты узнал меня и смог понять, поэтому я и заговорила о рукописях.
Он улыбнулся мне на прощание и зашагал к бальзамической роще.
А я, отыскав
XXXII
Восемь дней спустя Ирод Антипа призвал меня к себе осмотреть завершенную мозаику. Раньше я поклялась никогда не переступать порога дворца и упрашивала отца избавить меня от такой чести, но тот остался глух к моим мольбам. Я боялась слишком перечить ему, чтобы не рисковать вновь обретенной свободой. Я уже успела смешать новую порцию прекрасных чернил и, работая по утрам, а иногда и по ночам, закончила истории поруганных женщин из Писания. Туда же я добавила случай с Тавифой. Я назвала их «Повести ужаса».
В полдень я отправилась во дворец в сопровождении отца, который прилагал необычайные усилия, чтобы настроить меня на миролюбивый лад. Пришлись ли папирусы, которые он принес, мне по вкусу? Радуюсь ли я, обретя в лице Фазелис друга во дворце? Известно ли мне, что, хотя Ирода Антипу считают безжалостным, он выказывает доброту к верным ему людям?
В голове у меня зашумело, и я услышала голос, предостерегающий меня: что-то тут не так.
Антипа, Фазелис и отец смотрели на мозаику так, словно она была даром небесным. Я с трудом заставила себя взглянуть на изображение. Крошечные тессеры почти идеально повторяли черты моего лица. Они мерцали в полумраке фригидария: губы, готовые раскрыться, глаза, которые того и гляди сморгнут, — иллюзия, игра света. Я наблюдала за наблюдателями: Иродом Антипой, ухмыляющимся, с голодными глазами лакомки, и Фазелис, слишком опытной, чтобы не замечать его похоти. Отец встал между мной и Антипой, будто хотел разделить нас. Время от времени он ласково похлопывал меня по спине, но показная нежность не столько поддерживала меня, сколько усиливала мои подозрения.
— Твое лицо прекрасно, — подала голос Фазелис. — Вижу, мой муж считает так же.
Распутство Антипы было всем хорошо известно, впрочем, как и нетерпимость к нему Фазелис. В Набатее, царстве ее отца, неверность считалась проявлением ужасающего неуважения к жене.
— Оставь нас! — рявкнул Антипа.
— Будь осторожна, — сказала царевна, обращаясь ко мне, но так, чтобы слышали все. — Я хорошо знаю своего мужа. Что бы ни случилось, не бойся: мы останемся подругами.
— Оставь нас! — повторил тетрарх приказание.
Его жена неторопливо покинула фригидарий, словно сама решила уйти. Меня тянуло броситься следом, умоляя забрать меня с собой. Предательство проникло в зал. Я чувствовала это затылком. Антипа крепко взял меня за руку. Я хотела высвободиться, но не тут-то было.
— Я собираюсь сделать тебя своей наложницей, — объявил он.
Я выдернула руку и принялась пятиться, пока каменная скамья, опоясывающая зал, не уперлась мне сзади в колени и я не рухнула на нее. Наложница. Слово будто извивалось на полу прямо передо мной.