Книга тайных желаний
Шрифт:
Отец опустился рядом, а Антипа, сцепив руки на животе, продолжал в одиночестве стоять возле мозаики.
— Ана, дочь моя. — Никогда раньше я не слышала такого подобострастия в голосе отца. — Нет лучше доли для тебя, чем стать наложницей тетрарха. Ты будешь ему почти что второй женой.
Я повернулась к нему, сощурив глаза.
— Тогда я буду той, кем меня называют шепотом: потаскухой.
— Наложница — не блудница. Она верна одному мужчине. Все различие лишь в статусе ее детей.
Я видела, что отец уже принял постыдное предложение, хотя притворялся,
— У наших праотцов Авраама и Иакова были наложницы, которые рожали им детей. Царь Саул и царь Соломон держали наложниц, как и царь Ирод, отец Антипы. Тут нет ничего предосудительного.
— Но не для меня.
Антипа наблюдал за нами с другого конца зала. Его глаза отсвечивали желтым: жирный ястреб, оценивающий добычу.
— Я не дам согласия.
— Будь благоразумной! — ярился отец. — Тебя никто не возьмет замуж. Теперь, когда ты овдовела и опорочена, мне не за кого тебя выдать. Ты достанешься тетрарху Галилеи и Иереи. Поселишься во дворце, о тебе будут хорошо заботиться. Фазелис обещала тебе дружбу, Антипа благосклонно отнесся к моей просьбе не запрещать занятия письмом, которые тебе так полюбились.
Я уставилась прямо перед собой.
— За наложницу не принято предлагать выкуп, — продолжал отец, — и все же Антипа согласился заплатить сумму в два мины [18] . Вот как высоко он тебя ценит. Мы заключим контракт, который защитит твои права.
18
Весовая и счетно-денежная единица в древней Иудее.
Терпение Антипы иссякло, и он подошел к нам.
— Я приготовил тебе подарок. — Он сделал знак своему домоправителю Чузе, и тот приблизился к нам с подносом, нагруженным табличками из слоновой кости наподобие той, которую прислала мне Фазелис, приглашая во дворец. Еще там были тростниковые перья и флаконы с разноцветными чернилами: два с зелеными, один с синими и три с красными. Следом появился слуга, который нес наклонную доску для письма из красного дерева, украшенную двумя резными драконами.
От вида подношений меня затошнило. Я прикрыла рот тыльной стороной ладони и твердо сказала:
— Мой ответ — нет.
— Почему она не повинуется, как следует женщине? — рыкнул Антипа на отца.
— Я не покорюсь. Никогда. — Я вскочила, бросила взгляд на поднос с подарками, на всю эту красоту и роскошь, и, повинуясь порыву, сунула одну табличку в потайной карман в рукаве. — Пусть это будет вашим прощальным подарком, — бросила я, повернулась к тетрарху спиной и ринулась прочь.
— Чуза! Верни ее! — раздался крик Антипы у меня за спиной.
Я помчалась со всех ног.
XXXIII
На улице я
Сначала я решила укрыться в пещере, о существовании которой знали лишь Иисус и Лави, но там было негде спать, да и есть тоже было нечего, к тому же в такой час я вряд ли встретила бы там Иисуса. Он должен быть на северном склоне, где строят амфитеатр. Внезапно мне почудилось, будто на плечо легла рука, и я услышала голос Йолты: «Однажды придет твой час, и тогда тебе понадобится все твое мужество, чтобы добиться своего… Твой час пробьет, потому что ты заставишь его пробить».
И я повернула к северному склону.
На стройке было шумно и грязно, споро стучали молотки, поднимая клубы известняковой пыли. Я стояла снаружи и смотрела на двухколесные тачки, маневрировавшие среди снующих людей, на деревянные краны, поднимающие необработанные каменные блоки, на рабочих, помешивающих раствор длинными шестами. Я не ожидала, что народу окажется так много. В конце концов я разглядела Иисуса почти на самой вершине холма: он сгорбился над камнем, выравнивая поверхность теслом.
Солнце опускалось в долину, и на спине Иисуса тень от строительных лесов нарисовала лесенку. Сами собой в голову пришли слова: «Под яблоней разбудила я тебя… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее…»
Вокруг толпились торговцы, предлагающие инструмент, рулоны дешевого льна, мясо; рабочие со стройки могли тут же отведать рагу — по сравнению с рынком в базилике это был второсортный базар. Я поискала, где бы подождать окончания дневных работ. Место нашлось рядом с прилавком, за которым продавались овощи.
Солнце скользнуло еще глубже в долину. С приближением сумерек решимости у меня поубавилось. Я настолько погрузилась в раздумья, что подпрыгнула на месте, когда протрубили в бараний рог. Внезапно молотки замолчали, рабочие принялись складывать инструменты. Все они, включая Иисуса, чьи лоб и щеки были присыпаны каменной пудрой, устремились вверх по холму на улицу.
— Хватайте ее! — проорал мужской голос.
Иисус обернулся на крик, я тоже оглянулась и сразу отшатнулась: неподалеку стоял Чуза, тыча в меня пальцем.
— Хватайте ее! — снова закричал он. — Она обокрала моего господина!
Рабочие, торговцы, покупатели, прохожие — все замерли. Улица затихла.
Я отступила в лавку. Домоправитель тетрарха последовал за мной к корзинам с луком и нутом. Он был стар, но силен. Ухватив меня за запястье, Чуза втащил меня прямо в толпу, и тут же в мою сторону полетели плевки и ругательства. Люди не скрываясь глазели на меня.
Я оказалась посреди разгневанной орды. Страх поразил меня, словно молния: вошел в макушку, пробежался по спине, а потом вдоль ног до самых кончиков пальцев. Я посмотрела на небо, и у меня перехватило дыхание: