Книга утраченных сказаний. Том I
Шрифт:
25
Слово Мэттанье содержит элемент мэтта — «окончание, конец», как в «Амбар-мэтта» — «Конец мира» (Возвращение короля, VI, 5).
Я завершаю комментарии примечанием по поводу употребления моим отцом слова гномы для обозначения нолдор, которые в Утраченных Сказаниях именуются нолдоли. Слово гномы отец использовал на протяжении многих лет; оно появляется даже в ранних изданиях Хоббита [26] .
26
В главе 3, Краткая Передышка, фраза «мечи Высоких Эльфов Запада» заменила вариант «мечи тех эльфов, коих ныне называют гномами»; а в главе 8, Пауки и Мухи, фраза «Туда отправились и прожили там не один век эльфы Света, и Глубокомудрые эльфы, и Морские эльфы» заменила вариант «Там эльфы Света, и Глубокомудрые эльфы (либо гномы), и Морские эльфы прожили там не один век».
В черновом варианте заключительного абзаца Приложения Е к Властелину Колец отец писал:
«Я иногда (не в этой книге) использовал слово «гномы» для обозначения нолдор и язык гномов вместо нолдорин. Я счел это правомерным, поскольку, что бы уж там ни думал Парацельс (если он и впрямь изобрел это название), для некоторых слово «гном» по- прежнему ассоциируется с сокровенным знанием [27] . А нолдор — название этого народа на языке Высоких Эльфов — означает «Те, Кто Знают», поскольку среди трех родов эльдар нолдор с самого начала выделялись как знанием того, что есть и было в мире, так и стремлением узнать больше. Однако они никоим образом не похожи на гномов как высоконаучных теорий, так и народных сказок; так что теперь я отказался от этого вводящего в заблуждение перевода. Ибо нолдор принадлежат к роду высокому и прекрасному, то — старшие Дети мира, ныне ушедшие. Были они статны, светлолицы и сероглазы, и темны были их кудри, кроме как в золотом доме Финрода…»
27
Речь идет о двух словах: (1) греческое gnome — «мысль, разумение» (во множественном числе означающее «сентенции, пословицы», отсюда английское слово gnome (гнома) — сентенция, афоризм, и прилагательное gnomic (гномический)); и (2) слово gnome (гном), использованное автором XVI века Парацельсом в качестве синонима для pygmaeus (пигмей). Парацельс «говорит, что элементом существ, так называемых, является земля… сквозь которую они проходят беспрепятственно, как рыба сквозь толщу воды или птицы и земные твари сквозь воздух» («Оксфордский словарь английского языка», см. Gnomez). Согласно «Оксфордскому словарю», сам ли Парацельс придумал это слово или нет, предполагалось, что означает оно «подземные жители» и никоим образом не связано с первым омонимом. (Это примечание воспроизводится по Письмам Дж. Р.Р. Толкина, с. 449; см. письмо (№ 239), о котором идет речь).
В опубликованном варианте последнего абзаца Приложения Е ссылки на «гномов» устранены; вместо них приводится пространное объяснение использования слова эльфы в качестве варианта перевода квэнди и эльдар, несмотря на умаляющий оттенок английского слова. Этот отрывок, где речь идет о квэнди в целом, повторяет формулировку черновика: «То был род высокий и прекрасный, и среди него эльдар, ныне ушедшие, были что короли: Народ Великого Странствия, Народ
28
Имя Финрод в заключительном абзаце Приложения Е сейчас можно счесть ошибкой: вплоть до выхода второго издания Властелина Колец Финродом звался Финарфин, а Финрод звался Инглором; и в данном конкретном случае изменение просто проглядели.
II
МУЗЫКА АЙНУР
Вторая тетрадь, точное подобие той, в которую мать переписывала Домик Утраченной Игры, содержит текст, написанный почерком отца (все остальные тексты Утраченных Сказаний также принадлежат его руке, кроме чистовой копии Падения Гондолина [29] ), чернилами, и озаглавленный «Связующее звено Домика Утраченной Игры, и (Сказания 2) Музыки Айнур». Текст подхватывает последние слова Вайрэ, обращенные к Эриолу (с. 20 ) и, в свою очередь, прямо переходит в Музыку Айнур (в третьей тетради, точно такой же, как и первые две). Единственное указание о датировке Связующего Звена и Музыки (которые, как я думаю, были написаны в одно и то же время) — письмо отца, датированное июлем 1964 г. (Письма, с. 345), в котором он говорит, что, когда в Оксфорде он «был в штате тогда еще незаконченного великого Словаря», он «написал космогонический миф, "Музыку Айнур"». В состав группы Оксфордского Словаря он вошел в ноябре 1918 г., а покинул ее весной 1920 г. (Биография, с. 99, 102). Если память его не подвела, и свидетельств иного нет, то пауза между Домиком Утраченной Игры и Музыкой Айнур составила около двух лет.
Связующее звено между ними существует в единственной версии, так как чернильный текст записывался поверх полностью стертого карандашного черновика. Поэтому я сопровождаю Звено кратким комментарием перед Музыкой Айнур.
— Однако, — воскликнул Эриол, — многое пока укрылось от моего разумения. Я бы, например, охотно послушал, какова суть валар. Они боги?
— Суть их такова, — отвечал Линдо, — хотя люди рассказывают о них много небывальщины и выдумок, далеких от истины, и называют их многими чуждыми именами, которые ты здесь не услышишь.
Но тут Вайрэ прервала их.
— Этот вечер, Линдо, не следует длить рассказами. Час покоя уже подступил, и при всей своей неутомимости гость наш устал с дороги. Пошли за свечами сна, а дальнейшие повести для утоления сердца и наполнения ума странник услышит завтра.
Эриолу же она сказала:
— Не думай, что завтра ты должен непременно покинуть наш дом; ибо никто к тому не понуждается. Нет, всякий может остаться, пока остается недосказанной повесть, которую он хотел услышать.
Тогда Эриол отвечал, что всякое стремление к отъезду в иные края оставило его сердце и что самым прекрасным на свете кажется ему погостить немного здесь. Вслед за этим внесли свечи сна, и каждый из собравшихся взял по свече, а двое обитателей дома пригласили Эриола за собой. Один из них был привратник, который давеча открыл на стук Эриола. Был он с виду седовласым стариком — мало кто так выглядел из этого народа; зато другой, с обветренным лицом и смеющимися голубыми глазами, был худ и низкоросл, так что никто бы не смог сказать, пятьдесят ему лет или десять тысяч. То был Ильвэрин, или Сердечко.
Эти двое провели его вниз по коридору с гобеленами на стенах к большой дубовой лестнице, по которой он последовал за ними. Лестница, завиваясь, поднималась вверх, пока не вывела их к проходу, освещенному маленькими висячими светильниками цветного стекла, которые, покачиваясь, рассыпали брызги ярких бликов по полу и драпировкам.
Следуя этим проходом, провожатые Эриола обогнули внезапно обозначившийся угол и, спустившись в полутьме на несколько ступенек, распахнули перед ним дверь. Поклонившись, они пожелали ему спокойной ночи, и сказал Сердечко: «Попутного ветра и счастливых странствий в твоих снах!», после чего они удалились. Он же обнаружил, что находится в уютной комнатке, и была там постель чистейшего белья, и пышные подушки подле окна, и ночь за окном казалась благоуханной и теплой, хотя он только что наслаждался жаром от поленьев, пылавших в Очаге Сказаний. Вся мебель здесь была темного дерева, и его большая свеча, мерцая мягким светом, наполняла комнату волшебством, пока не подумалось ему, что из всех благ земных лучшее — это сон, а из всех снов лучший тот, который снится в этой волшебной спальне. Однако прежде, чем улечься, Эриол распахнул окно, через которое хлынули запахи цветов, и бросил взгляд на темные деревья в саду, меж которыми луна проложила серебристые дорожки и разбросала черные тени. Окно его оказалось высоко над этими лужайками; и соловей внезапно запел в соседней кроне.