Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек
Шрифт:
И вот, когда плоды стольких усилий обрели приют на слегка пахнущих деревом полках в «Регия Лаурентина», обыкновенный фейерверк, устроенный во дворе центрального коллежа, 7 июня 1671 г. вызвал в каменном монстре пожар, который бушевал две недели, пожар такой чудовищной силы, что расплавилось тридцать колоколов. «В библиотеку печатных изданий, — рассказывает падре Хулиан Зарко, — огонь ворвался через дверь, но ценой героических усилий, удесятерявшихся каждое мгновение в течение начальных трех дней, в неслыханной, титанической и отчаянной борьбе пламя удалось остановить, и эта часть уцелела, хотя загорелась она в первые же минуты». Однако от двух до четырех тысяч арабских манускриптов, сваленных в углу главной внутренней галереи, стали жертвой прожорливых огненных языков, когда вспыхнул турецкий флаг: трофей битвы при Лепанто, сделанный из жатого шелка, лежал поверх них. Тем не менее, по свидетельству падре Франсиско де лос Сантоса, «Коран и многие книги того же толка уцелели, поскольку были рассеяны по разным местам, наравне с другими старинными вещами, хранившимися там; из прочих книг, греческих, латинских и на иных языках, много осталось, поскольку их вынесли; остальные же сгорели вместе с полками и картинами, украшавшими зал, каковой был очень велик, и спасти их не удалось; рухнули две люстры из позолоченного металла, подаренные женой турецкого капитана, и разные математические инструменты, барельефы, языческие идолы; и, поскольку вокруг стояли полки из крашеного орехового дерева, равно как чернильницы и прочие деревянные изделия, все это усилило свирепость
Монахи спасли какое-то количество книг (среди прочих столь почтенное издание, как рукопись «Беато де Лиебана» [21] со ста девятнадцатью миниатюрами XI в.), выбросив их из окон на эспланаду и поспешно замуровав двери с целью помешать распространению пожара. Однако согласно составленному сто лет спустя каталогу из 8 тысяч арабских рукописей осталось только 1824 — «чудом сохранившиеся крохи, быть может, великих библиотек древней Кордовы».
Когда Испания пала столь низко, что управлять ею прислали некоего Жозефа Бонапарта, дворцовая библиотека, естественно, подверглась бесстыдному разграблению. Французское правительство доверило тогда миссию доставить в Париж собрание Эскуриала «офранцуженному испанцу», afrancesado (так называли тех, кто полагал, что страна самостоятельно не выйдет из маразма; в глазах многих людей они были обыкновенными коллаборационистами). Этот человек, арабист Хосе Антонио Конд, ощутил внезапный приступ патриотизма и спрятал самые ценные экземпляры в мадридском монастыре Троицы, завалив ящики с ними множеством дешевых печатных изданий. На протяжении пяти лет никто о них не вспоминал. Когда малопочтенный король Фернандо VII выразил желание, чтобы они вернулись на свои позолоченные полки, весь ученый Мадрид поднялся на дыбы: собранию лучше оставаться в Реале, где его сумеют сберечь и оценить. Именно в этот смутный период многие из числа самых ценных манускриптов каким-то образом просочились на аукцион: французское правительство смогло завладеть сборником старинных песен — «Кансьонеро Баэны», палата депутатов приобрела редчайшую ацтекскую книгу («Бурбонский кодекс», за 1300 франков), один греческий молитвенник с великолепными миниатюрами достался Британскому музею, другой — Музею Пирпонта Моргана в Нью-Йорке. Каталог 1839 г. показывает, что «Регия Лаурентина» потеряла почти два десятка наиболее прославленных своих рукописей и 1608 редких книг.
21
«Комментарии к Апокалипсису» Беато из Лиебаны (786 г.), которые неоднократно переписывались на протяжении всего Средневековья. (Примеч. перев.)
Великая ирония судьбы: в свое время посланник Филиппа II не сумел отыскать в Андалусии многие прекрасные арабские рукописи именно потому, что они нашли убежище в Фесе и Тунисе столетие назад, в эпоху преследования мусульман в Гранаде и других провинциях. Между тем виновником их полного уничтожения отчасти являлся его собственный отец Карл V, решивший отвоевать Тунис у турка Хейруддина Барбароссы, или Кейр аль-Дина, в июле 1535 г. Это было важное дело: следовало дать мощный отпор неудержимому наступлению Сулеймана Великолепного, который в скором времени мог бы угрожать самой Испании. Вот почему на Ла-Гулетту бросили чудовищные силы, и солдатам дали три дня, чтобы повергнуть в ужас столицу. Об этом повествует в своем «детальном и истинном рассказе» конюший Гийом де Монтош: «Сразу после вступления Его величества в город Тюн вошла туда испанская пехота и разные прочие солдаты, которые тут же начали крушить и ломать двери и окна, входя в дома и убивая мавров, каковые изнутри оказывали им сопротивление, после чего стали грабить и тащить все, что лежало в сундуках, подвалах и бочках, в лавках торговцев, где им досталась большая добыча, равно как в мечетях и храмах означенных мавров. Там было порвано и испорчено множество прекрасных книг, среди которых имелись посвященные их закону, с красивыми переплетами в позолоте и арабскими письменами золотом и лазурью, и означенные солдаты срывали с них горстями серую яшму и другие драгоценные камни…».
В этой обскурантистской главе, где столь блестящую роль играет Испания, нельзя не выделить уникальную и светлую фигуру дона Энрике Арагонского, маркиза де Вильены, родившегося в 1384 г. от слияния двух королевских кровей — кастильской и арагонской. Поскольку отец предназначал его к службе в армии, ему с раннего детства стали вдалбливать военные науки, отчего он быстро решил стать поэтом. Страстно увлеченный историей, дон Энрике изучил несколько языков к великому изумлению своих соучеников, бравых фехтовальщиков. Вскоре он стал знаменит и даже популярен благодаря своему провидческому дару и умению толковать чиханье. Легко догадаться, что к нему «не слишком благоволили короли и совсем плохо относились свирепые испанские рыцари»; они считали его маленьким и толстым, чрезмерно склонным к чревоугодию и еще более к плотскому греху; впрочем, жену свою он бросил и написал множество книг, ни одна из которых не сохранилась, в том числе «Искусство резать» (мясо, рыбу и фрукты); он даже предлагал учредить большую школу, где молодые аристократы могли бы усвоить кое-что из этой науки, столь улучшающей существование. Свое графство Тинеа он отдал, чтобы стать великим магистром ордена Калатравы, но этот титул король быстро отнял, так что у него, похоже, ничего не осталось к моменту смерти, случившейся в 1434 г. О нем ходили самые дикие слухи: в частности, будто бы он велел расчленить свое тело на мелкие кусочки и сложить их в кубок с целью обрести бессмертие или что трава Андромеды делала его невидимым. Король Хуан II незамедлительно приказал fray Лопе Баррьентосу взять под охрану крупную библиотеку покойного и принять решение, что с ней делать. Большую часть книг с большой помпой сожгли на площади перед доминиканским монастырем в Мадриде, где маркиз был похоронен. Остальное брат Лопе прибрал к рукам, как сам он утверждал, по распоряжению короля — в помощь при написании большого труда, осуждающего оккультные науки. На самом деле ему хватило материала и любопытства для создания по меньшей мере двух. Фактически библиотека искупила вину находившихся в ней проклятых книг, тогда как они уцелели и продолжили свою преступную деятельность.
Новый Свет
«Наш мир только что отыскал еще один мир… мир не меньший размерами, не менее плодородный, чем наш, и настолько свежий, в таком нежном возрасте, что его еще обучают азбуке… Я очень боюсь, как бы мы не ускорили упадка и гибели этого юного мира, продавая ему по чрезмерно высокой цене и наши воззрения, и наши понятия». Кто в 1588 г. способен так далеко видеть, так много прозревать, понимать и так ясно выражаться? Монтень.
Едва ступив на землю Нового Света, испанцы учредили в нем инквизицию. Королева постановила, что имеют право эмигрировать и устраиваться на этих девственных землях лишь обладатели сертификата «limpieza de sangre» («чистоты крови»), каковую чистоту обеспечивали четыре поколения «cat^olicos viejos» («католических предков»). Однако при этом не учли, что утвержденные кандидаты поднимались на борт с многочисленной и не прошедшей проверку прислугой, а многие судовладельцы были евреями —
22
И даже много позже: бенедиктинец Пеньялоза употребляет эти слова в 1629 г. (приведены в работе Альфреда Тоццера).
Понятно, что эмигранты не привезли с собой больших собраний книг. Обитатели Нового Света могли бы им одолжить свои: при второй встрече с Кортесом они преподнесли ему множество золотых украшений и две книги, «такого сорта, какие имеются у индейцев».
Император инков Пачакутек, или «реформатор мира», собрал около 1450 г. историков и вождей завоеванных племен. Он «долго расспрашивал их и повелел описать главные события, отметившие правление его предков, на больших позолоченных пластинах, которые поместил в одном из залов храма Солнца, куда позволено было входить лишь ему самому и ученым людям, им назначенным». Они использовали этот зал «соте librerias», как библиотеки, говорит Сармьенто де Гамбоа. Когда испанцы захватили Перу, этот архив или, скорее, этот миф исчез. Неизвестно, уничтожили ли они его как память или же завладели как добычей. В любом случае они бы разграбили его, ибо «для того, чтобы взять корицу, рубили дерево, чтобы получить шерсть, убивали ламу». Зато они просто остолбенели при виде «целых зал» с кипу (цветные веревочки с узелками), которые служили памятными записками не только для подсчета лам и организации жесткого бюрократического управления обществом, но также для фиксации исторических событий и астрономических явлений. У завоевателя нет воображения, в противном случае он остался бы дома. Ни один из спутников Писарро не попросил приобщить его к этим тайнам в течение пятидесяти с лишним лет, пока документация оставалась на своем месте. В 1583 г. церковный собор в Лиме распорядился наконец сжечь ее, поскольку эти столь загадочные предметы неминуемо должны были содержать некие магические предписания. Поэтому сегодня никто не в состоянии объяснить — разве что в самых общих чертах — принцип их использования и утраченный смысл.
Хуан Зумаррага, епископ Мехико, затем великий инквизитор заморской Испании, между 1536 и 1543 г. совершил деяние, которым гордился, — сжег все ацтекские кодексы, каким-то образом уцелевшие при пожарах Кортеса. Все тоналаматль, священные книги, собранные его агентами или находившиеся в амокскалли, архивных хранилищах. Несомненно, их было много: к счастью, у нас имеется кодекс Мендосы, согласно которому каждый год «24 тысячи стоп в 500 листов [23] должны доставляться на правах дани на склады владыки Теночтитлана», Монтесумы II, и среди них различают еще «желтые листы Амакоцтитлана или белые рулоны Тепоцтлана». И вот в 1529 г. Зумаррага приказывает доставить библиотеку «из весьма просвещенной столицы Анауак и большого хранилища национальных архивов» на рыночную площадь Тлальтелоко, где образовалась «настоящая гора», к которой с факелами в руках приближаются поющие монахи. Тысячи многоцветных листов обращаются в дым. Конкистадор здесь для того, чтобы убивать и грабить, священник — чтобы истреблять книги; епископ исполняет свою миссию, удовлетворяя осознанную потребность уничтожить память и гордость туземцев. «Миссионеры искренне верили, что мексиканская Церковь может появиться лишь на руинах местных религий, — пытается оправдать их даже в 1933 г. некий Робер Пикар и раздраженно добавляет: — Миссионер — это вам не антиквар!»
23
Точнее, «пилли» в двадцать листов; что до бумаги, под ней имеется в виду, конечно же, аматль.
Американская книга с самого начала представляет собой столь оригинальное и сложное творение, что способна внушить отвращение тем, кто лишь недавно приобщился к книгопечатанию: кодекс с листами из коры белой ивы или измельченного кактуса (хуун у майя, аматль у ацтеков), сложенных в гармошку или прошитых насквозь, покрытых слоем извести, на которой хорошо различимы цвета, содержит хронологию исторических событий или же пророчества, астрономические или мифологические сведения, повествует о воинских подвигах, тогда как мифы и эпические поэмы передаются изустно и редко фиксируются на письме. Для букв имеется замена: целый словарь из узнаваемых или абстрактных изображений — животных, искаженных лиц или черепов, стилизованных с элегантностью, которая буквально выводила из себя францисканцев. Пока Пьеро Мартир Ангиера, итальянский гуманист, побывавший в Александрии, не указал, что речь идет о пиктограммах, иными словами, о текстах, их в лучшем случае принимали за сборники моделей для ювелиров или вышивальщиков. Порой эти литеры напоминали даже — horresco referens [24] — ненавистную вязь. «У тирана есть арабески», — с содроганием пишет некий Лопес Медель, послушник.
24
Ужасное воспоминание (лат.).
Тео-Амокстли, свод священных книг тольтеков, собранный астрологом Хуматцином в Толлане (Туле) около 660 г., свидетельствует о существовании очень древних текстов в Гватемале. О них упоминает Лас Касас — по общему мнению, защитник индейцев, который тем не менее с восторженным рвением сжигал все найденные им манускрипты как «создания демона». Копан в Гондурасе, по словам исследователя Джона Ллойда Стивенса, вполне мог быть «Меккой или Иерусалимом неведомого народа». Обитатели этого региона восстали против испанских захватчиков в 1530 г.; за это им пришлось дорого заплатить. Гарсия Паласио, посетивший в 1576 г. город, который привел его в восхищение, констатировал: «У них больше не осталось книг о древних временах, полагаю даже, сохранилась только одна, и принадлежит она мне». По словам испанцев, у аборигенов Никарагуа также имелись манускрипты, записанные черным и красным на оленьей коже шириной с ладонь и длиной от девяти до десяти метров, свернутой в гармошку. Фернандо Овьедо выражается более лаконично: «Хотя на этих страницах не было ни единой буквы, они не были лишены смысла».
Из собрания ацтекских храмов сохранилось четырнадцать книг (из которых одна, попавшая в Вену, состоит из шестидесяти пяти оленьих шкур), но известно лишь три или четыре жалких фрагмента рукописей, сделанных кациками майя. Все они в довольно плохом состоянии: один находится в Мехико, что справедливо; другой — очень красивый, но постепенно осыпающийся — в Париже, называют его «Пересианус», поскольку он был найден в конверте с надписью «Перес» и стал парижанином (Паризинус) лишь случайно; третий в Дрездене — сорок пять страниц, датируемых тысячным годом; наконец, Мадриду принадлежит самый разнообразный и самый полный, настолько хорошо изученный, что специалисты указывают даже на многочисленные ошибки — в некотором роде «орфографические», которые они именуют «дислексическими». Фрагмент был куплен у одного из потомков Кортеса.
Хозяйка лавандовой долины
2. Хозяйка своей судьбы
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
рейтинг книги
Прогулки с Бесом
Старинная литература:
прочая старинная литература
рейтинг книги
Хранители миров
Фантастика:
юмористическая фантастика
рейтинг книги
