Книгоиздатель Николай Новиков
Шрифт:
Мало охотников брать на комиссию русские книги находилось и среди купечества. Не только цена, но и содержание многих академических и университетских изданий отпугивали купцов. Объемистое сочинение по древней истории, философский трактат и многотомное землеописание было гораздо сложнее продать, чем яркую лубочную картинку или фривольный роман, выписанный из Парижа. «Что касается подлинных наших книг, — горько сетовал издатель „Живописца“, — то они никогда не были в моде и совсем не расходятся, да и кому их покупать? Просвещенным нашим господчикам они не нужны, а невежам и совсем не годятся… Какой бы лондонский книгопродавец не ужаснулся, услышав, что у нас двести экземпляров напечатанной книги иногда в десять лет насилу раскупятся?» [41] .
41
Сатирические журналы Н. И. Новикова, с. 299.
Действительно, придворная аристократия и столичное дворянство почти не читали русских книг. Подлаживаясь к вкусам состоятельных покупателей, владельцы первых частных книжных лавок в Петербурге и Москве торговали главным образом иностранными книгами. Простолюдины-книголюбы редко заглядывали в эти лавки. В Москве, как и 100 лет назад, основным источником для пополнения их библиотек был шумный Торжок у Спасских ворот, в Петербурге — темные, сырые каморки Гостиного двора. Атмосферу, царившую на этих убогих «ярмарках» российских муз, прекрасно передает рассказ одного из забытых
42
Березайский В. С. Письмо Любоведа к Словохоту. — В кн.: Анекдоты древних пошехонцев. Спб., 1798, с. 1–2.
В первые годы издательской деятельности Новикова едва ли всерьез занимали эти вопросы. Одновременно с литературным к нему пришел и коммерческий успех. Острые, злободневные листки «Трутня» находили дорогу к читателям практически без каких-либо усилий со стороны их редактора. Однако, когда он, воодушевленный первым успехом, выпустил на русский книжный рынок сочинения Цезаря и Мабли, многотомные памятники русской истории, культуры и быта, для него началась полоса неудач. Знаменитый «Опыт исторического словаря о российских писателях» не принес его автору ожидаемых доходов. Весной 1772 г. Новиков выкупил у Академической типографии (уплатив 150 из 198 р. 69 к.) только 3/4 тиража словаря; остальные 139 экз. 12 лет пылились в казенных складах, пока он не сумел погасить старую задолженность [43] . Современники по достоинству оценили патриотический порыв и редкостную осведомленность первого проводника по Российскому Парнасу. Не случайно во многих рукописных сборниках 1770-х гг., принадлежавших людям разного социального и интеллектуального уровня, встречаются выписки из «Опыта» [44] . И все-таки высокая цена (1 р. 50 к.) [45] и специфически ученый характер новиковского словаря значительно сузили круг его покупателей.
43
Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II. На основании документов архива Конференции имп. Академии наук. Спб., 1914, с. 75.
44
См. сборник, составленный подпрапорщиком лейб-гвардии Измайловского полка И. Я. Томаковским. — ОР ГБЛ, ф. 299 (Н. С. Тихонравова), № 241, л. 167–185.
45
Экземпляр «Опыта» продавался в 5 раз дороже его себестоимости, составлявшей 32,5 коп.
Еще хуже расходились издания «Общества, старающегося о напечатании книг». Это представлялось Новикову тем более непонятным, что, как ему казалось тогда, он основательно продумал все меры, долженствовавшие обеспечить рентабельность нового предприятия. «Торговля книгами, — писал Новиков в программной статье „Живописца“, — по существу своему весьма достойна того, чтобы о ней лучшее имели понятие и большее бы прилагалось старание о распространении оныя в нашем отечестве, нежели как было доныне… Не довольно сего, чтобы только печатать книги, а надобно иметь попечение о продаже напечатанных книг. Петербург и Москва имеют способы покупать книги, заводить книгохранительницы и употреблять их во свою пользу, лишь только была бы у покупающих охота. Но… петербургские и московские жители много имеют увеселений… следовательно, весьма не у великого числа людей остается время для чтения книг, а сверх того и просвещение наше, или так сказать, слепое пристрастие ко французским книгам не позволяет покупать российских. В российской типографии напечатанное редко молодыми нашими господчиками приемлется за посредственное, а за хорошее почти никогда. Напротив того, живущие в отдаленных провинциях дворяне и купцы лишены способов покупать книги и употреблять их в свою пользу. Напечатанная в Петербурге книга чрез трои или четверо руки дойдет, например, в Малую Россию, всякий накладывает неумеренный барыш для того, что производит сию торговлю весьма малым числом денег. Итак, продающаяся в Петербурге книга по рублю приходит туда почти всегда в три рубля, а иногда и больше. Чрез сие охотники покупать книги уменьшаются, книг расходится меньше, а печатающие оные, вместо награждения за свои труды, часто терпят убыток. Вот цель, куда должно стремиться намерение сего Общества, и, если Общество сие будет в состоянии привести торговлю книжную в цветущее состояние, то, по-справедливости, заслужит похвалу» [46] .
46
Сатирические журналы Н. И. Новикова, с. 441–442.
Трудно не согласиться с разумными доводами в пользу развития провинциальной книжной торговли, которая к тому же мыслилась Новиковым как дело частной инициативы, свободной от государственной регламентации («… о распространении сей торговли не государю, но частным людям помышлять должно»). И все-таки Новиков, подобно своим предшественникам, заблуждался, полагая, что увеличение числа магазинов само по себе может обеспечить устойчивый спрос на высоконаучные и высокохудожественные отечественные книги в разных слоях русского общества. Несмотря на первые неудачи, Академия наук и Московский университет не оставляли попыток найти на местах, заслуживающих доверия, энергичных и предприимчивых комиссионеров, однако из этого ничего не получилось.
Естественно, что новиковскому Обществу, с его незначительным первоначальным капиталом, высокими издательскими расходами и сравнительно бедным книжным ассортиментом, трудно было рассчитывать на успех там, где потерпели неудачу такие могущественные конкуренты. В этих условиях любой просчет издателя, не потрафившего вкусам покупателей, мог стать для него роковым. Казалось бы, чем рисковал Новиков, принимая на себя труды и расходы по изданию поэмы М. Боярдо «Влюбленный Роланд» в прозаическом переводе своего бывшего однокашника Я. И. Булгакова? Отпечатанная в одной из лучших петербургских типографий, у Вейтбрехта и Шнора, сравнительно недорогая (1 р. 20 к. за том), книга «славного италианского стихотворца» с «заманчивым» названием имела, как можно было предполагать, все шансы на успех у читающей публики. Более того, издатель и типографы не поскупились на рекламу, прославлявшую героические подвиги и любовные похождения героев Боярдо. Разночинная публика с интересом встретила искусно «выхваленную» книгу, однако успех ее был недолгим. Пресыщенному рыцарскими
47
Русский архив, 1864, № 7/8, стб. 740.
Неистощимый на выдумку Новиков изобретал все новые способы для более успешного распространения своих изданий. Опыт журналиста подсказал ему остроумную мысль объявить предварительную подписку на подготовленные им к печати сочинения по истории России и сопредельных с нею стран. «Господам пренумератам» были обещаны немалые льготы [48] , однако читающую публику не прельстили даже столь выгодные условия. Об этом наглядно свидетельствуют подписные листы, напечатанные в виде приложений ко многим новиковским изданиям 1770-х гг. Комиссионерам Новикова с большим трудом удалось собрать подписку на 75 экз. (50 подписчиков) «Древней российской идрографии» [49] . Еще меньше желающих (44 подписчика на 50 экз.) оказалось уплатить задаток в размере от 2 р. 50 к. до 200 руб. за восьмитомное «Географическое, историческое, хронологическое, политическое и физическое описание Китайской империи» Ж. Б. Дю Гальда. Дворовый человек 26 лет от роду, обученный разным «письменным делам», обходился в ту же цену, что и два полных комплекта «Описания». Столь дорогая покупка оказалась по карману только богатейшим людям России: Екатерине II, епископу Платону (Левшину), фабриканту П. К. Хлебникову и им подобным.
48
Подписчикам «Древней российской вивлиофики» на 1773 г. (4 р. в год на «любской» бумаге) предоставлялась скидка с розничной цены в размере стоимости двух ее ежемесячных выпусков (40+40 коп.). Розничная цена одного выпуска «Вивлиофики» в 4–5 раз превышала его себестоимость (ЛО ААН, ф. 3., оп. 4, д. 28/29, л. 1-23; Санктпетербургские ведомости, 1772, № 99, 11 декабря). В 1774 г. подписная плата за «Вивлиофику» значительно возросла: 8 р. на «александрийской», 6 р. на «любской» и 4 р. 80 к. на простой бумаге. В розничную продажу поступали только экземпляры на простой бумаге (6 р. годовой комплект). «Сие издание помесячно книжками продаваться не будет, — извещал читателей Новиков, — ибо от сего в нынешнем (1772 г.) годе немалый претерпел убыток по причине разбивки целых экземпляров, а продаваться будет по окончании каждой части, из трех месяцев состоящей; особы же, соблаговолившие подписаться на сие издание, получать будут помесячно» (Санктпетербургские ведомости, 1773, № 89, 5 ноября).
49
«Древняя российская идрография» и «История о невинном заточении Артемона Матвеева» предлагались подписчикам по цене 5 коп. за лист (вместо 7 коп. в розничной продаже), притом на хорошей бумаге (Санктпетербургские ведомости, 1773, № 20, 8 марта). Подписка на эти издания шла очень плохо, не лучше расходились они и в розничной торговле. 26 февраля 1780 г. наборщик Академической типографии В. Митропольский, заплатив Академии, вместо Новикова, 248 р. 94 к., выкупил у нее почти весь тираж (600 экз.) «Истории» (ЛО ААН, ф. 3, оп. 1, д. 551, л. 111).
Не удивительно, что печатание книги Дю Гальда прекратилось на втором томе.
Трудно сказать, смогли бы вообще увидеть свет собранные Новиковым историко-культурные материалы без той поддержки, которую оказало ему правительство. «В моем журнале, — жаловался 9 декабря 1779 г. Г. Ф. Миллеру придворный переводчик, редактор „St. — Petersburgisches Journal“ Б. Ф. Арндт, — почти не остается места для публикации пространных и интересных источников по истории России. Если бы мне хоть малую толику тех средств, которые были отпущены Новикову на издание „Древней российской вивлиофики“, сколько полезного для науки я сумел бы сделать» [50] . Действительно, увлечение былого издателя «Трутня» и «Живописца» русской историей устраивало Екатерину II. Она хорошо знала, что издание фундаментальных исторических трудов требует огромных расходов. Где взять такие деньги помещику средней руки? Только у правительства! Ради соблазнительной перспективы купить послушание дерзкого сатирика, не побоявшегося ее угроз, расчетливая Екатерина готова была даже раскошелиться, забыв о старых обидах. Монаршьи милости посыпались на Новикова. Императрица включила новоявленного историографа в узкий круг участников интимных литературных вечеров в Эрмитаже, открыла перед ним двери государственных архивов, распорядилась выдать издателю «Древней российской вивлиофики» из «кабинетской суммы» 1000 руб., а затем — дополнительно — еще 200 голландских червонцев [51] . Вслед за Екатериной, подписавшейся на 10, экз. «Вивлиофики», в списке «пренумератов» значились имена первых вельмож российского двора: Г. Г. Орлова (тоже 10 экз.) и Г. А. Потемкина, П. Б. Шереметева и К. Г. Разумовского, Р. Л. и А. Р. Воронцовых. Не отставали от начальства и другие правительственные чиновники пониже рангом, высшее духовенство, богатые купцы. Окончательно уверовав в то, что ей удалось приручить Новикова, Екатерина шутливо (хотя и не очень грамотно — мы сохраняем орфографию подлинника) журила его за пышное посвящение к «Вивлиофике»: «Мой совет есть, если Автор мне приписать хочет свое издание, то вымарать из тителя все то, что свету показаться может ласкательство, я подчеркнула на титуля все излишество» [52] . Однако их идиллические отношения длились недолго.
50
Там же, ф. 21, оп. 3, д. 6, л. 39.
51
Летописи русской литературы и древности, издаваемые Н. Тихонравовым, 1862, т. 4, отд. 3, с. 41–44. Дотации эти были не столь велики, если учесть, что Новиков заплатил Академии наук только за три номера «Вивлиофики» (февраль — апрель 1773 г.) 347 р. 22 к. (ЛО ААН, ф. 3, оп. 1, д. 544, л. 92, об., 109, 137).
52
Летописи русской литературы и древности, с. 41.
Углубленные занятия русской историей убедили Новикова в том, что ее золотой век — не более, чем миф. Вместо обетованных островов древнеправославных добродетелей перед ним предстала зловещая трясина извечных пороков сословного общества: вероломство, насилие, дикие суеверия. Эти же чувства испытывали, по-видимому, и многие читатели «Древней российской вивлиофики», горячо одобрившие на первых порах замыслы ее издателя. Среди подписчиков «Вивлиофики» мы встречаем чуть ли не всех видных деятелей русской культуры середины XVIII в.: маститых ученых — Г. Ф. Миллера и М. М. Щербатова, В. Е. Адодурова и Г. Н. Теплова, верных друзей и соратников Новикова на литературном поприще — М. М. Хераскова и И. П. Елагина, А. Н. Радищева и А. М. Кутузова, В. И. Майкова и И. А. Дмитриевского, A. В. Храповицкого и А. А. Ржевского, архитектора B. И. Баженова и совсем еще юного Ф. В. Каржавина.
Время шло. Интерес «ученой республики» к новиковским историческим публикациям заметно ослабевал. Специалисты справедливо считали, что они могли бы справиться с изданием древних памятников гораздо квалифицированнее, чем журналист-дилетант. Фрондирующая молодежь тоже была разочарована. Материалам «Вивлиофики» явно не доставало, по ее мнению, политической остроты и публицистичности. Но самым грозным симптомом надвигающегося кризиса было для Новикова равнодушие основного потребителя его книжной продукции — разночинной читающей публики.