Книжная девочка
Шрифт:
– Оперирующий Побегалов, – серьезно сказала Мила, – это никому не надо. Ни больному, ни ответственному дежурному, ни самому Побегалову.
Начмед по-свойски устроилась на подоконнике и выудила у Спасского еще одну сигарету. Мила, поколебавшись, тоже взяла из чьей-то пачки длинную ментоловую.
– Взять хоть мою последнюю смену. Не успел переодеться, зовут в приемник. Извольте, ножевое! Всю ночь дома гасился, чтобы именно к началу моей смены уже без давления приползти.
– Человек-то хоть приличный?
– На коже живого места нет от татуировок! Все как обычно: решил в три часа ночи попить
Мила слышала про этот случай. Спасский сохранил парню почку, но, как всегда, его мастерство осталось неоцененным.
– Только вышел из операционной, дух перевел, мужик с болями в животе поступает. Клиника вообще ни на что не похожа. Думаю – пневмония с абдоминальным синдромом, или инфаркт, показал терапевту – ни фига. Сделал УЗИ – тоже ничего плохого. А тут бабку с непроходом привезли, я ее взял, но мужика из головы не выпускаю. У него все показатели в норме, а я сердцем чую – катастрофа в животе. Надо брать, а с чем? Формально повода нет. У меня в голове концепция не выстраивается. Травму отрицает, я его раз десять спросил, анализы хорошие, рентген – супер, по УЗИ вообще здоров. Прикрытая перфорация? Вызвал ФГС [9] , тоже все нормально. А тут работяги набежали, говорят, сейчас будем в холле пол заливать. Я говорю мужику: дружище, давай-ка, поехали на операцию! Иначе мы туда до утра не попадем, пока пол застынет.
9
Фиброгастроскопия.
– И что оказалось? – азартно спросила начмед.
Она слушала Спасского, как ребенок, приоткрыв рот. Скучает по клинической работе, поняла Мила.
– Открываю живот, а там кровь! Разрыв печени, и под диафрагмой вот такой сгусток! В самой глубине, еле зашил… У нас в экстренной операционной три лампы не горят. Стыдно сказать, анестезиолог мне фонариком подсвечивал. А вы только и знаете поносные бумаги разрабатывать.
Начмед пропустила шпильку мимо ушей, и Спасский не стал развивать тему.
– А что ж на УЗИ не увидели? – удивилась Мила.
– Сама знаешь, в экстренной хирургии хочешь себя обмануть – сделай УЗИ. Клиника, клиника и еще раз клиника! Хотя она тоже может в блудняк ввести. Вот хоть взять моего последнего за то дежурство пациента. Классический аппендицит, симптомы – строго по учебнику. Но я-то почуял, что все не так просто, отправил его на рентген. Нет, снимок хороший, серпа смерти нет.
Мила фыркнула. У Спасского была слабость к готическим мрачным преувеличениям. Свободный газ в животе называется «симптом серпа», но Андрей именовал его «серп смерти». А почкообразный тазик он называл тазик-эвтаназик. Простительная слабость для человека, поневоле ведущего ночной образ жизни.
– Короче, взял на аппендицит, смотрю – отросток воспаленный, но выпота уж больно много. Я снова эндоскопистов дернул. Короче, перфоративка оказалась.
– А эндоскопистов-то зачем? – удивилась Мила. – Йоду бы в экссудат [10] капнул – посинело, значит, перфорация.
– Серьезно? –
– Не я. Руслан Романович.
10
Тканевая жидкость, образующаяся в результате воспаления.
– А, да! Конечно! – Спасский исподтишка ей подмигнул. – Пойдемте, дамы, чаю вам налью. Есть у меня одна хитрая заварка.
Но Миле не удалось попробовать хитрой заварки, потому что в коридоре появилась Женя, мол, зашла, как обычно.
Разумеется, как обычно! И как обычно, рассеянно отвечает Миле, высматривая Волчеткина. Будто и не выходила замуж.
Руслан рассказал Миле о случайной встрече у сфинксов, а Женя словом не обмолвилась. Ясное дело, не потому, что забыла.
Женя не понимает, что теперь она уже не невинная девушка, и для Руслана запретов на порядок меньше. Почему бы не завести интрижку с замужней женщиной? Кто осудит кроме обманутого мужа?
А уж он осудит так осудит! Миле не хотелось даже представлять себе Долгосабурова в гневе.
Женя не устоит, думала она. Против великой любви не устоит.
Проходя мимо кабинета Волчеткина, Женя ощутимо притормозила, обернулась. Этого Мила уже вынести не могла.
– Пойдем-ка, милая моя! – сказала она грубовато. – Могу я, в конце концов, угостить свою племянницу чаем в приличном заведении?
– Но…
– Без но!
Она втолкнула Женю в ординаторскую, а сама быстро переоделась за шкафом.
– Давно хотела побывать в новой кафешке, а тут такая оказия.
Они спустились в уютный темный подвальчик. Мила заказала чай с пирожными и, поколебавшись, по рюмке ликера. Разговор предстоял тяжелый.
Была минута малодушия, когда она хотела пустить все на самотек. Да ее ли это дело? Пусть Женя влюбляется в кого хочет, Миле-то что?
По крайней мере, я не обязана щадить ее чувства и подбирать слова, решила Мила. Хочешь деликатных разговоров, нечего шататься под чужими дверями.
Она пригубила чаю и без обиняков начала:
– Ты все еще влюблена в Руслана?
– Нет, конечно, – густо покраснела Женя.
– Конечно! Зачем ты тогда приходишь? И всегда без звонка, ведь знаешь, что я могу быть на операции, а Михаил Васильевич – в СЭС или где-нибудь еще? Не отвечай, все равно меня не обманешь. Просто послушай без обид. Ты начала играть с огнем, Женя. Ты – чужая жена, самая привлекательная для мужчины разновидность женщины. У Руслана больше нет причин сторониться тебя. Когда он затащит тебя в постель, совесть его останется чиста. А ему стоит только захотеть, верно?
– Мила, что вы говорите!
– Я говорю правду. А ты мне вот что скажи, как литератор, – Мила усмехнулась, – почему Анну Каренину задавил поезд?
Удивленная резкой сменой темы, Женя отодвинула чашку.
– Кольцевая композиция. Поезд в начале, поезд в конце.
– Я не про композицию. Почему именно поезд? Почему не экипаж, не конь, не велосипед, в конце концов?
– Таков был замысел автора, – Женя пожала плечами. – Возможно, Толстой выбрал поезд, потому что в этом случае смерть вернее.