Книжный на левом берегу Сены
Шрифт:
Засыпая в те последние ночи 1925 года, Сильвия ловила себя на чувстве, что в ее отношениях с Парижем что-то поменялось. Нет, ее сердце по-прежнему принадлежало этому городу, и по-прежнему не было для нее в мире места лучше и любимее, и все же что-то такое в сельских каникулах бередило ей душу. Нечто сродни смятению, которое в юности повсюду преследовало ее, не давая покоя, и которое в прошлом всегда возвращало ее в Париж. Но видит бог, сейчас оно выбивало ее из колеи.
«Должно быть, это из-за мамы. И из-за того типа, Сэмюэла Рота, — твердила себе Сильвия, стараясь отогнать от себя тревожные мысли,
Глава 18
Апрельским вечером на открытии своей выставки, посвященной Уолту Уитмену, Сильвия сновала в толпе гостей, вываливающейся из ее лавки на улицу. Ради такого случая Элиот приехал из Англии, Эзра — из своей любимой Италии, а ее родители решились на долгое путешествие с Западного побережья Америки. Явились даже ее догматически преданные модернизму литературные друзья, если не для того, чтобы поднять бокалы за великого поэта — потому что, как сказал Элиот, что толку старине Уолту от их славословий, когда его варварские вопли и так достаточно громко доносятся с написанных им страниц, — то хотя бы поддержать Сильвию и повидаться друг с другом. И что любопытно, более всего Уитмен очаровывал именно ее первых парижских друзей и клиентов, тех самых potassons из лавки Адриенны. И разумеется, Джойса. Как только Сильвии начинало казаться, что она уже по горло сыта его жалобами на больные глаза и отсутствие денег, он появлялся на пороге лавки, возглашая «О я! О жизнь!» или «Когда я услыхал к концу дня», с букетом нарциссов в руке, и ее раздражение мигом улетучивалось.
— Жаль, что Гертруда не смогла прийти, — сказал Эрнест. — Должно быть, она единственная из парижских американцев, кого сегодня здесь нет.
— Только не надо лицемерить, вам это не идет, — с улыбкой отозвалась Сильвия, слышавшая о его недавнем разрыве со Стайн. Пусть и без подробностей, но она знала об их разладе, впрочем ничуть ее не удивившем. Такой исход был неизбежен, учитывая вспыльчивость Эрнеста и его раздутое эго, а также нетерпимость Гертруды ко всякому, кто осмеливался хоть словом перечить ей. Хотя Сильвию успокаивало, что они с Джойсом не единственные, кто впал у нее в немилость, ей было по-человечески жаль Гертруду. Потому что ее упрямство выходило боком только ей самой и ее верной Элис.
— Лицемерю? Я? — не без лукавства спросил Эрнест.
Рядом возник несносный Форд Мэдокс Форд[125] с бутылкой шампанского и, наполнив их бокалы, перешел к другой кучке гостей, а Эрнест с Сильвией немного повспоминали свое недавнее приключение на заключительном этапе шестидневной гонки на велодроме «Вель д’Ив». Подбадривающие крики болельщиков и шуршание шин сливались в громкий жизнеутверждающий гул.
— Я все хочу предложить вам спонсировать боксерский матч между парижскими писателями, — закинул удочку Эрнест.
Сильвия рассмеялась.
— Чего мне точно не хватало, так это писателей с разбитыми в кровь кулаками, которые не дадут им взяться за перо!
— Отчего же, Торнтон[126] и Эзра, думается мне, в хорошей форме, — продолжал Эрнест. — Джойсу, конечно, дадим отвод из-за глаз.
Сильвия тряхнула головой.
— Ума не приложу, Эрнест, как
— А я не приложу ума, почему его не хватает другим, — парировал он. — Славно вы увильнули, Сильвия.
Она изобразила нырок, подсмотренный ею у его любимых боксеров, когда они уклонялись от удара, он хихикнул, и они чокнулись бокалами.
Затем Сильвию затянуло в разговор, который словно перенес ее на пять лет назад. Эзра, Валери, Макалмон и Джойс сцепились в жарком споре о судьбе «Улисса».
— …а Куинн попросту ошибался, — говорил Эзра, когда Сильвия подошла к их компании.
— У меня дежавю, — сказала она. — Он что, опять неправ, теперь уже из могилы? — Около двух лет назад юрист скоропостижно скончался; ему было слегка за пятьдесят, и многих поразила его внезапная смерть.
— Да уж, его ляпы по части авторского права до сих пор преследуют нас, — пробурчал Эзра. — По его милости «порноиздатель» Сэмюэл Рот безнаказанно выпускает пиратское издание «Улисса».
— Жаль, бедняга Куинн слишком мертв, чтобы насладиться своей неправотой, — заметил Боб.
— Я и сама тревожилась на этот счет три года назад и спрашивала Куинна, нужно ли добиваться, чтобы роман внесли в каталог Библиотеки Конгресса. А он уверил меня, что напечатанных в «Литтл ревью» эпизодов достаточно, чтобы авторское право распространялось на все произведение. — Сильвия покачала головой. — Никто ему не возразил, вот он и не рвался помогать.
— Проклинаю день, когда доверился этому Куинну! — воскликнул Эзра.
— А кому еще нам было верить? — возразила Сильвия. — Другие адвокаты не очень-то выстраивались в очередь перехватить у него дело. Помнится, Маргарет с Джейн к кому только не обращались.
Сильвия огляделась в поисках двух редакторов «Литтл ревью», но так и не увидела их в толпе.
— Давайте все же не забывать, что он был великим коллекционером и покровителем, — заметил Джойс. — И в то время он, как казалось, желал книге только добра.
— Есть у вас план, как бороться с пиратским изданием? — спросил у Сильвии Эзра.
— Пока нет, — ответила она, раздражаясь, что другая тема затмевает ее выставку Уитмена. — Но бороться мы планируем. В конце концов, это источник дохода для Джойса и для моей лавки. Не можем же мы позволить Роту незаконно выкачивать средства, которые принадлежат нам по праву.
— Так и есть, — кивнул Джойс.
— Что ж, если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать, — обронил Эзра, словно предлагал Сильвии починить очередной захромавший стол или стул. Она заметила также, что он полоснул Джойса сердитым взглядом, и спросила себя, так ли желает знать, что между ними происходит.
Под предлогом, что ей надо пойти поздороваться с Сарой и Джеральдом Мёрфи[127], а на самом деле чтобы уклониться от разговора, в котором явно сгущались тучи, Сильвия ретировалась. На том конце лавки она заметила, как ее мать на прощание целует Жюли, Амели и Мишеля, а стоящий рядом отец растроганно наблюдает эту сцену. Сильвию порадовало, что он составит матери компанию в очередной поездке за закупками в Италию, хотя у него там были и свои дела. Сильвия считала, что для Элинор лучше всего, чтобы ее сопровождал именно отец, хотя недавнее письмо от Киприан нарушило ее идиллические представления на этот счет: «В обществе папы мама угрюмее. Ей труднее раскрепоститься и оставаться собой». Сильвия была так занята в последние дни, что у нее не оставалось ни сил, ни времени поглубже вникнуть в отношения родителей, когда те вместе приехали в Париж. Но точно ли мама чувствовала себя лучше, чем прошлой осенью? С виду, во всяком случае, да.