Кнут
Шрифт:
Мелкая закричала, отчаянно, пронзительно, еще не зная, что должно произойти. Взвизгнула без слов, ведомая лишь ошпаренной ужасом интуицией, бросила Цезаря в длинном прыжке прямо на Седого, метнулась за мутантом сама, уже чувствуя, как мир вокруг взметается взрывной волной, обняла мужчину, как могла, придавленная многотонной массой питомца, и успела подумать, что умирать во второй раз совсем не страшно.
Глава 12. Клан
— Может, уйдем?
Ворот, взобравшись на шаткие кривые мостки на берегу небольшой речушки, набирал воду в пластиковые бутылки. Всего несколько дней назад полноватый
Несмотря на илистый берег, вода была на удивление вкусная. Видимо, где-то чуть выше в медленную, с едва заметным течением, реку вливалась другая, быстрая и холодная.
Или попросту ключ был там, внизу, у самых мостков? Как бы то ни было, Кумник точно знал, что речка тут есть и что вода в ней будет очень вкусной, а потому сразу как разбили лагерь послал напарников обновить запасы.
— Может, уйдем? — Кнут знал, что напарник ответит. Только, как обычно, сперва подумает.
— Почему ты хочешь уйти?
— Не нравятся они мне.
— Кто?
Назвать имена Кнут не смог.
— Ты же видел вчера. Там столько людей погибло, а им — все равно. Всем все равно. Только Яра заплакала, но она с ними случайно, как и мы.
— Яра-то? — Ворот выпрямился, — Она, может, и не случайно. Ты же видел, как у них со Скалой.
Трудно было не заметить. В баре она без боязни позволила Скале себя обнять, а после разборок с Сиплым, так и вообще старалась не отходить от заместителя командира. Не преследовала, не надоедала, но если и было у нее место, то всегда получалось, что рядом с ним. Мужчина, к слову сказать, не был против и оставлял избранницу только на время решения важных вопросов.
— А что у них? Серьезно все? — Кнут и представить себе не мог, как это — отношения с женщиной, и когда они становятся «серьезными». Как определить?
Ворот явно знал, но отвечать не стал. Не хотел, видимо, сплетничать. А вот когда Яра со Скалой танцевали в лагере возле Тихого, где Тарч раздавал усиления даров, помнится, настоятель ткнул напарника в спину, мол, посмотри, какая красота.
Рейдеры тогда закатили знатную вечеринку: притащили столы, включили музыку, подвезли разбитных девчонок. И те, кто выходили танцевать, особенно не стеснялись ни своего неумения, ни того, что завтра может кто-то попрекнуть излишней развязностью.
Яра к общему веселью не вышла, сидела на рюкзаках и любовалась работой Тарча. Скала пригласил ее, когда среди танцевального угара зазвучало что-то медленное и красивое, заставлявшее рейдеров в условиях дефицита женщин, в шутку приглашать друг друга, перемежая это намеками на неправильный привод будущего партнера и ответными обещаниями порвать гузло за эти самые намеки.
Девушка, хотя и оробела от общего внимания, но ответила согласием. Вышла, влекомая мужчиной, но встала не как остальные пары, тесно обнявшись, а словно собралась вальсировать. Скала неожиданно для всех выпрямил спину, повел и, шаг за шагом, они нашли общий темп, закружились.
Заместитель командира был в полтора раза выше и в три раза шире, и все же двигался легко, уверенно направлял партнершу, способный, если понадобится, оторвать ее от земли и танцевать, удерживая на руках.
Где-то в темноте, за пределами освещенного круга, рассмеялся Кумник удивленно и добродушно, так, как
— Смотри-ка, карась, чтоб его! Здоровенный! — Ворот нагнулся, попытался схватить рыбину. Тонкие столбики не выдержали, покосились, гвозди, державшие доски, выскочили из трухлявой древесины и настоятель, смешно взмахивая руками, плюхнулся в воду.
Кнут прыснул в кулак, боясь нашуметь. Настоятель, надувая щеки от гнева на карася, на мостки, илистое дно, самого себя и излишне мокрую речку, тоже оставил в себе немало громких ругательств, некоторые из которых, наверняка, ему и по сану-то говорить не пристало.
Выбрался на берег, отжал камуфляж, оделся в мокрое, сушить времени не было, присел, прячась за камышами от ветерка, на солнышке, согреться.
— С чего ты взял, что им все равно? Привыкли. Как тут без этого?
— Даже Грачу было все равно, хотя Атлас это его стаб…
— Тут все не так просто, парень, с этим Грачом. Что ты еще заметил?
— Он был… одинокий. Очень. Ни друзей, ни товарищей, вообще никого, о ком было бы вспомнить и позаботиться. После взрыва Беркут побежал к своим, а у Грача не было «своих», только телохранители. И когда он жалел, уже в конце, он жалел только себя и никого больше.
— Верно, парень. Я в своей жизни немало видел таких людей, и некоторые даже жертвовали деньги на церковь, но никого из них я бы не назвал хорошим человеком. Что-то там, с Грачем, было не так, парень. Вертится на языке, не пойму, прогнившее, смердящее. А ты что, когда смотрели кристалл, испугался? — Ворот по-доброму ухмыльнулся, не боясь обидеть, и, получив в ответ робкий кивок, удивился, — Ты? Испугался? С Кормчими не боялся…
— Боялся. Знал, что могу погибнуть, но понимал, за кого. За тебя, за Яру, за тех пленников. Не стоять же в стороне? А за что погибли люди в Атласе? За клан Инженеров? Так они о нем, наверное, и не знали. Просто жили рядом, а их перемололо без разбора. Знаешь, сколько раз я пытался спасти хоть кого-то там, у себя, в Октябрьском? И не сумел сохранить жизнь ни одному человеку. Понимаешь — ни одному! А только в Атласе погибло сотен шесть. И в Осиново. Ну, куда это годится? Ведь каждый из погибших — человек. После перезагрузки он выжил сам, или ему помогли, но это настоящая, непридуманная человеческая история. Плохие или счастливые, умные или глупые, но это их жизни. Почему кто-то считает, что он вправе их обрывать?
Настоятель поежился. Напарник вообще разговаривал не часто, а уж на такие темы и подавно.
— Они заигрались, — попробовал объяснить, — Как только жизнь налаживается, людям становится… скучно. Они начинают искать проблемы, создавать их из собственных желаний и страстей, столь же необузданных, насколько щедр и одновременно жесток мир, в котором они живут. Вот, получил человек много денег в руки, например, заработал или украл, и не знает, что с ними делать. Ведь если честно жить — вовек их не потратишь. И начинается: роскошь, казино, разврат и вседозволенность. Новые друзья и связи, дарящие все больше извращенных удовольствий. Имея богатство и влияние, каждый встает перед выбором: жить как прежде, или взять себе чуть больше прав и возможностей, чем есть у остальных людей. Заканчивается это, как правило, весьма печально. В Стиксе же человек получает не просто деньги. Ему дается дар отнимать жизнь. И каждый понимает, что однажды его использует не только на благое дело, но и ради корысти. Никто этого не избежит, просто не сможет удержаться от соблазна. А здесь таких убийц — каждый второй.