"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Агнер, когда братья вышли на крыльцо хозяйской избы и вызвали его из конюшни, оторвав от важного совещания с конюхом Касаем, ничуть не удивился.
– Я знал, что понадоблюсь госпоже. Мне являлся во сне… кое-кто. Велел помочь ей.
– Но чего она от тебя хочет? Это ты тоже знаешь?
– Знаю, хабиби. Перед закатом мы с тобой поедем на землю мертвых. А ты, хабиби, – обратился Агнер к Вальге, – передай госпоже, что все будет устроено по ее желанию. Пусть только она привезет своего петуха. У нас нет черного…
Агнер появился в Киеве всего год назад и к Торлейву нанялся просто телохранителем, но, благодаря его опыту и знаниям после двадцати лет странствий, Торлейв вскоре стал смотреть на
Первые сумерки застали Торлейва, Агнера и Илисара на обширном киевском жальнике близ Святой горы. Самая высокая насыпь находилась неподалеку от Эльгиного двора: без малого сорок лет назад Олега Вещего погребли вблизи святилища, а новый княжий двор стоял там недавно, всего лет восемь. На вершину могилы вели три удобных тропинки с вырезанными в земле ступеньками, а на ровной площадке чернело широкое пятно старого кострища, окруженное бревнами: каждую весну в первый день Зеленой Пятницы [794] , когда чествуют дедов, княжеская семья приходила сюда с угощением для основателя рода. Поблизости же стояли уступающие ей по высоте могилы других родичей: жены Олега-старшего – Браниславы, его дочери Венцеславы и младшего сына, Рагнара. Тут же был похоронен его зять, Предслав моравский, и его дочь Ростислава. Они, как христиане, не хотели высокой могилы, и те были устроены вровень с землей, лишь с камнем в головах с высеченным крестом.
794
Зеленая Пятница – пятидневный праздник прихода летней половины года, в полнолуние, примерно конец апреля.
Сначала Торлейв заехал на Эльгин двор, справился о ее здоровье и по праву любимого племянника велел челяди принести на Олегову могилу дров. К тому времени как сумерки сгустились и на дороге показались три всадника, огонь на вершине уже ярко пылал, указывая им путь. Привлеченные огнем в неурочное время, человек двадцать из Эльгиной челяди и хирдманов сидели на земле под ее тыном и выжидали, что тут затевается.
Завидев всадников, Торлейв спустился с верхней площадки. Одним из них, как он и думал, оказалась Прияслава, еще двое были Хавлот и другой зять Хрольва – Гневан. Торлейв пошел Прияне навстречу и помог спуститься с седла, Гневан принял повод.
– Агнер здесь? – спросила она, поздоровавшись.
– Да, ждет тебя. Я уже ревную, – вполголоса сказал Торлейв ей на ухо и добавил вслух: – Черного петуха вы привезли? Агнер сказал, что нужен черный петух.
– И он совершенно прав. Петух у Хавлота.
– Чувствую себя полным невежей.
– Ты нам тоже пригодишься. – Прияна незаметно для гридей пожала Торлейву руку и направилась к могиле.
Это пожатие он понял как ответ на свою «ревность» и пошел за Прияной, радуясь, что во тьме можно просто отвернуться, чтобы скрыть довольную ухмылку. На душе повеселело и стало куда светлее, чем обычно бывает, когда собираешься ночью на могильную ворожбу.
Вид у Прияны был странный: уверенный и обеспокоенный одновременно. Меньше всего ее волновало, что подумает дружина и челядь, видя, как молодая княгиня в отсутствие мужа на ночь глядя ездит куда-то во тьму, чтобы сидеть на могиле в обществе двоюродного деверя и его телохранителей. И черного петуха.
Хавлоту княгиня велела оставаться при лошадях, возле Илисара с тремя конями. Гневан шел за ней, держа лукошко с петухом и еще какой-то большой короб неся на плече. Подобрав подол, Прияна ловко взобралась по довольно крутой тропе на верхнюю площадку,
«Молодая госпожа принадлежит к тем женщинам, чья любовь дарует мужчине мудрость, – сказал он Торлейву, пока они сюда собирались. – Если ей угодно будет отличить тебя – оно того стоит, несмотря на риск».
«Как это – любовь дарует мудрость? – не понял Торлейв. – Я слышал, от любви человек чаще глупеет, чем мудреет. По моему опыту, так оно и есть… Но даже Один говорил: мол, от страсти мой разум мутился»…
«Ты ему больше верь! – ответил Агнер, будто не величайшего из богов они обсуждали, а болтуна соседа. – А сам он как раздобыл мед поэзии? Пробрался в гору, провел три ночи с великаншей и выпил три чаши меда, верно? На самом деле мудрость таилась в самой той великанше, Гуннлёд. Переспав с ней, Один получил мастерство стихосложения. А мед – это для простаков».
В подобных делах Агнеру следовало верить. Так или иначе, Торлейв был очень не прочь проверить, не поумнеет ли он, проведя с Прияной хоть одну ночь… А если не поумнеет – ну и ладно.
Указав Гневану на землю возле костра – поставь свою ношу сюда, – Прияна властным движением отослала его прочь. Торлейв ждал, что и его отошлют: он уже понимал, что она затеяла, но знал, что он в этом деле бесполезен. Прияна вынула из короба свернутый косяк беленого льна, длиной локтей в десять, и ровной полосой расстелила его на земле к северу от костра. Во тьме тот напоминал молочную реку. А потом Прияна показала Агнеру на лукошко с петухом.
Агнер взялся за короб, взглянул на Торлейва и сделал пальцем движение в сторону костра, а потом как будто очертил круг внутри него. Сообразив, что требуется, Торлейв взял несколько толстых сучьев и выложил их в пламя так, чтобы они образовали кольцо. Здесь, на месте встречи живых с мертвыми, а людей с богами, они с Прияной признавали превосходство одноглазого хирдмана и безропотно выполняли его распоряжения. Никто, как Агнер, не был так кстати у этого костра на полпути между землей и небом, как сам Агнер бывал уже на полпути между жизнью и смертью.
Потом Торлейв отошел на несколько шагов и сел на землю, стараясь быть тихим и незаметным: не хотелось, чтобы его прогнали.
Прияна и Агнер так хорошо понимали друг друга, будто заранее обо всем сговорились. Агнер взял петуха в одну руку, в другой у него оказался нож.
– Великие асы! – позвал Агнер, глядя в темное небо с таким выражением, будто звал соседа через тын. – И ты, Один, Всеотец, Владыка Асов! Примите эту жертву и пошлите нам мудрость понимать знаки!
Положив петуха на камень, Агнер ловко отсек ему голову, а затем бросил тушку на белое полотно.
Обезглавленный петух не скончался сразу, а еще некоторое время сохранял признаки жизни. Тушка дергала крыльями и ногами, иногда проходила лихорадочно несколько птичьих шагов, падала, барахталась, снова вставала… Торлейв не мог оторвать глаз от черного безголового существа, охваченный дрожью в теле и жутью в душе. Черный петух, птица Хель, пребывал сразу и в этом мире, и в ином. Страшно смотреть, как существо, совсем недавно живое, делает свои первые шаги через мир мертвых, тем самым притягивая его сюда, на это тропу белого полотна. И от каждого его движения на полотно лилась темная кровь, образуя причудливые, порывистые, рваные пятна и замысловатые узоры.