"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Только вечером, когда низинные поля уже были полны кисельного-белого тумана, Святослав с гридями вернулся к назначенному месту сбора – большой поляне со старыми кострищами, где ловцы разделывали добычу и обедали. Здесь уже горел большой костер, возле него стоял котел горячей каши, лежали на расстеленном полотне караваи хлеба и нарезанное сало, стоял немаленький бочонок пива. А посреди этого сидела на чурбаке, словно лесная хозяйка, Речица, в таком же красном платье с шелковой отделкой и золотой застежкой под горлом, в каком вчера разливала пиво на пиру в Вышгороде. Только повязала холщовый передник, чтобы не испачкать подол.
– А ты здесь откуда? – усмехнулся Святослав.
–
Вечер выдался теплым, с ясного неба помигивали звезды. Вышгород был недалеко, но Святослав сегодня возвращаться не хотел. На вольном воздухе, после дня в лесу, ему стало легко, давящие мысли отступили. Но лица Истоты и Блискуна, тоже весь день тыкавших рогатинами в дичь, не давали забыть о делах надолго. Пока он здесь ловит поросят, в Киеве старый могучий вепрь вострит рогатину на него самого, в жажде отомстить за своего поросенка…
Отроки разделывали туши, отдали собакам внутренности, часть мяса положили в яму запекать – это будет к утру, часть порезали мелко и стали печь над углями. Поев каши в ожидании мяса, взялись за ковши и рога. Речица разлила пиво и подала Святославу рог с таким же важным видом, будто не поляна была вокруг и не сосны темнели, а резные столбы гридницы.
– Тебя твой отец прислал? – спросил Святослав, когда она уселась на кошму возле него, как будто так и надо.
Несмотря на две последние ночи, он сомневался, стоит ли ей доверять. Мысли и поступки женщин всегда были для него непостижимы, поэтому он никогда на них не полагался. Собственную мать он всю жизнь считал если не врагом, то соперником, а Прияне верил только потому, что считал ее частью самого себя, у которой не может быть собственных целей и стремлений. Даже их крупные ссоры – из-за Горяны и Малуши – не подорвали его доверия, поскольку Прияна всего лишь не хотела допускать других женщин на свое место близ Святослава.
– Моему отцу нужды нет до твоих дел, – небрежно ответила Речица. – А мне, после двух мужей, своего ума хватает прожить. Я тебе, глядишь, и пригожусь. Может, совет какой подам.
– Ну, смотри. Будешь язык распускать…
– За отроками последи, – так же небрежно посоветовала она. – А я свое дело знаю.
– Это твое решение, конунг, – уклончиво-сдержанно заметил Вемунд, – но если мы хотим поговорить о важном, уверен ли ты, что при этом уместно быть женщине?
– Я женщина, – смело возразила ему Речица, – и я не побоялась сказать князю в глаза то, о чем вы, мужчины, только думаете и молчите! О том, что Свенельдич прикончит вас, если вы не поторопитесь и не прикончите его! И вы, – она взглянула на Истоту с Блискуном, – зря трясете своими кошелями. Свенельдичу плевать на ваше серебро! Он вас всех купить может, со всей малой чадью! Ему нужна кровь ваших братьев! И он возьмет ее, и ему нужды нет до княжьей воли! Если вы мужи, а не жены – вы знаете, как защитить своих братьев, себя и княжью честь!
Мужчины оторопели от такой прямоты и вопросительно таращились на Святослава. А тот усмехнулся:
– Ну вот, вы все слышали. Я с тринадцати лет знаю – нам со Свенельдичем вдвоем в одной берлоге не ужиться. Но раньше расходились как-то. Теперь, коли между нами кровь пролилась, так легко не разойдемся. Он не успокоится, пока Игмора не прикончит. А Игмор – мне все равно что брат… настоящий брат, по духу и чести, а не потому, что мой отец однажды его мать того… Моего брата я на расправу не выдам. И чем потом за него мстить – лучше сразу разобраться, кто в Русской земле хозяин и чья воля –
– Так мы его убираем? – спокойно спросил Вемунд.
Этому человеку, варягу родом, было уже под сорок, и он успел походить по свету еще до того, как прибился к Святославовой гридьбе. Только благодаря его опыту дружина из девяти человек сумела пешком выбраться из хазарских владений близ Меотиды, от окрестностей Карши пройти невредимыми до самых днепровских порогов – в то самое лето, когда Святослава в Киеве сочли мертвым и хотели отдать престол Улебу. Можно сказать, Вемунд был причиной того, что Улеб тогда не остался единственным сыном Ингвара. Среднего роста, плотный, даже с наметившимся брюшком, внешность Вемунд имел самую обычную: светлые волосы, зачесанные назад от низкого лба, густая светлая борода. В том походе Святослав убедился, что Вемунд не ведает страха и сомнений. Даже такое дело, как устранение старшего киевского воеводы, у него вызывало лишь вопрос «каким образом?»
– Дело-то это полезное, – с явным беспокойством сказал Болва. – Да надо помнить: Свенельдич тоже не в дровах найден. За него княгиня. Асмунд. Тормар в Витичеве тоже его руку держать будет. Ивор уже сказал – он не вмешивается. Кияне многие Свенельдича любят, им от него и по торговым делам много чего перепадает, и по даням с погостов. Пиры какие закатывает, весь город кормит. И он – старший жрец руси, помимо тебя. Люди-то привыкли, что ты, княже, в походе где-то, а он здесь, богов молит, киян блюдет. Если открытую замятню устраивать – как бы весь Киев не погорел, а исход… если и одолеем, то может уж очень дорого встать.
– Чтобы свалить такое дерево, его надо подрубать со всех сторон, – кивнул Вемунд. – Первое: княгиня. Надо отвадить ее от него. Ты зря смеешься, конунг. – Он заметил, как Святослав недоверчиво хмыкнул. – Надо подсунуть ему молодую девку, – он глянул на Речицу, – и довести до княгини, будто он с той девкой слюбился. Седина в бороду, чего дивного? Потом нужно найти своего человека среди его людей. Кого-нибудь, кто им недоволен, из оружников, из челяди, даже из родни. Подкупить, пообещать… да чего захочет, то и пообещать. Лучше кого-то из бережатых. Кто знает, куда и как он ездит. А потом устроить засаду: положить, скажем, пару стрелков хороших на крышу, где он будет мимо ехать, и одного сзади, где-то за тыном…
– Просто подстрелить! – воскликнул Болва. – Но даже если удастся, не забудь, у него есть дружина, брат и взрослый сын! И Пестряныч-младший, он ему тоже как сын. Они-то сразу догадаются, кому он помешал! Поднимут людей, и в городе будет кровавая баня! Такая, что древлянские поминки пляской на лужку покажутся!
– Не забыл ты древлянские поминки. – Святослав насмешливо глянул на разволновавшегося Болву. – Тебя же там вроде не было?
– Меня не было. – Болва отвел глаза. – А друзья мои, побратимы… Все, кто в том побоище под Малином уцелел, все там и полегли. И Сигге Сакс, и все, кто оставался. От всей старой дружины Свенельдовой выжил только я. Да еще Лис – он до того уйти догадался, убрался аж в Греческое царство, потому и выжил. Жив ли теперь – не ведаю.
Юность Болвы прошла в Свенельдовой дружине, близ древлянского Искоростеня. Почти пятнадцать лет назад он чудом уцелел и потом вспоминал те бурные события с чувством, что едва выскочил из огня. Но в том огне сгинули его товарищи, старшие и ровесники. Сам он устроился в Киеве совсем неплохо, но тайная боль не прошла. Мистина погубил всю старую Свенельдову дружину, которая пыталась погубить его. Образ его остался в душе Болвы как образ Кощея и внушал тайную неприязнь, смешанную с жутью перед его способностями.