"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– А что с тем городом? – спросил Торлейв. – Вы там живете?

– Ох, нет! – Дединка покачала головой. – Никто там не живет уж много лет. При дедах, еще моя мать не родилась, пришла туда рать огромная со стороны полуночной…

– Это наши были, смолянские! – перебив, пояснила для Торлейва Рагнора. – Мой дед, Сверкер, на пятнадцатой зиме войско водил, и с ним еще какие-то русы с севера, из Хольмгарда. Они тот город захватили, людей в полон увели.

– Видать, так, – подтвердила Дединка. – Там жил князь наш последний, Вратислав, со своим родом, да сгинул его род, никого не осталось. И никто там не живет, ибо место то проклято.

Его с тех пор и называют так – Кощеева гора.

– Ты бывала там?

– Бывала. У нас обычай есть на Зеленую Пятницу, как будут Весенние Деды, туда угощение приносить – яйца красные, блины. Но в сам город мы не заходим, перед воротами оставляем. А ворота там каменные, стерегут их огромные ящеры, тоже из камня. Говорят, на тех ящерах Кощей за Любушкой приехал, а как он в Подземье провалился, они окаменели – так и стоят. Их я сама видела. И пещеру видела, а в ней навий мох…

– Это еще что за диво?

– Истинное диво. Пещерка такая на склоне, заглянешь туда – а там в темноте мох сизым светится, как живой. Если у той пещерки на ночь остаться, то вещий сон увидишь. Придет к табе во сне или старая старушка, или ветхий старичок, или невеста молодая…

– Если парень будет у пещеры сторожить, то ему точно девка явится, – убежденно сказал Солонец. – Парням всегда девки во сне мерещатся, на кой нам ветхие старички?

Посиделицы засмеялись, но неуверенно.

– И можно у того, кто к тебе выйдет, о своей заботе спросить, – продолжала Дединка. – Да только опасное это дело – говорят, они душу с собой в Навь уводят, и кто с ними говорил, до другого года непременно умрет. У нас такого не было, а в других весях, я слышала, так умирали. Притка ее знаить…

Рассказывая, Дединка не переставала прясть, голос ее звучал напевно; при слабом свете лучин Торлейв вдруг увидел ее одухотворенное лицо по-иному: в чертах проступила красота, которую он ранее искал там напрасно. Как будто внутри нее горел некий таинственный огонь, просвечивая через лицо, как пламя в стеклянных сосудах царьградских храмов. Невольно Торлейв видел себя на склоне какой-то горы, возле какой-то пещеры, где внутри мерцает сквозь тьму сизое пламя, и ее – рослую девушку с лицом Дединки, с распущенными темно-русыми волосами ниже колен, в белой одежде, как положено выходцам с Темного Света… Прекрасную и могущественную как богиня… хотя бы малая, та, что зовется Пятницей Долговязой и служит одним из ликов Мокоши, матери великой… От этого воображаемого зрелища захватывало дух, Торлейв чувствовал безрассудную готовность идти за ней хоть в ту сизую тьму, даже зная, что не выйдет назад. Всего на свете стоит миг такой близости, улыбка, сияние глаз этой девы…

Забывшись, он не замечал, что не сводит глаз с Дединки, мечтательно улыбаясь, а Рагнора недовольно ерзает. Но опомнился вовремя – тряхнул головой и перевел глаза на Рагнору.

– Вот дивное дело, – сказал он, – Прияна, Прияслава, когда в Подземье была, никакой Любушки с девичьей дружиной там не видела.

– Велико Подземье, – протянула Дединка, будто измеряя мыслью его неизмеримые просторы. – За три года его не обойти, всего не повидать.

– Статочно, та Любушка давно уж Кощею надоела! – высокомерно заметила Рагнора. – Все плачет да плачет – тут и мертвого досада возьмет. Моя мать жила близ его престола и была хозяйкой в доме – она умела готовить пиры, где угощались по триста мужчин и триста женщин каждый вечер, и у нее не был времени

попусту слезы лить!

– Когда женщина знатного рода получает достойное воспитание, она и в палатах у Кощея не ударит лицом в грязь, – вежливо подтвердил Торлейв, взглядом давая понять, что и от Рагноры ждет того же.

У жителей Свинческа считалось почти решенным делом, что киевский гость скоро женится на одной из двух знатных девушек, для того и приехал. Расходились только, на которой. До Йоля – так называемого «нового Йоля», который смолянская русь, по примеру славян, праздновала в солнцеворот, – оставался еще целый оборот месяца, и Торлейва не торопили с решением. Он тоже выжидал, пока ему расскажут, чего же от него хотят, а пока ходил в гости и на посиделки, ездил на ловы или проводил вечера в Станиборовой гриднице за пивом. Был любезен с обеими знатными девами, но не прикасался к ним. Кого-то из бережатых постоянно держал при себе.

– Уж не опасаешься ли ты чего? – смеясь, однажды сказала ему Рагнора в гриднице. – Не боишься ли нападения врагов?

– Боюсь нападения любви, – так же смеясь, ответил Торлейв. – Любовь иной раз может принести человеку больше бед, чем вражда.

Он не покривил душой: новых наскоков со стороны Унезора он не боялся, но следил за тем, чтобы не дать повода той же Рагноре застать его наедине, после чего у него могут оказаться связаны руки. Вздыхал про себя: одной из девушек в этом доме он охотно позволил бы себя обольстить, но именно она проходила мимо, отвешивая короткий безучастный поклон, и даже не смотрела в глаза. «Няльзи!» – сказала бы она.

– Это правда, – многозначительно согласилась Рагнора. Быстро оглядевшись, она проверила, не стоит ли кто-нибудь слишком близко, чтобы услышать ее слова. – Неудачный выбор жены может страшную смерть принести. Ты человек сведущий, наверняка слышал про конунга Сиггейра, который сгорел в доме из-за родичей своей жены Сигню, дочери Вёльсунга. И про Атли, который поужинал мясом своих детей и был на собственном ложе пронзен мечом в руках своей жены Гудрун, у которой убил двоих братьев.

– Разумеется, я об этом слышал, – ответил Торлейв, не понимая, почему она заговорила об этом.

– Неужели так трудно извлечь урок из этих преданий? Или ты думаешь, что тебе ничего подобного не может грозить?

– Мне? – Торлейв вздрогнул от изумления.

Ему представилась Рагнора с окровавленным мечом в руках – в половину ее роста, а за спиной ее – пылающий дом.

– Почему мне должно грозить такое? Я не убивал ничьих братьев.

– Да неужели тебе неизвестно, – Рагнора придвинулась к нему ближе и заговорила вполголоса, – что ваш князь Ингвар, твой родич, убил моего деда, Сверкера?

– Мне это известно.

– И неужели ты рассчитываешь, что я буду любить племянника убийцы моего деда? Если ты ко мне посватаешься, воле моего отца я должна буду подчиниться, но не жди, что я забуду о вашем кровавом долге. Я вынуждена тебя просить, – Рагнора величаво выпрямилась, возмещая этим небольшое унижение, – чтобы ты не передавал моих слов моему отцу, чтобы мне не навлечь на себя его гнева. Но я хочу, чтобы ты хорошо понимал, что такое получишь вместе со мной.

Торлейв смотрел на нее во все глаза. Совсем юная, гордая, самолюбивая и своевольная, Рагнора прекрасно подошла бы на место любой из древних королев, избравших для себя добровольную ужасную смерть ради родовой чести и собственной славы.