"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Так вот почему я тебе так не полюбился! – вырвалось у него.

Он испытывал облегчение: давно его мучившая загадка разрешилась, – но разгадка показалась ему нелепой, и он с трудом удерживал беспокойный смех. Хотелось сказать: да вовсе я не собираюсь быть твоим мужем! Но Торлейв прикусил язык: Рагнора могла поделиться с отцом, а доводить до Равдана всю правду о своих целях он пока не хотел.

– Такая сила духа делает тебе честь! – со сдержанным уважением ответил он и почтительно склонил голову.

– Отныне между нами все ясно, – величественно подвела итог Рагнора. – Надеюсь, ты поступишь как

разумный человек.

Торлейв улыбнулся и опустил углы рта, налагая печать на этот уговор. Рагнора удалилась, держа голову так высоко, словно в ней родились заново все королевы из преданий, а Торлейв сел на помост и вздохнул. Пусть юная девушка неразумна, но и он, на восемь лет ее старше и намного опытнее, тоже не имел склонности подчинять свои решения одному только разуму.

Глава 9

Глянув однажды вечером на небо, Торлейв обнаружил полную луну, лишь чуть-чуть подтаявшую с верхнего края. Настало последнее полнолуние перед Карачуном, а значит, он провел в Свинческе целый месяц. Дней через шесть-семь придет самая долгая ночь года – «новый Йоль», как ее называют русы, живущие среди славян. Следующее полнолуние будет означать «старый Йоль», или Середину Зимы, как его празднуют в Северных Странах. К тому времени уже нужно будет точно знать, какие клятвы он даст и какие получит. Торлейв колебался, думая, не пора ли объявить Рагноре ее участь – и ее родителям, само собой. Возможно, это заставит Равдана высказаться полнее. Что он сам станет делать, если требования окажутся невозможными, Торлейв пока не знал, но мысли об этом досаждали, лишая покоя.

Думая об этом, Торлейв не обратил внимания на троих бородачей, однажды утром явившихся к Станибору. В гриднице пылал очаг, горели глиняные светильники на столах. Гриди налегали на утреннюю кашу, стоял обычный негромкий гул… и вдруг раздался глухой удар падения чего-то тяжелого. Торлейв вскинул глаза и выронил ложку: посреди гридницы стояла Дединка, у ног ее перекатывалась упавшая из рук кринка, а глаза были прикованы к кому-то возле двери. Даже в полумраке было видно, как она изменилась в лице. Торлейв невольно привстал, и в этот миг Дединка сорвалась с места, подбежала к каким-то незнакомым мужикам, что мялись у входа, неуверенно озираясь, и упала на грудь самому рослому. Изумленный Торлейв поднялся на ноги, чтобы лучше видеть: незнакомый бородатый мужик зрелых лет обнял Дединку, что-то говорил ей, она взволнованно отвечала. Многие в гриднице перестали есть, наблюдая за этой странной встречей. Ключница Хлина подошла ближе, Дединка обернулась к ней, и стало видно, что на лице у нее блестят слезы, но выглядела она скорее обрадованной, чем огорченной.

Все разъяснилось, когда явился князь.

– Здорово табе, Станибор, – сказал ему тот бородач, когда все трое подошли и поклонились.

Выговор у него был точно как у Дединки. Мимоходом Торлейв отметил, как забавно они смотрятся, выстроившись в ряд: один был очень высок, второй среднего роста, третий низкого. Дединка топталась немного в стороне, но так, чтобы слышать весь разговор.

– К тебе мы прибыли от гнезда нашего, из Былемиря города, с Оки-реки. Я, Доброван, Завалишин сын, со мной Городислав, Кривули сын, да Злобка, Буряев сын. Прибыли мы к тебе просить, чтоб отдал

нам нашу таль: сестричаду мою Дедомиру, Изведову дочь, да Хотимира, Городислава сынка. Привезли дары от нашего рода, чтобы была меж нами дружба.

– Отдать вашу таль? – Станибор удивился. – Мы же на три зимы договаривались, разве вышел срок?

– Это зима будет третья, – отвечал Доброван, неуверенно мявший шапку в руках. – Да ведь если до конца ее ждать… девка, сестричада моя, и без того совсем взрослая, коли в эту зиму ее замуж не выдать, то кто ж ее потом возьмет?

Торлейв перебрался как мог ближе, чтобы не упустить ни слова из этой важной беседы. Эти мужики – родичи Дединки, Доброван – ее вуй, и они хотят забрать ее домой! Для нее это была, разумеется, радостная новость, но в душе Торлейва она вызвала и радость, и горечь, и он, скрывая собственное волнение, напряженно наблюдал за собеседниками.

– Коли дело только в этом, – Станибор ухмыльнулся, – так мы ей здесь мужа сыщем. У меня отроков вон сколько! Унезор! – крикнул он в дальний конец гридницы, и парень обернулся. – Вот для нее чем не жених? Сам княжеского рода… хоть с матерью не повезло.

Торлейв стиснул зубы, стараясь не перемениться в лице. При этих словах он ощутил даже более горячее желание сойтись с Унезором в поединке, чем то, с каким Унезор приступал к нему. Не может быть, чтобы Станибор и правда этого хотел! Но шутка была глупая, и Торлейв негодовал про себя. Даже оскорбительная: Дединка, уже потому, что ее выбрали в таль, была хорошего рода, а Унезор – сын рабыни.

– За кого ей идти, то ее родне решать, – рассудительно сказал Доброван. – А вот тебе дары от всего нашего сродья.

Трое отроков, стоявших до того позади старцев, подошли и выложили подарки: две связки куньих шкурок, две бобровых и лисьих, тонкое беленое полотно на сорочки. Станибор вопросительно взглянул на Равдана, но Равдан в это время смотрел на Торлейва, и в лице воеводы отражалось тайное беспокойство. Потом он перевел взгляд на князя и слегка кивнул, показывая глазами на дары.

– За подарки благодарю вас, – сказал Станибор. – Где вы пристали?

– На гостевом дворе, у Ерстена Топора.

– Ступайте отдохните, а вечером ко мне на ужин жду, тогда еще поговорим.

Поклонившись, оковские старейшины удалились, Дединка убежала вслед за ними. Торлейв с трудом заставил себя вернуться к каше, будто это происшествие его ничуть не занимает. Но с тем же успехом его сейчас можно было накормить мхом; доев и дождавшись, чтобы Станибор занялся другими делами, Торлейв мигнул своим бережатым, и все четверо, взяв кожухи, покинули гридницу.

Перед этим целый сутки шел снег, мелкий, но густой. Теперь, когда рассвело, Торлейв мысленно охнул, увидев заново выбеленный мир. Каждая веточка, большая и малая, обзавелась пушистой горностаевой шкуркой. В рассеянном полусумеречном свете зимнего дня белое от снеговых туч небо было точно того же цвета, что и заснеженная земля. Весь мир обернулся горностаем, белым и пушистым. От этого светлело на душе, но все же, шагая через княжий двор и по улицам Свинческа, Торлейв чувствовал себя так, будто идет через какой-то волшебный край. Снегопад утих, но если порывом ветра сбрасывало снег с какой-нибудь крыши, он падал на людей крупными кусками, залепляя лицо.