"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Не я так надумала – Кривой Лог так показал. – Былеславица махнула рукой на запад, где лежало это урочище. – Дедам так угодно, а нам остается волю их исполнять.
– Уж коли напрядено тебе так, куда деваться? – вздохнула другая тетка, Угрея, жена Добрована. – Мы и сами не рады, да ведь кому-то же надобно…
Сила Былеславицы оказалась иной, чем у ее матери. Бабка Перучада видела умерших, и они отвечали ей, а Былеславица наблюдала прямо как все было – или будет, перед глазами. Еще в начале лета она вновь принесла из Кривого Лога видение о Дединке. Три зимы назад она видела ее едущей на санях, а теперь Темный Свет показал ей племянницу, идущую по какой-то горе вверх, все выше и выше. Именно
– Это честь тебе! – уверенно сказала Былеславица ошарашенной Дединке. – Кому же еще и быть? Ты у нас по всем гнездам наилучшего рода, все твои матери и бабки славились. А других невест взрослых у нас и нет нынче. Видно судьбу твою: кабы не увезли тебя к смолянам, так уж была бы замужем. Боги тебя в роду сберегли – теперь всем родам оковским послужишь.
– Кабы не это, мы и не ведали, где тебе жениха искать, – добавила Угрея. – Ты девка добрая, а что ростом с мужика – вины твоей нет. Да вот ведь и рост, и невесть где три зимы просидела, невесть у кого – кто ж теперь замуж возьмет? Разве вдовец какой, может, Навид, или хромой Дремлюга – так бобылем и живет, кто ж за него пойдет. Но и тебе-то что в них счастья? А вон оно что…
«Как будто есть моя вина в том, что я три зимы у смолян прожила!» – подумала Дединка, но промолчала. Только прикусила губу изнутри, стараясь не дать слезам пролиться на щеки. Что от роду суждено, того не изменить, но от острого чувства несправедливости кололо в груди.
От Свинческа до Былемиря на верхней Оке добирались две девятницы; за это время миновало новолуние и теперь новый месяц опять отрос на четверть. Ехали тремя санями – маловато для такой долгой дороги через несколько рек, через земли смолян и угрян. На ночь просили приюта в весях над рекой, спали на полу, на соломе, укрывшись своими кожухами, но в тепле. Однажды путникам не нашлось иного приюта, кроме бани: в избах маленькой веси и без них было тесно. Печь истопили, но Дединка едва осмеливалась спать: стоило задремать, как кто-то начинал давить на грудь и душить мохнатой лапой – баенный, не удовлетворенный подношением, пытался извести чужаков.
Наутро снова пускались в путь, расспросив хозяев о новом ночлеге. Бывало, что до ночлега этого, до следующего жилья, добирались уже в темноте, когда вставала луна и выли в лесу волки. Дединка то сидела в санях, спрятавшись под медвежину, то выбиралась и шла, когда дорога была полегче, чтобы согреться, но все равно постоянно мерзла. К вечеру совсем деревенела от холода, тяжелой одежды и усталости. За время жизни в Свинческе она работала много, но далеко ходить ей не случалось, разве что с девками по грибы и ягоды. Старики берегли ее, однажды даже остались в каком-то угрянском селении на два дня, когда она прихворнула и ей было необходимо отдохнуть в тепле. Злобка ворчал на задержку, но Городислав унимал его: мол, сляжет девка, помрет, понапрасну проездим, и что тогда? Дединка удивлялась мельком, почему вдруг о ней так беспокоятся.
Три зимы в Свинческе она думала о родном доме, ожидая, что возвращение туда принесет ей счастье – а как же иначе? Снова увидеть Былемирь над светлой Окой, заросший кустами вал и знакомые избы, выгон и окоп с могилками дедов, ближний лес, куда еще с бабкой ходили за добычками… Становилось тепло на сердце, и даже казалось, что сама бабка ждет ее где-то там. И наконец-то вокруг будут все свои: сестры матери, их мужья, дети – ее вуйные братья и сестры. Может, даже жениха ей сыскали наконец: трое стариков порой роняли намеки, наводившие на эту мысль: мол, недолго невесте дома-то жить…
Но уже по пути Дединка заметила, что ждет окончания дороги не с радостью, а
Мысли о русине по имени Торлав Дединка прогоняла прочь. Хоть и знали они друг друга совсем недолго, он занял в ее памяти не меньше места, чем все стальные вместе взятые за три зимы. Но уже через несколько дней после отъезда ей стало казаться, что она каким-то чудом встречалась с месяцем ясным – а теперь он вернулся на небо, как ему и должно. Разве такая красота может быть у живого человека? Его лицо не вставало в памяти, а вспыхивало, как зарница в небе; обжигало восторгом, пробирала дрожь, и Дединка закрывала глаза, будто взглянула на солнце. Она будто в сказке побывала, но всякий, кто попадает в Занебесье, в свой срок возвращается домой.
Когда наконец впереди показался знакомый мыс, Дединка вскрикнула от удивления. Исчезли густые кусты на старом валу, где прежде паслись козы, по верхней кромке вала протянулся высокий тын из свежих заостренных бревен.
– Это что? – Она в изумлении оглянулась на шедшего возле саней Добрована.
– А мы не говорили разве? С прошлого лета возвели, все мужики с той запрошлой зимы бревна рубили, тесали, возили…
– Это… от Кощея?
– Пожалуй, и от него теперь, – согласился Доброван. – А еще запрошлым летом слух пошел, что русь из Киевов на нас ратью собирается. И у нас, и в Невеселе, и в Рысине, и в Мысловом тын поставили крепкий.
Дединка таращила глаза, не узнавая родного места. Воистину Сыр-Матёр-Дуб поколебался на острове Буяне, если понадобились такие перемены. От самого Былемира-пращура жили без всяких тынов!
Всю дорогу у Дединки было чувство возвращения с того света, но и сам дом изменился, будто приехала она совсем в другое место. Когда сани наконец вползли за вал Былемиря и Доброван высадил ее под взглядами столпившихся вокруг родовичей, она не ждала, что кто-то ей обрадуется. Тетки все же подошли – сперва добрая старая Угрея, потом Былеславица, обняли ее, попричитали, но чувствовалась в их лицах и речах принужденность, неловкость. Дединка надеялась, что это пройдет, когда к ней заново привыкнут.
Но дни шли, а неловкость не проходила. Родичи говорили с ней ласково, но отводили глаза. И только через три дня Дединка узнала, что ее вызволили из Свинческа и привезли домой не просто так.
– Что тебе было бы в тех женихах? – опять сказала Угрея. – Возьмет какой перестарок или вдовец с семью детьми, за кого никто нейдет, да и будет помыкать. А тут вон оно что… целый каган тебе. Гляди, царицей станешь!
– Вот, люди добрые, глядите – та самая невеста! Дедомира, матери моей покойной старшая внучка.