"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Иногда сложно бывает сказать, что из чего родилось: какой-то архаичный ритуал породил фольклорный сюжет («как бывало» превращается в «как случилось однажды») или сам ритуал рождался из мифа – сюжета о высших силах, повторение которого в реальности обеспечивало обновление мира живых. В истории о трех «мстях» Ольги фольклорные сюжеты тесно сплелись с архаичными ритуалами и породили сказание, которое, с одной стороны, находило подтверждение в реальных обычаях и представлениях тех, кто его рассказывал и слушал, но при этом художественно усиливало эффект, поднимая героиню до небесных высот. Или опуская в бездну, если в ней видели образ богини мертвых. Так или иначе, предание, не осуждая «узаконенной» жестокости, награждало героиню божественным статусом владычицы жизни и смерти – что очень хорошо соответствовало общим представлениям о божественном статусе князя и его роли в деятельности земного мира.
Здесь имеет смысл отметить еще один небольшой, но, как представляется, важный момент. Ни в «Русской Правде», ни в скандинавских правовых памятниках
«Путь свой вершите, как дух вам велит»…
Мы рассмотрели сходство сюжета древлянских казней с ритуалами погребения, что было в науке отмечено давно. Но остается вопрос, каким же образом ритуал превратился в летописный сюжет? Напрямую ли произошел переход? Едва ли – между ними должен быть какой-то «мостик». Это парадокс: эпизоды древлянских казней – самая популярная часть «Ольгиного мифа» – сейчас многими принимается за правду, за описание реальных событий, случившихся в Киеве в 945 году, в то время как история формирования этих эпизодов, пожалуй, во всем «Ольгином мифе» самая сложная. Эти эпизоды берут начало в седой старине, за много веков до появления Ольги на свет. Между обрядом погребения и сюжетом сказания был еще один этап – весьма важный и самостоятельный. Этап героической песни. В рассказе о смерти Игоря и мести Ольги ясно обнаруживается сходство с сюжетами германского героического эпоса, где персонажи творят немыслимые жестокости, жертвуют своей и чужой жизнью, порой даже непонятно, ради чего и с какой целью. Гуннар требует, чтобы враги вырезали сердце у его брата, Гудрун убивает собственных детей и кормит их мясом своего мужа, Брюнхильд добивается смерти Сигурда, которого любит так сильно, что по доброй воле восходит на его погребальный костер… Как показал А. Я. Гуревич в работе «Эдда и сага», эти жуткие сюжеты идут из древнейших пластов сознания и описывают архаичные ритуалы жертвоприношений. Герой, совершающий ужасные, кровавые поступки, сказанием не осуждается, а напротив, восхваляется за твердость духа перед лицом гибели. Но позднее на основе воспоминаний об этих ритуалов родились сюжеты героического эпоса, где эти кровавые ритуалы сконцентрировались вокруг фабулы, описывающей межродовую распрю и кровную месть – месть стала сюжетным поводом для кровопролитий, которые изначально совершались в ходе жертвоприношений. Создатели «Песни об Атли», описывая, как по его приказу у одного брата его жены у живого из груди вырезали сердце, а другого бросили в яму со змеями, уже не имели в виду ритуал жертвоприношения, но созданные на его основе сюжеты продолжали поражать воображение слушателей.
Поведение княгини Ольги в эпизодах древлянских казней обнаруживает немалое сходство с этими сюжетами. Ее месть за Игоря показывает «избыточную жестокость», присущую героическим песням: за жизнь мужа она берет жизнь сначала двадцати «лучших мужей», потом еще восьми, потом пяти тысяч (!), потом целый город, а еще ведь были жертвы полевого сражения… Причем способы их умерщвления тоже особенно жестоки – благодаря чему эти сюжеты и сейчас вызывают живой отклик у современного читателя. «Персонаж героической песни, – пишет А. Я. Гуревич, – идеальный герой, человек долга и чести, не останавливающийся ни перед чем, чтобы защитить и утвердить честь рода или собственную честь. Верность священным обязательствам по отношению к сородичам, подданным, дружинникам, друзьям, удовлетворения от сознания выполненного долга – таковы ведущие мотивы героической поэзии» [60] … Именно этому героическому идеалу отвечает поведение Ольги в описанных эпизодах.
60
Гуревич А.Я. «Эдда и сага», Москва, Наука, 1979.
Но здесь нужно отметить важный момент. Сказание о древлянских казнях, как мне кажется, представляет собой, по сравнению в «Песнью об Атли» и ей подобными, уже следующий этап развития сюжета. Первый этап: собственно описание ритуала жертвоприношения. Второй: героическая песнь, где этот древний ритуал составил основу сюжета о кровной мести. Но в нашем случае, с Ольгой, сюжет о мести древлянам был отнесен не в древние героические времена, а в совершенно реальное, недавнее прошлое – по крайней мере, связи между временем создания ПВЛ и эпохой Ольги были живыми и конкретными.
Б. А. Рыбаков давно предложил вычленить в летописном тексте устное эпическое повествование, «предположительную реконструкцию», где
Однако напрашивается мысль, что этот «Сказ о мудрой княгине Ольге» был не первым этапом формирования данного сюжета. А пожалуй, уже вторым – по определению Рыбакова, «замечательным целостным политическим сочинением (курсив Рыбакова – Е.Д.), стройным завершенным по своей структуре и очень важным по глубине заложенным в нем мыслей о гармоничности государственного и народного начала в сложную пору неупорядоченных феодальных отношений». В основном это, конечно, верно. Но думается мне, что это, безусловно, политическое сочинение с ясно выраженной мыслью возникло не на пустом месте и не прямо из представлений о том, как надо хоронить. Почвой ему послужила еще более древняя эпическая героическая песня, созданная по канонам тех седых и жестоких времен, когда гармония государственного и народного начала еще никого не волновала.
Идея, заложенная в дошедшую до нас легенду, совершенно ясна: Игоря привели к гибели глупость и жадность. Он хотел взять слишком много, чем подставил себя под удар, но при этом не позаботился о своей безопасности, из-за чего и принял бесславную смерть. Именно эта идея создала ему тысячелетнюю репутацию дурака и неудачника. Однако примерно таким же образом вели себя и некоторые герои германских героических песен, и их судьбу жалкой никто не называл. Страшная смерть от рук врагов приносила им не позор, а славу. Посмотрим эддический цикл об Атли, Гуннаре, Хёгни и Гудрун. Гуннский вождь Атли пытается заманить братьев своей жены, Гуннара и Хёгни, к себе в гости, обещая подарить им сокровища. В сокровищах они не нуждаются и ясно понимают, что их заманивают на гибель – однако все-таки едут. Никаких рациональных причин ехать навстречу смерти у них нет, но они видят в этом свою доблесть и честь. Прибыв на место, они не привязывают свой корабль, ибо знают, что возвращаться домой им не придется. Начинается битва, изнемогшие от ран братья попадают в плен и принимают страшную смерть. Гуннар, желающий во что бы то ни стало и безо всяких причин идти навстречу гибели, отчасти напоминает нашего Игоря. Так может, сюжет, дошедший до нас в виде летописного рассказа о «сребролюбии как причине гибели», при той же событийной канве изначально подавался совсем иначе?
Не так-то уж сложно представить себе героическую песнь, существовавшую за полтора века до создания ПВЛ и возникшую по воспоминаниям о реальных событиях – борьбе за древлянскую дань. На пиру герои похваляются своей доблестью; воины Свенельда и он сам хвастаются дорогим оружием и хорошей одеждой (немаловажной вещью в германских героических песнях). Примерно как это было в разговоре между братьями Гуннаром и Хёгни:
У нас семь палат, Полных мечами, Их рукояти В резьбе золотой. Конь мой, я знаю, Коней всех ретивей, Острее мой меч, Красивей мой шлем Из Кьярова дома, Кольчуги из золота, И лук мой лучше Всех гуннских луков! [61]61
Перевод А. И. Корсуна.
Способность добывать сокровища была очень важным достоинством героя – в количестве сокровищ выражалась его удача, а значит, честь и в том числе право на власть. Игорь заявляет, что не уступит никому и соберет сокровищ больше, чем кто бы то ни было.
Со своей дружиной он отправляется в путь, покоряет древлян, взимает с них дань. Сражается с ними и с их вождем – фигура антагониста, князя Мала, должна быть нарисована более полно и выпукло, чтобы это был полноценный герой-соперник, а не статист, известный только по имени. Игорь заходит все глубже в чужую землю; спутники уговаривают его повернуть назад, указывая на опасности, но он отказывается их слушать в истинно героическом неразумии. Часть спутников, которые боятся идти дальше, он отсылает назад, а сам остается с самыми смелыми и преданными.
В это время на русов нападают коварные враги, и Игорь с малой дружиной вступает в неравный бой. Должно быть описание боя и совершенных в нем подвигов, речи Игоря, которыми он подбадривает своих людей (вроде тех, что в такой же ситуации произносит Святослав), перечень врагов, сраженных его рукой. В конце Игорь ломает свой меч и гибнет. Причем если бы древляне действительно захватили его живым и разорвали деревьями, это было бы полностью в духе песни такого типа!
Вот так из тех данных, что до нас дошли, опираясь на общие законы героического эпоса, можно было бы воссоздать если не текст (хотя это дело техники), то содержание и героический пафос «Песни об Игоре».