"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

* * *

Нам осталось рассмотреть еще один легендарный момент – судьбу князя Мала.

Тема эта неблагодарная – предстоит искать призрак, человека, которого, возможно, и вовсе не было. ПВЛ о дальнейшей судьбе Мала (после сватовства) тоже ничего не говорит. «Большой миф» восполнил пробел уже в почти новые времена: в середине XIX века Д. И. Прозоровский высказал версию, что князь Мал был взят Ольгой в плен и поселен в город Любеч, а его дети, Добрыня и Малуша, воспитывались при Ольге в качестве заложников. Впоследствии у Святослава был от Малуши сын Владимир, а Добрыня стал при нем сначала воспитателем, а потом воеводой. Таким образом Владимир, формально будучи сыном рабыни, по сути оказывается потомком древлянских князей по женской линии. Отождествление это произошло на той почве, что отцом Добрыни и Малуши (в связи с рождением Владимира) назван некий Малк Любечанин.

Малк Любечанин в творчестве писателей советской поры подавался как выходец из народа – пахарь или охотник. В «Полководцах Древней Руси» В.Каргалова Малк – княжеский огнищанин (в значении управляющий

хозяйством) в Любече. В последнее время пошла в ход версия о его пребывании на древлянском столе. Честно говоря, я не верю, что это одно и то же лицо: летописцы, от которых мы знаем об этих двоих, точно так же видели сходство имен Мала и Малка, но не отождествляли их. Это означает, что в XII веке не было информации о том, что это одно лицо. Если бы была хотя бы версия такая, если бы ходила такая легенда, то Нестор мог написать что-то вроде «Иные же сказуют, что посадила Ольга Мала в Любече и Добрыня и Малуша суть его дети» – как-то так. Но он просто оборвал сюжет о князе Мале, оставив судьбу его вовсе неизвестной. А зачем ему было ее замалчивать, если бы знал? Что бы ему помешало их связать? К XII веку борьба со старой древлянской династией была уже совсем неактуальна, и происхождение не от простой ключницы, а от княжны, пусть и полоненной, украсило бы род Рюриковичей. (Примеры попадания плененной княжны в наложницы к победителю известны неоднократно). Но, вероятно, летописец этой связи не видел или даже точно знал, что ее нет, и у нас нет новых фактов в ее пользу. Я, собственно, подозреваю, что и Малк Любечанин – лицо вымышленное, его имя «восстановили» из имени Малуши, создав им, таким образом, «семейное» имя [64] .

64

Но я не исключаю, что Малуша и Малфредь, чья кончина упомянута под 1000 годом без всяких пояснений, есть одно и то же лицо. Малфредь – Малфа – Малка – Малуша, схема могла быть такой, поскольку звука «ф» в древнерусском языке не было и выговорить имя Малфредь (Мальфрид) древним славянам было бы сложно. Однако и в этом случае вопрос о ее происхождении и положении остается открытым.

Единственный, сколько мне известно, источник, доведший линию Мала до конца, это наш добрый друг «Псковский кроник». Завершая рассказ о войне «Ольги Изборсковны» с Синдерской землей, он пишет:

«Великая же княиня Олга и князи ея повелеша древлян побивати… и кростельского князя именем Мала повеле на части посекати и по полю розметати».

Вот оно как. Князь Мал как вождь восстания был подвергнут показательной жестокой казни – рассечен на части, которые разметали по полю, лишив его приличного погребения и возможности возродиться в потомстве. Напоминаю, что «Псковский кроник» не может являться источником достоверных исторических сведений. Но с литературной точки зрения он всем утер нос – дал весьма логичное и убедительное, в духе эпохи, завершение сюжетной линии Мала. Будь «Псковский кроник» пошире известен, этот факт непременно вошел бы в «большой миф об Ольге». Тоже выдавался бы за реально-исторический, за «зеркальный» ответ на разрывание Игоря деревьями (хотя этой информации «Псковский Кроник» не имеет). Причем эта казнь идеально укладывалась бы в каноны героической «Песни об Ольге», о которой мы уже говорили, и послужила бы ей достойным финалом. И только в этом сочинении, конца XVII века, доведен до конца не только сюжет повестования, но и сам древний ритуал: принесение в жертву вражеского вождя венчало казни прочих пленных, делало победу полной не только в военном, но и в сакральном смысле. Составители ПВЛ, «упустив» финал линии Мала, допустили серьезную промашку не только в литературном плане, но и в сакральном, в том, в чем смысл расправ виделся их современникам.

Интересно, что «Псковский кроник» в этом случае отчетливо перекликается с историями Саксона Грамматика. Тот пишет:

Всех наиболее знатных среди них людей Ярмерик казнил способом, один вид которого вызывает на глазах слёзы: сначала их за ноги привязывали к копытам диких быков, после чего, когда на быков были натравлены свирепые молосские псы, те тащили привязанных к ним склавов через все топи и кочки, что были у них на пути. Этим он смог укротить сердца склавов, и они, объятые сильнейшим страхом, наконец-то признали над собой власть короля.

И другая схожая история:

Даже среди склавов против него поднялось восстание. Для того чтобы подавить его, он привязывал к ногам взятых им в плен вождей верёвки и предоставлял им быть разорванными лошадьми, пущенными вскачь в разные стороны. Так погибли предводители склавов, расчленением тел заплатив за упрямство своих сердец. Всё это позволило ему сохранить власть над склавами и держать их в постоянном и беспрекословном повиновении.

С концом князя Мала у «Псковского кроника» эти две истории роднит то, что жестокая казнь (с расчленением) была назначена славянским вождям в наказание за мятеж и с целью отбить охоту бунтовать впредь. К истории отношений Ольги и древлян это подходит целиком и полностью. Но здесь мы имеем возможность сопоставлять между собой только сюжеты легенд, что относится к литературным взаимосвязям, и не можем извлечь отсюда никакой информации о реальных обытиях X века.

Что

же там было в действительности, мы предполагать затрудняемся, поскольку сомневаемся: а был ли Мал? Не родился ли «князь Мал» лишь как воплощение «мелких конунгов» на русской почве? Подозреваю, что обрыв сюжетной линии «князя Мала» вызван как раз тем, что он был не участником реальной истории взаимоотношений Ольги и племени древлян, а частью литературного сюжета о сватовстве; когда же кончилась история сватовства, «кончился» и образ Мала.

Но в реальности эта история ведь имела какой-то конец. Что если прав Шахматов и вождем восстания был Мстиша Свенельдич?

Версию о том, что под именем князя Мала выведен Мистиша, ученые не поддерживают. Но надо же как-то объяснить, почему в ПВЛ возникло ни к чему вроде бы не привязанное упоминание «Свенельд, отец Мстишин». Самое популярное на сегодняшний день объяснение такое: Мстиша был информатором летописца. Именно с его слов монахом в 1093 году были записаны эти сюжеты и заодно источник сведений.

Мне это объяснение не очень нравится, и в первую очередь из-за дат. Рюрик жил 70 лет… Игорь жил 70 лет… Свенельд жил 80 лет… Мистиша всех бы переплюнул: он бы прожил лет сто. Если он был знаком с составителями Начального свода, то есть оставался жив в 1093 году, то нам придется сделать две «растяжки»: Свенельд должен был родить Мстишу лет в шестьдесят, и тот тоже должен был до встречи с летописцем прожить лет шестьдесят. Мстиша ведь, вероятно, был ровесником Игоря.

Так что в его личную встречу с летописцем мне слабо верится. Но исключить следы Мстиши в дальнейшем все же нельзя. Для этого есть несколько причин.

Во-первых, исследователи возводят к нему весьма известный в Древней Руси боярский род. Тот самый, к которому принадлежал новгородский посадник Остромир, киевский воевода Вышата, его сын, тоже воевода, Ян Вышатич, и сын последнего – преподобный Варлаам Печерский, первый игумен Киево-Печерской лавры. Именно там и создавались первые летописи. Вероятно, Мстиша потому и был упомянут, что являлся предком игумена Варлаама, хорошо известного в эпоху летописца. Исторически достоверный предок Варлаама – Остромир, посадник в Новгороде в 1050-х годах, глубже в прошлое начинаются предположения. С Мстишей он мог состоять в любой степени родства, в том числе и по женской линии. И кто-то из его потомков, живших в конце XI века, был заинтересован в «посмертной реабилитации» главного героя этой истории. Поэтому он и поместил Свенельда на киевскую сторону в этом конфликте, продлив его службу киевским князьям аж до конфликта между сыновьями Святослава. В это же время выпало и сказание о схватке Мстиши с Игорем. Возможно даже, это была инициатива самого летописца, пытавшегося обелить предка игумена Варлаама, основателя той обители, в которой монах водил пером. Хотя где чьи дополнения, нам отсюда уже не разобрать.

А еще один след Мстиши обнаруживается в самом роду Игоревых потомков. Как мы уже отмечали, его имя вошло в число династических для княжеского рода и было в нем одним из самых популярных. Княжеский именослов формируется не «с потолка». Княжеское имя обозначает происхождение, связь с владетельными предками, и потому выражает также и притязания на наследство. Наследника называют именем того, от кого было что унаследовать. Иногда это бывает претензия на духовное родство – это одна из версий, как в именослов Рюриковичей попали Ростислав и Святополк, имена моравских Моймировичей-христиан. Но можно предположить, что Мстислав Свенельдич состоял и в прямом кровном родстве с Рюриковичами следующих поколений. Данных нет, поэтому можно строить какие угодно предположения о его дочерях либо внучках, ставших женами Игоря\Святослава\Владимира. Впервые это имя как династическое появилось среди потомства именно Владимира: у него был как минимум один сын Мстислав, по некоторым мнениям, и два. Неизвестно, мог бы такой брак быть заключен до конфликта вокруг древлянской дани – как способ укрепить связь между киевским князем и деревским владыкой. Или после – как средство примирения уцелевших членов обоих родов. Может, Мстишина сестра\дочь\племянница впоследствии стала женой Святослава и родила Олега древлянского? У Олега не было прямых потомков, но для Владимира Мстиша, тесть брата, все равно входил бы в число родичей и тем давал право использовать его имя – особенно если и правда имел славу богатыря. Во всяком случае, если память о Мстише прожила еще полтора века после событий, в связи с которыми он упоминался, логично предположить, что его роль на этом не окончилась.

Если Мстиша действительно имел отношение к конфликту вокруг древлянской дани, он мог не пережить этой войны, пасть на поле битвы или в Искоростене. А мог и пережить. Возможно, был найден некий компромисс, который дал ему возможность не только остаться в живых, но и занять такое положение, которое позволило ему оставить знатных потомков и долгую память о себе (летописец знал его почти полтора века спустя). Ведь каким-то образом его имя попало в княжеский именослов. А значит, либо он входил в число княжеской родни, либо Владимир, давший его имя своему сыну, почему-то считал Мстишу Свенельдича достойным подражания. Возможно, между истинными участниками событий в конце концов было достигнуто какое-то соглашение из тех, что нередки в реальной жизни, но в литературе выглядят скучными, поскольку им не хватает драматизма (да и совершаются такие события не среди грома оружия на поле брани, а тихо, за закрытыми дверями, и не становятся известны широкой публике). Не имея возможности рассказать о страшной смерти Мала, предание просто о нем забыло. А его реальный прототип, возможно, остался жив и подарил роду Рюриковичей одно из самых популярных династических имен. После взаимного пролития крови и взыскания долга мести следующим логичным этапом было примирение – в том числе путем заключения того или иного брака…