"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Вероятно, этого хотели не только они: именно эта династическая ситуация устраивала и дружину. Дружина сама посадила дитя на коня, фактически и политически, признала его своим князем (устами Асмуда) и согласилась идти за ним в бой – «потягнули за князем». Возможно, племянники, все трое, и хотели бы сами взять в руки это «копье войны» – но им не дали. Скорее всего, эти племянники находились в войске – если бы они уклонились от мести за дядю, то утратили бы честь, по понятиям своего века. Но легенда, исключив их из числа наследников престола, исключила их и из круга мстителей. А Ольги и ее приближенные, посадив дитя на коня, самим этим провозгласили: у Киева есть князь, а значит, есть сакральная защита, удача и сила для победы.

Правда, возможен и такой вариант, что ребенка на войну не брали. Но дружина, из тех же соображений,

предпочла сохранить престол за двумя ближайшими наследниками Игоря, и в этом случае легенда о броске копья возникла очень быстро и с ясной политической целью: утвердить исключительные права Святослав как законного наследника, несмотря на возраст. Внедрить мысль, что он, будучи маленьким ребенком, уже исполнил долг взрослого мужчины-мстителя. Возьмем пример из той же «Старшей Эдды»:

Но скоро родился брат Бальдра тогда; Лишь ночь проживя, бился Одина сын. Он кудрей не расчесывал, рук не омыл, Пока не повержен был Бальдра убийца. Тем временем плакала в Фэнсалле Фригг Над горем Валгаллы. – Поймете ль вы весть мою? [63]

63

Перевод С. Свириденко.

Это же мотив мы найдем и на славянской почве. Волх Всеславьевич, герой былины (персонаж с очень архаичными корнями), в возрасте полутора часов уже требует оружия:

А и будеть Волхъ во полтора часа, Волхъ говоритъ, какъ громъ гремитъ: «А и гой еси, сударыня матушка, Молода Марфа Всеславьевна! А не пеленай во пелену червчатую. А не поясивъ поясья шелковые, Пеленай меня, матушка, Въ крпки латы булатные. А на буйну голову клади златъ шеломъ, Во праву руку палицу»…

Мотив этот общеславянский. У южных славян есть песня, называемая «Дитя Дукадинче и Коруна-делия». Там рассказывается о девяти сыновьях «древней старушки», которых сгубил ужасный враг, имеющий признаки владыки мертвых: дом его выстроен из «девичьих рук» и «голов юнацких». После этой расправы старушка залезает на ель и сидит там девять лет, не умывая очей и не убирая волос, а потом рожает «малого мальчонку». Независимо от времени оформления данной песни, мотив здесь отражен настолько архаичный, что жуть берет. Древнюю старушку надо понимать как праматерь, которая вынашивает божественное дитя девять лет вместо девяти месяцев. Роль и личность отца в сюжете не указаны, но праматерь в нем и не нуждается, она родит сама собой, как земля. Процесс происходит в сакральном пространстве – между землей и небом, на ели, воплощающей мировое дерево. Отказ от личной гигиены тоже ритуально означает пребывание вне мира живых. Ну а родившись, дитя немедленно вскакивает на ножки, требует коня и братнино оружие, получает палицу огромного веса, садится на коня и едет чинить расправу с врагом.

Уже упомянутый нам Рагнар Лодброк (по Саксону Грамматику) сторонниками своего отца был провозглашен королем, хотя он к тому времени «едва только вышел из младенческого возраста» (точно как Святослав). «Они делали это не потому, что не знали о неспособности ребенка править страной, а в надежде, что этот поступок станет верной порукой их готовности идти до конца», – пишет Саксон, то есть избранием ребенка в наследники подданные выражают свою верность нынешней династии. Случай, во всем схожий с нашим. Но и сын Рагнара, Ивар, в возрасте семи лет «блестяще дрался в бою, показав, что в его детском теле сокрыты силы взрослого мужа». В реальности это невозможно, но для легенды – в самый раз. Наши предания, уже зная, что Святославу предстоит будущее великого воина, сделали его таковым уже в детстве.

Трудно сказать, действительно ли взрослые (Ольга, Асмуд и прочие их соратники в этой ситуации) взяли ребенка на поле битвы, или его перенесло туда предание. Мотив «дитя-мститель» или «дитя-герой» имеет очень глубокие корни в мифологии, как

славянской, так и скандинавской. Этот образ находил в умах слушателей (и свидетелей) живой отклик, напоминал им нечто уже известное – не так чтобы возможное здесь и сейчас, но бывавшее в мифологическом пространстве, там, где родятся боги и витязи. И если Святослав действительно маленьким ребенком присутствовал не поле битвы, то именно к глубинным слоям народной памяти это зрелище и было обращено. Если он там был на самом деле, это немало говорит о сложившейся ситуации – она требовала привлечения всех резервов – и о его матери, которая понимала весь комплекс мотивов, требовавших присутствия наследника на поле, и имела довольно присутствия духа, чтобы на это решиться. Не напрасно, как видим.

Но был ли Святослав на поле боя или нет, несомненна связь этого легендарного броска копья с наследственными правами ребенка-мстителя, обладающего высшим статусом. Потому этот эпизод попадает даже в самый ранний вариант предания. Святослав здесь выступает как носитель высшего статуса и источник сакральной силы, а мать, Ольга, обладающая умом и решимостью, действует, опираясь на этот источник.

Дайте мне от каждого двора по три голубя…

В Новгородской I летописи после победы киевлян в полевом сражении сразу идет сообщение о том, как Ольга возгалает на древлян тяжкую дань, идет по земле Деревской, устанавливая «уставы и уроки», а потом возвращается в Киев. ПВЛ на этом месте принимается развивать сюжет:

«И победили древлян. Древляне же побежали и затворились в своих городах. Ольга же устремилась с сыном своим к городу Искоростеню…»

Описывается осада Искоростеня, который жители не хотели сдавать, боясь мести. Но Ольга уверяет, что месть ее утолена и в качестве малой дани она примет по три воробья и по три голубя с каждого двора.

«Древляне же, обрадовавшись, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали к Ольге с поклоном… Ольга же, раздав воинам – кому по голубю, кому по воробью, приказала привязывать каждому голубю и воробью трут, завертывая его в небольшие платочки и прикрепляя ниткой к каждому. И, когда стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам пустить голубей и воробьев. Голуби же и воробьи полетели в свои гнезда: голуби в голубятни, а воробьи под стрехи, и так загорелись – где голубятни, где клети, где сараи и сеновалы, и не было двора, где бы не горело, и нельзя было гасить, так как сразу загорелись все дворы. И побежали люди из города, и приказала Ольга воинам своим хватать их».

Этот яркий, впечатляющий сюжет был любим в XII–XIII веке, популярен, как и «сожжение женихов», по обе стороны Балтики. В скандинавских памятниках он встречается еще как минимум два раза, и оба раза – применительно к совсем другим людям.

Саксон Грамматик, Деяния данов (XII век) рассказывает о случае из древнейших легендарных времен, когда некий Хандван правил в каком-то городе на Западной Двине:

«…напал он на Хандвана, конунга Геллеспонта, укрывшегося за непреступными стенами Дуна града, и сразил его не в поле, но среди стен. Эта встреча научила всех как вести осады, ибо он приказал добрым птицеловам изловить птиц различных, гнездившихся в том месте, и примотать к ним ветошь, которую подожгли, под крыльями. Птицы искали убежищ в своих гнёздах и заполнили город пламенем. Все горожане собрались тушить пожары и оставили врата беззащитными».

В XIII веке были записаны саги «Круга Земного», в том числе «Сага о Харальде Суровом». Этот человек, безусловно, историческая личность, носит звание «последнего викинга Европы» – его гибель (в 1066 году) считается официальным завершением эпохи викингов. Он был зятем Ярослава Мудрого, Ольгиного правнука, и вообще, судя по всему, человеком очень амбициозным, деятельным и харизматичным. Сага о нем – одна из самых длинных. А знаменитые персонажи имеют свойство притягивать к себе «бродячие сюжеты» – эти сюжеты как бы наматываются на образ известной особы, превращая реального человека в героя преданий. Это случилось с Ольгой, и это случилось с Харальдом. Они и в реальности состояли в дальнем родстве: Ольга была пра-прабабушкой Харальдовой жены (четвертое поколение потомков). Благодаря единству своей литературной судьбы Ольга и Харальд, с разницей лет в сто, оказались героями одной и той же истории. В ходе войны на Сицилии с Харальдом случилось следующее: