Князь Алтайский
Шрифт:
Макар, как я уже сказал, начал было рассуждать — за такую манеру долгих и тягучих размышлений его, собственно, Волокитой и прозвали — но его снова перебил торопыга Филька:
— Так он оборотень?! Ох ты, лишеньки, сейчас я его… Ай!
— Положи пищаль, Филька, а то опять ударю. Слышал же — душа христианская. Откуда в оборотнях душа-то, подумай своей головой пустопорожней…
А, вспомнил. Этого Фильку Веселухой прозвали не потому, что он постоянно веселится, а потому что дурак, каких поискать, вот всех вокруг и
Я продолжал сидеть столбом, как какой-то суслик-мутант, размышляя, перекреститься еще раз или это уже будет напоминать клоунаду? Или как вообще о себе напомнить, они там, похоже, про меня забыли уже?
— … бывают такие случаи — колдуны, которых на свадьбу не пригласили, целые свадебные поезда в волков оборачивают. Вот они такими волками всю жизнь и бегают. Не нечисть это, а несчастный человек.
Уф. Алилуйя. Дошло.
— Так, а что теперь с ним делать? Как его обратно в человека-то обратить?
— Про то не знаю, — развел руками Макар-Волокита, — В город надо его отвести, пусть там решают…
Типичное поведение нормального подчиненного. При выявлении проблемы, которую не удается решить своими силами — доложить руководству. Пусть оно думает, у него голова большая и шапка высокая.
— Стойте! — подскочил неугомонный Филька, — У нас же в городе от самого основания свадеб не было! Оборотень это!
Тут стрельцы не выдержали. И Филька получил красивый фонарь под левый глаз. После чего обиженно затих.
— Слышишь, волк, — осторожно подошел ко мне Макар. И, как я заметил, несмотря на все свои рассуждения, подходил он так, чтобы не перекрывать поле обстрела для своих товарищей. Которые стволы-то опустили, а мушкеты наизготовку держат.
Я кивнул. Мол, слышу, слышу.
— В город с нами пойдешь?
Я кивнул. Туда мне и надо. Там много специалистов, там Клава, там Настя, там, в конце концов, отец Савватий. Хоть кто-нибудь, да решит, что со мной делать, как меня в волка закукожили и как меня обратно раскукоживать.
— А кусаться не будешь?
Я вздохнул. Помотал головой — то есть, мордой — из стороны в сторону, а потом изобразил лапами, что никого кусать не собираюсь. Они фиг знает, когда мылись, одежду точно уже давно не стирали, а мне всю эту грязь в рот тащить? Да и, знаете ли, кусать бородатых мужиков — не мой фетиш.
— Ага… — протянул Макар, явно из моей пантомимы нифига не понявший, — Ладно, пошли. К ноге.
Дожили. Я, боярин Осетровский, бегаю по лесу на четвереньках голым задом и должен выполнять собачьи команды. Доберусь до этого «плотника», он у меня живо прочувствует… всё то, за что наш царь государь свое прозвание получил, не к ночи будь помянуто… Стоять.
Я замер в позе «Белка!» из мультика «Вверх!».
Нельзя мне просто так в город пройти. Увидит меня плотник-колдун, поймет, что его план-капкан пошел по бороде — и кто его знает, что еще выкинет. Он и так
Я чуть было не рванул в город по прямой, но сообразил, что если Прокоп и впрямь собирался убить девочку — то она уже мертва. Навряд ли он сидел, глядя на нее, почти сутки, выжидая, не вернусь ли я, случайно, ее спасти. Мы не в голливудском фильме. Блин… Жалко девчонку… Ладно. Надо в город пробираться, возвращать себе человеческий облик и брать колдуна за япки, как говорил Росгард.
Но девчонку все равно жалко…
2
У каждого уважающего себя барсука — несколько входов и выходов. Чтобы злобные враги не могли перекрыть этой зверюге пути отступления.
У каждого уважающего себя боярина — тоже должны быть запасные выходы из терема. Потому что злобные враги бывают не только у барсуков. А если у боярина есть чародейный холоп, заточенный на земляные работы — так и вовсе сам бог велел. Может, мне вообще герб на барсука сменить? Да не, я же не Пуффендуй…
Мы со стрельцами двинулись в поисках одного из таких потайных входов, обходя по широкой дуге город. Нет, была парочка входов и поближе, но они были зачарованы на открытие только кровью рода Осетровских. А я не был уверен, что волшебство признает волчью кровь за свою. А вот тот дальний вход был как раз специально сделан так, чтобы в него мог пройти любой. На случай, если им придется воспользоваться кому-то из моих людей, из тех, кому положено о нем вообще знать. Стрельцам, кстати, не положено, но тут уж ничего не поделаешь — форс-мажор. Ничего, потом я его прикажу заделать и проложить новый, так что они и случайно не проболтаются.
Под тихое бубнение обиженного на всех Фильки, что коварный волк всех обманул и ведет прямиком в ловушку, я со стрельцами — на которых, видимо, сработала какая-то моя боярская аура, ибо они, похоже, и сами не заметили, как начали слушаться ВОЛКА — прошел по оврагу, извивавшемуся у подножья горы неподалеку от Осетровская. Ага, а вот и приметный камень…
Встав на задние лапы, я поднатужился, толкнул камень торчащий из склона оврага, он провалился внутрь — и часть склона отъехала в сторону, открывая темнеющий проход. Я приглашающе махнул лапой, мол, алга.
— Я же говорил, — бубнил Филька, — Это его нора, он нас на прокорм своим детям привел…
Макар-Волокита задумчиво посмотрел на проем. Потом перевел взгляд на меня.
— Господин волк… А откуда ты про этот проход в город знаешь?
Я сел на задние лапы, надменно задрал морду и махнул лапой, изображая, что ударяю посохом.
— Во, — это снова пессимист Филька, — Говорит, мол, лучше сами сдавайтесь, а то бороды вам поотрываю.
— Точно бороды? — усмехнулся кто-то из стрельцов и Филька затих, видим, пораженный страшной догадкой.