Князь Алтайский
Шрифт:
Пасечник Никола — как выяснилось, не только пасечник, не совсем пасечник, а может даже и совсем не пасечник — подмигнул мне, и, развернувшись, вышел в дверь, тихо закрыв ее за собой. После этого все в помещении, до этого как бы замершие, задвигались и зашевелились.
— Викешенька!!!- с кровати прямо мне на шею прыгнула Аглешка. Да, она у меня акробатка, то есть, скоморошка. После чего акробатка-скоморошка обхватила меня руками и ногами — а в сарафане это тот еще трюк — и крепко поцеловала в губы. Я бы даже назвал это «засосала».
Все остальные окружили меня, нечленораздельно
— Что вы, батюшка, неужели не рады? — весело спросил.
— Р-рад… — кивнул тот, не отрывая от меня взгляда и продолжая креститься, — А ты понял, кто этот Никол…а?
Нет, честно говоря, не понял. Что он там про службу упоминал, про то, что я его от кнута спас… Не помню такого. Под кнуты людей подводил, во время службы в Приказе приходилось, но чтоб спасать…
— Помнишь, — отец Савватий перевел взгляд на закрывшуюся дверь, — Викентий Георгиевич, ты мне икону подарил, под Уфой?
Икону, икону, что за икона? Ах да, ту, что я у мужика забрал, который ее…
Кнутом…
Бил…
А я забрал…
— У нее след от кнута… — заморожено продолжил священник, — Как раз там, где у Николы шрам был…
Все, и без того притихшие, и вовсе замерли. Всем одновременно пришла в голову одна и та же мысль, насчет личности Николы, и все одновременно боялись ее озвучить.
Я кашлянул. Я тут главный, значит, мне придется…
— Так это что ж, получается… святой Николай был?
По моей спине пробежала кавалькада мурашек в ледяных тапочках. Нет, я тут, конечно, и с бесами сталкивался и с оборотнями и сам волком побыл — но святой? Как-то это, знаете ли, крутовато для меня. Даже Аглашка сползла с меня и смотрела огромными глазами, осторожно трогая за рукав.
Священник медленно кивнул головой:
— Он…
Как там Никола — или все же Николай — сказал? Третий раз отслужу? Слышал я такие рассказы, наполовину сказки, наполовину байки, то есть никогда и никем официально не подтвержденные. Мол, случается такое, что святые по Руси ходят. И тем, кто им приглянется или поможет каким-то образом — могут помочь. Мне вот, например, три раза Никола помог… а какие первые два были?
Сами собой вспомнились два необъяснимых случая. Как раз тоже с волками-оборотнями. Когда они пытались меня убить — и таинственным образом умирали. Получается — Никола и тогда мне помог? А сейчас? Нет, в смысле — сейчас он мне тоже помог, но дальше? У меня больше не будет проблем с оборотнями и он посчитал, что его задача исчерпана? Или же — сколько можно помогать, дальше своими силами справляйся?
Стоп! Прокоп же! Он же ж на свободе!
— Посох мне и Нафаню!
2
Дверь резко распахнулась и… нет, это не посох внесли, и не Нафаня примчался.
В помещение ворвалась девочка Ав-Ав… тьфу ты, Авдошка ее зовут, придумал ребенку собачью кличку… таща за собой за руку…
Соломинку. Приемную дочку гребаного колдуна-плотника. Уф,
— Викентирович! — закричала обычно тихая и спокойная Авдошка, — Марфушенька хочет рассказать!
— Что? — перевел я взгляд на Соломинку, но та стояла, вытянувшись как тростинка, хлопала ресницами своих огромных глаз и молчала, как каменная. Вместо нее затараторила Авдошка.
— Викентирович, Викентирович! Марфушенька говорит, что ее отчим — злой колдун, он тебя в волка превратил! Ой…
Девчонка осеклась, осознав, что рассказывает мне о том, что меня же в волка превратили.
— Не врет он, — кивнул я, — Только меня уже обратно расколдовали. А ты мне лучше скажи, Марфушка…
Блин, как сформулировать-то? «Почему ты тут стоишь живая и здоровая, когда твой фальшивый отец собирался тебе горло перерезать?» Как-то жестковато, не находите?
— Я расскажу, я расскажу! Она мне рассказала, а я тебе расскажу, Викентий Ге-ор-гиевич! — справилась Авдошка, наконец, с моим отчеством.
В помещение вбежал кто-то из слуг, с посохом в руках, дубовым, резным, еще не использованным ни разу. Эх, где ж мой костяной посох-то… Я сел в кресло, махнул рукой остальным, чтобы тоже прислушались.
3
В общем, рассказывала только Авдошка. Соломинка-Марфушенька стояла молчком, только кивала в особо важных местах.
В общем, колдун Прокоп прокололся на обычном детском любопытстве. Девчонке стало интересно, о чем та ее названный отец будет с самим боярином разговаривать. И она спряталась, осторожно выглядывая из-за угла и подслушивая. Правда, услышала она немного, про свою будущую судьбу и вовсе не разобрала, но моего торжественного превращения в волка было достаточно, чтобы она поняла, что оказался ее отец не отцом, а… кем-то менее добрым и приятным в общении. Злым колдуном, короче говоря. В общем, не тем, с кем хотелось бы остаться наедине в пустом доме.
Соломинка сбежала от того закоулка, только пятки засверкали, забилась в какую-то щель между домами-сараями-заборами и боялась всю ночь. И все утро. И приличную часть дня. А потом все же выбралась и, оглядываясь, чтоб не встретиться с фальшивым отцом, побежала искать свою подружку, чтобы ей обо всем поведать. А та уже схватила ее за руку и рванула ко мне. Да, нелогично, конечно, но в целом сработало.
— Колдуна надо брать! — я ударил посохом о пол и встал.
— За что? — хихикнула Аглашка.
— Ни за что его брать не надо, — тут же переобулся я, — Убивать сразу!
Да, кому-то из двадцать первого века это может показаться жестоким. Ах, ох, как же так, как можно решать судьбу человека, без суда, без следствия, без адвокатов и присяжных. А вот так. У нас тут — семнадцатый век, век магии и колдунов, и я понятия не имею, сможем ли мы вообще схватить колдуна, а если и схватим — удержим ли. Да и с другой стороны — на кой мне его удерживать? Исследования над ним проводить?
— Викентий Георгиевич! — вбежал Нафаня, судя по порыву, попытавшийся был обнять меня — явно тоже человек переживал — но вместо этого коротко мне поклонившийся.