Князь Федор. Куликовская сеча

Злотников Роман Валерьевич

Парой секунд спустя, вниз безмолвно рухнул еще один ратник — и двое с отчаянными криками боли… Отложив бесполезные теперь арбалеты (генуэзцы смогли поразить лишь троих воев, остальные болты пришлись на щиты дружинников), стража схватилась за абордажные топоры…

— Бей сулицами!!!

Одновременно с приказом, сорвавшимся с губ, я сам отвожу павезу в сторону, скрутив корпус вправо — после чего резко переношу вес тела на левую ногу, со всей возможной яростью и силой метнув дротик! А следом за борт фусте устремилось еще два десятка сулиц — вгрызшихся в настил палубы, павезы генуэзцев, успевших подставить защиту… И человеческую плоть: наконец-то

и на галере раздались крики боли! Одновременно с тем послышался и рев бросившихся на врага абордажников, сумевших все же перебраться на вражеское судно — правда, их уцелело всего двое из первой волны…

— Вперед, братцы, вперед!

В порыве боевого азарта я сам рванул к одной из веревок, увязанной к крюку и свисающей с борта галеры. Закинув павезу за спину, я схватился за нее — и принялся спешно карабкаться наверх, не к месту подумав, что для полноты образа не хватает зажатого в зубах тесака…

Между тем, схватка на борту галеры была сколь яростной, столь и короткой — ведь на каждого освобожденного невольника пришлось как минимум трое стражей! Но все же северяне подарили нам время, чтобы дружинные (и я в том числе!) успели перебраться через планширь…

— Бей!

Я едва успеваю рвануть чекан из-за пояса, одновременно с тем сильно пригнувшись, буквально нырнув под размашистый удар налетевшего стража! Вражеская секира вспорола воздух над самой макушкой, заставив двигаться еще резвее… И пружинисто распрямившись, я на развороте корпуса с силой вгоняю боек чекана в спину генуэца! Узкое лезвие кавалерийского топорика ожидаемо прорубило звенья вражеской кольчуги, бросив вскричавшего фрязя на фальшборт…

Рванув топор на себя, разворачиваюсь, бешено озираясь в поисках новых врагов — но вторая абордажная волна, состоящая из отборных дружинников, зачистила галеру. Лишь один уцелевший страж рванул к сходням, спасая свою жизнь… Но именно в этот миг луна показалась в разрыве облаков, и я ясно разглядел генуэзцы по отблеску кольчуги! Действуя на инстинктах и рефлексах Федора, легонько так завожу правую руку за спину — и тотчас рывком распрямляю ее, разжав пальцы на рукояти в последний миг… И чекан, сделав в воздухе оборотов пять, врезается в спину ворога, бросив его тело на сходни!

А затем, при свете показавшейся луны я также смог разглядеть и открытые ворота генуэзской Таны, ведущей к пристани, и толпу моряков с галер, уже рванувших к своим кораблям…

— Да твою же ж… Дружинники, все на корабли! И в брони облачайтесь, и наши хватайте — да быстрее, как можно быстрее!

Ох, какая каша заваривается…

На второй фусте все еще звенят клинки и гремят яростные крики повольников. Струг Михаила шел следом за нами — и после ударившего набата времени на зачистку корабля у моего ближника осталось совсем немного… Надеюсь, хотя бы сам он цел — как и прочие приданные ему дружинники!

— Самострелы соберите и зарядите их скорее! Сейчас уже потребуются…

Я рванул к сходням, рассчитывая сбросить сбитый из досок мостик в воду — но замер, разглядев на планшире правого борта, ближе к носу, одну из малых вертлюжных пушек… Точнее бомбарду, если использовать терминологию четырнадцатого века — а рядом с ней, у самого фальшборта, и громоздкую, объемную корзину! Забыв про трап, я рванул к пушечке, за считанные секунды пролетев по палубе десятка полтора метров — после чего принялся лихорадочно рыться в корзине…

Вначале под руки попались небольшие каменные ядра. Затем

отдельный деревянный футляр — а в нем мешочки с сыпучим порошком, и там же пороховой рог. Отдельно у корзины стоят прибойник и фитильный пальник, с торчащей снизу иглой-протравником… Так, ну с ядрами понятно, в мешочках, скорее всего, мерные заряды пороха («картузы»), рассчитанные на определенную дальность стрельбы каменного ядра. Знать бы еще какую… Протравником сквозь запальное отверстие протыкается пороховой мешок, из рога внутрь его насыпается порох, чтобы после запалить и выстрели… Это все понятно — но где же картечь? Неужто ее нет?!

— Зараза… Думай, Федя, думай!!!

В ствол бомбарды прибойником (аналогом шомпола, только для пушки) можно забить сколько нужно камней — или гвоздей там, или… Да только где их сейчас взять?! Не подумал, не догадался заранее приготовить, дурак!

Но что можно использовать вместо?! Может, наконечники арбалетных болтов? Только ведь их надо очень много наломать, а это время, время…

Болты! Сами болты! Просто воткнуть в жерло пушки столько, сколько влезет, протолкнуть прибойником к картузу… В конце концов, в фальконеты ведь заряжали «корабельные руки» — специальные копья с примотанными к ним канатами или цепями. Такой вот «рукой» вначале проламывался борт вражеского судна, а затем его канатом притягивали к кораблю, инициировавшему абордаж… Значит, можно попробовать!

— Болты от самострелов мне, быстро! И кто-нибудь, разведите огонь!!!

Основная масса дружинников замедлилась, выполняя мой приказ — и все еще облачаясь в броню на струге. Но бездоспешные ратники, успевшие подняться на борт, уже перезаряжают арбалеты, грамотно укрывшись за довольно высоким фальшбортом, и сходни догадались сбросить без меня… Впрочем, это если и задержит генуэский экипаж, то ненадолго — скорее уж не даст сходу заскочить на корабль.

Один из дружинников рванулся ко мне, срезав два колчана с болтами с поясов павших стражей — в то время как сам я уже успел забить в ствол пушки картуз, прорезать его протравником, и щедро насыпать пороха из рога на запальное отверстие, надеясь, что как можно больше «огненного зелья» проникнет внутрь… В запыхавшемся ратнике, с разбега рухнувшего на доски палубы подле меня — ведь с берега уже полетели первые болты, свистящие над головой! — я узнал крепко сбитого десятника Ефима:

— Спасибо братец… Вои, прячьтесь за бортами, враг стреляет!

Я коротко поблагодарил десятского голову, одновременно с тем опустошив колчан — и упредив об опасности густо полезших на галеру дружинников… Навскидку в колчане оказалось четырнадцать болтов (пересчитывать некогда) — при этом два болта в узкое жерло мелкокалиберной бомбарды не вместились. Остальные же я принялся спешно забивать прибойником в ствол орудия, при этом развернув «фальконет» на вертлюге поперек фальшборта, и закрывшись им от стрел… Как чуял! Очередной вражеский болт звонко звякнул, врезавшись в железный ствол орудия!

— Нужно запалить!

Я подал пальник Ефиму, уже доставшему неизменное огниво — однако, увидев фитильный шнур, десятник напряженно ответил:

— Искрой его не запалить, нормальный огонь нужен!

— Огонь говоришь?

Я колебался всего секунду — в экстремальной ситуации мозг заработал куда лучше обычного, и счастливая догадка тотчас осенила мой разум. Схватив пороховницу (полый рог) я высыпал горсть его содержимого прямо на палубу — и, приложив фитиль пальника к пороху, требовательно приказал: